Юхани поднял руку и обвел ею собравшихся, будто представлял мне моих же работников. Никто из них по-прежнему даже не взглянул в мою сторону. – Именно об этом я и хочу сказать, – начал я. – Кто-нибудь нужен в вестибюле, а кто-то в павильоне. Да и другая работа стоит. Персонал должен вернуться на свои рабочие места. Никто не пошевелился. Юхани смотрел на меня своими синими глазами. – Слышали, что сказал начальник? – обратился он к собравшимся и поочередно посмотрел в глаза каждому из сидящих за столом. – А теперь все вместе сделаем наш Парк самым лучшим. Не за страх, а за совесть. Вперед! Все повставали со своих мест. Никто не произнес ни слова. Работники беззвучно испарились, за исключением Йоханны. Она прошла через распашные двери на кухню, откуда, как мне показалось, бросала в мою сторону недовольные взгляды. Я, правда, не был в этом уверен, потому что между нами находилась витрина с сэндвичами, и часть лица Йоханны оставалась скрытой за бутербродами с фетой и песто. Юхани встал. – Мне нравятся эти люди, – сказал он. – От них исходит мощная энергия. Я воодушевляю их, а они воодушевляют меня. Чем больше мы разговариваем и обмениваемся мыслями, тем больше у нас идей. Мне нравится работа управляющего. Спасибо за это, Хенри. Что скажешь насчет «Горки»? – Чистая… – Такая, какой и должна быть, – быстро сказал Юхани, обходя стол. Я почувствовал запах его туалетной воды. – Такое ощущение, что я начинаю новую жизнь. Хотя это и на самом деле так. Я ведь практически умер. Ты представить себе не можешь, как это на меня повлияло. Юхани остановился рядом со мной. – Может понадобиться небольшой финансовый транш, – сказал он. – Уборкой занималась бригада, которая обычно проводит дезинфекцию операционных. Ребята толковые, но знают себе цену. Как, собственно, и должно быть. Ну… если что – я на территории. Я онемел, а когда ко мне вернулся дар речи, Юхани уже пропал из виду и я в одиночестве стоял посреди кафе. Йоханна суетилась на кухне, а с десяток детей и взрослых перекусывали за столиками или пили газировку. Я направился к своему кабинету. В этот момент зазвонил мой телефон. Номер оказался незнакомым. – Это Отто Хяркя из «Финской игры», – произнес мужской голос в трубке. В моей голове снова возник образ пятидесятилетнего мужчины с пушистыми усами – тронутая желтизной, влажная дворницкая метла над верхней губой. Я поздоровался и стал ждать продолжения. Завернул в коридор, который вел к моему кабинету. – Звоню по такому вопросу… Как с вами можно встретиться? – Встретиться? Я свернул за угол и зашел к себе в кабинет. – Ну да, где можно отловить директора в рабочее время, если его нет… Я увидел мужчину, сидящего на стуле спиной к моему столу и прижимающего телефон к уху. – …у себя в кабинете, – услышал я одновременно и из телефона, и из уст сидящего передо мной мужчины. Отто Хяркя был один. Одет так же, как и во время нашей предыдущей встречи. Черный пиджак, синяя сорочка, свободные джинсы, черные зимние ботинки на шнурках. Он был похож на завсегдатая букмекерских контор или, пожалуй, на кого похуже… В нем было что-то угрожающее. – Я вот подумал, не стоит ли нам снова заглянуть в этот наш каталог, – сказал Отто Хяркя, когда я сел в свое кресло. Хяркя наклонился и вытащил из тонкого открытого портфеля ту же самую стопку бумаг на скрепках, которую я уже видел. – Вы хотите сказать, что «Прыжок лося» все-таки появился в продаже? – спросил я. – Ну, я не совсем это имел в виду, – ответил Отто Хяркя, открыл каталог и придвинул ко мне. Я увидел то, чего видеть не хотел. – Нас по-прежнему не интересует «Крокодилья река», – сказал я. – Возможно, в данном случае интерес определяется иным образом, – возразил Отто Хяркя. – Если подойти к делу немного с другой стороны, то оно может показаться интересным. Я посмотрел Отто Хяркя в глаза. Они не выражали ничего. Его манера говорить тоже не добавляла ясности ситуации. Он вообще неразборчиво произносил слова. А кроме того, у вас могло создаться ложное впечатление, что он оставляет какую-то возможность для содержательных переговоров, но если слушать внимательно и отделять суть от пустой болтовни и шелухи ненужных слов, то становилось понятно, что разговор преследовал единственную цель. Отто Хяркя явился напомнить о своих угрозах. В то же время реальное положение дел было таким, что Парк не выдержал бы приобретения «Крокодильей реки» и его последствий. А главное, мы еще долго не смогли бы покупать никакое новое оборудование. Не говоря о том, что остались бы без «Прыжка лося». Затем расчеты в моей голове перевернулись. Я быстро подсчитал, что, возможно, «Финская игра» находится в аналогичном положении, только зеркально противоположном. Не знаю, почему мне не пришло это в голову раньше. Хотя знаю почему. Голова у меня была занята другим. – У «Финской игры» финансовые трудности? – спросил я. И впервые увидел, как что-то быстро промелькнуло во взгляде Отто Хяркя. – Мы здесь говорим о вашем Парке и о том, что «Крокодилья река» в него прекрасно вписалась бы, и впишется, потому что она должна сюда вписаться, – сказал Отто Хяркя. – И поскольку она должна сюда вписаться, нам остается только согласовать дату поставки, чем мы сейчас и займемся, потому что не имеет смысла что-то обдумывать, когда обдумывать уже нечего. Отто Хяркя теперь говорил быстрее, чем до этого, и еще более заковыристо. – И теперь мы, значит, оформляем поставочку «Крокодильей реки» по ускоренному графику, да, побыстрее, чем вам, может, даже и хочется, ведь клиент всегда прав, – продолжал Отто Хяркя. – Заглянем, значит, в календарь. Отто Хяркя посмотрел на выкрашенную в белый цвет стену офиса справа от себя. На стене не было вообще ничего, не говоря уже о календаре. – И вот, значит, как мы поступим. Посмотрим-ка на эту пятницу, – продолжил он и снова взглянул на меня. – И когда мы на нее посмотрим, на эту самую пятницу, мы увидим, что это очень подходящий день, и мы его как раз и согласуем. Пятница. Готово. «Крокодилья река» прибудет в пятницу, цена – та самая, уже согласованная нами ранее, когда мы вместе смотрели каталог. Значит, обо всем договорились, и это хорошо. Спасибо за заказ. Я ничего не сказал. Отто Хяркя потянулся за каталогом, взял его со стола и вернул в свой портфель. Затем встал. С портфелем в руках он выглядел как чиновник, направляющийся на работу в ведомство, и в то же время казалось, что кто-то пошутил и приклеил ручку портфеля к его руке и теперь он раздумывает, как наказать шутника. – А что, если я откажусь? Отто Хяркя дошел до двери. – Какой смысл отказываться, – ответил он, не оборачиваясь, – когда уже получил самое что ни на есть распоследнее коммерческое предложение. 8 Всего несколько дней назад я думал, что моя жизнь снова вошла в нормальное русло. Эта мысль не была навеяна лишь настроением, она опиралась на реальную оценку ситуации и неоспоримые факты. Да, моя жизнь стала упорядоченной. Теперь я уже не мог этого сказать. Я повернулся в постели, хоть и знал, что облегчение от этого будет мнимым. Вскоре и в этой позе мне станет так же неудобно, как и в предыдущей, и, ворочайся не ворочайся, заснуть это не поможет. Я слышал, как Шопенгауэр вздохнул в изножье кровати и затих. Еще маленьким котенком он взял привычку мгновенно засыпать, и в этот раз было то же самое. Мне казалось, что Парк каким-то образом ускользает от меня и я теряю над ним контроль. Вернее, еще хуже: он уже вышел из-под моего контроля, а я только сейчас сообразил, в чем дело. Это ощущение было трудно объяснить конкретными обстоятельствами. Я по-прежнему оставался владельцем и даже раздумывал о закупках нового оборудования. На любые изменения, большие и незначительные, требовалось мое согласие. Но, несмотря на все это, создавалось ощущение, что я пустился в плавание без руля и без ветрил. Я все еще не мог прийти в себя после возвращения Юхани. При этом, хоть я и злился на него, мне было радостно сознавать, что он оказался жив, как бы глупо это ни звучало в свете того, что я теперь знал. То есть он вообще не умирал, а спал крепким сном в своем доме на колесах в Восточной Финляндии в то время, как я, размахивая пластмассовым кроличьим ухом, сражался за свою жизнь с бандитами, которым он задолжал. И о чем, интересно, Юхани беседовал с работниками? Изменилось ли в них что-то под его влиянием? Разговаривал ли он с ними как обычно, излагая безответственные, никчемные и, главное, не опирающиеся на факты идеи? Я вернулся мыслями к Лауре Хеланто, к ее словам, относящимся как ко мне, так и к Юхани. Эти слова вертелись у меня в голове, а вместе с ними и моя реакция на них. Я прекрасно знал, что Лаура Хеланто вызывает у меня эмоциональные состояния разной направленности и силы, но я даже представить себе не мог, что внезапно утрачу самообладание и мне больше не захочется производить математические расчеты, не говоря о том, чтобы заранее подготовиться к такому повороту событий. То есть Лаура вызывала во мне одинаковые по силе, но противоположные по знаку чувства; находясь рядом с ней, я испытывал то, что я называл счастьем, и одновременно разочарование, поскольку математика становилась мне безразлична. Мое душевное состояние было подобно американским горкам: я заметил, что попеременно то мною овладевает безотчетное чувство уныния, то я вдруг обретаю надежду. Меня мучило то, как Лаура обо мне отозвалась, сказав, что я не такой, как Юхани. С другой стороны, я не исключал возможности, что кто-то из нас ошибается в оценке моего брата. Ночь и бессонница не прибавили ясности. Было еще темно, когда я отправился на станцию. Ветер налетал на платформу, свистел в конструкциях навеса. И возможно, его сила и то, как он рвал мою куртку и трепал волосы, сыграли свою роль. Казалось, ночь без остатка растворилась в ветре, и я заметил, что несколько раз обратился сам к себе с вопросом: может быть, я действительно слишком остро на все реагирую? Поездка на поезде прошла по расписанию, автобус подъехал к остановке на минуту раньше обычного. Я окончательно утвердился в одном из своих выводов. Что было бы, если бы я обсуждал дела в парке с работниками, как это сделал Юхани? Во время таких бесед можно ведь опираться на факты и здравый смысл, ну и, при необходимости, на тщательные и многократно проверенные, выполненные лично мной расчеты. В конце концов, может ли быть что-то убедительнее правды? Она побьет все аргументы. Я даже перестал замечать ветер, когда шел от автобуса к Парку. Эса сидел перед монитором. В комнате не было другого света, кроме того, что исходил от экрана. Наблюдать за бледными и нечеткими изображениями тяжело, и быстро устаешь. Однако, судя по Эсе, на него эта работа оказывала обратное воздействие. На нем по-прежнему была толстовка морского пехотинца армии США, призванная свидетельствовать о временах военной службы ее владельца, хотя факт этой службы и вызывал большие сомнения. – Вторая камера обнаружила минера, – сказал Эса и ткнул пальцем в один из мониторов. – Вот он, в футболке с динозавром. Метр пятнадцать, волосы светлые. Боевик хрупкого телосложения. Бегает, ищет укромное место, снимает штаны, прячет мину. Думаю, он не желает докладывать своему руководству, что у него крутит живот, чтобы его не отослали с передовой. Я посмотрел на экран. Именно в этот момент наш юный клиент прервал свою подрывную деятельность и с бешеной скоростью взобрался на искусственную пальму. – Ставится задача ликвидировать боевика, – продолжил Эса. – Иначе скоро небоевые потери по болезни составят целый батальон. Прикажете вызвать командира? Эса уже наклонил ко рту прикрепленный к столу микрофон на гибкой ножке и потянулся рукой к ряду кнопок, когда я остановил его. – Не надо, – сказал я быстро. – Разберусь сам. Эса, у меня к тебе дело. Эса убрал руку и откинулся назад. – Как я всегда говорю, – кивнул он, – если Парк прикажет…