– Шардоне? – приподняла бровь Жанна. Он шире открыл глаза. – Вы тоже… любите итальянское? – Нет, – засмеялась она. – Но попробую. – А откуда вы знаете… – Сорока на хвосте принесла. Нестор сообразил, что сотрудники «Призрака», прежде чем пойти на контакт, собрали о нём все сведения. – Серьёзно вы за меня взялись. – Таких, как вы, – один на миллион, а то и на все десять. – Но ведь и вы тоже – этот… – Слипер? Да, к сожалению. – Почему к сожалению? Тень тоски промелькнула в глазах Жанны, но так быстро, что Нестор подумал: показалось. – Во-первых, я не принадлежу себе в той мере, какую бы хотелось иметь. Во-вторых, с такими, как мы, люди не уживаются… ну, или мы не уживаемся с ними. В-третьих, за нами идёт охота… – Охота? – удивился Нестор. – Почему? Кому мы мешаем? – Не задавайте наивных вопросов. Мы мешаем всем! Но прежде всего тем, поведение кого корректируем. Негодяям и подлецам у власти, предателям страны, коих хватает. Мешаем американским и европейским спецслужбам, которые хотели бы видеть нас в своих рядах. Мешаем китайским спецслужбам. Но давайте решим проблему с вином. Жанна подозвала официанта. – У вас есть итальянское «Шардоне Фризанте»? – Посмотрите карту вин… – Посмотрела, там нет. Официант развёл руками. – К сожалению, есть только то, что содержится в карте. – Что посоветуете из лёгких? – Французское «Шато де Тогемо». – А из наших, из крымских? – Очень хорошее вино «Жемчужное мускатное», новая марка, рекомендую. – Несите. Официант принёс бутылку с красивой этикеткой, открыл, предложил Жанне оценить вкус. Она попробовала, подержав глоток на языке. – Годится. Глотните и вы. – Я доверяю вам, – сказал Нестор. Официант разлил вино по бокалам и ушёл. Девушка подняла свой. – За что пьём? – Наверно, за встречу? – За знакомство. Выпили, смакуя южное российское вино с вкусным орехово-фруктовым букетом. Принялись за еду. – Так вы расскажете, чем занимаетесь? – вернулся Нестор к своему интересу. – Или это секрет? – Слышали о разработке Думой законопроекта о домашнем насилии? – Я не особенно увлекаюсь политикой. Слышал краем уха. – Это исключительно вредный для России закон, который заставит страдать всех. По сути он разрушает семью, общество и государство в целом. Если президент его подпишет, произойдёт настоящая катастрофа. – Почему? – Потому что он направлен не на защиту женщин от насилия в семье, а в первую очередь на возрождение института доноса с малого детского возраста. Если интересуетесь, я скину вам текст закона, почитаете, и у вас волосы дыбом встанут. Один только пункт о легализации «родителя № 1» и «родителя № 2» чего стоит. – Но президент вроде бы ещё пару лет назад оговорился, что пока он руководит страной, «родителей № 1 и № 2» не будет. – Именно что оговорился. – А вы что хотите сделать? – Я занимаюсь перевоспитанием главных лоббисток закона – депутата Госдумы Сусанны Пущиной и Алёны Поповой, собравшейся «костьми лечь на амбразуру» ради принятия закона. – На амбразуру? – удивился Нестор. – На самом деле эти проплаченные из-за рубежа феминистки сами на амбразуру не лягут, пошлют других. – И как вы собираетесь их перевоспитывать? Жанна покачала головой. – Здесь об этом говорить не стоит. Существуют методы влияния и программирования психики… Я потом вам расскажу. Нам такие задачи решать легче, нежели другим людям. Вы сами знаете, что происходит с теми, в кого вы заселяетесь. – Я ставлю блок… Она положила прохладную ладошку ему на руку, заглянула в глаза. – Потом, господин нотариус, не будьте ребёнком. По глоточку? – С удовольствием. – За успех безнадёжного дела! Он неуверенно поёрзал. – Почему безнадёжного? – Так говорил мой папа, когда мы собирались в первый турпоход на лодках по озеру Селигер. Компания подобралась совершенно неспортивная и неопытная, мы даже грести не умели, потому и возник этот тост. – И как прошёл поход? – Великолепно! Первые сутки лил дождь, а потом погода наладилась и мы получили колоссальный заряд бодрости! После этого каждое лето в июле собирались примерно той же семейной компанией и ездили то на Селигер, то в Рязанскую Мещёру, лет десять. – А потом? – Потом умер отец, – погрустнела Жанна. – И мы перестали собираться. – Сочувствую. – Ничего, это дела давно минувших дней. – С какого возраста отец стал брать вас с собой? – Мне было пять лет, когда мы поплыли первый раз. А последний – когда я заканчивала школу, мне тогда исполнилось шестнадцать. – Ну не так уж и давно это было. Взгляд Жанны стал лукавым.