– Нет. – А откуда? – Мы были у бассейна. Помните воду? – А, ну да. Извините, я думал, это здесь. – Это рядом. Вот, смотрите, ваш друг стоит у дверей. В «Салон Режанс» и обшитые деревом стены, и сине-золотой ковер, и мраморный бюст, и сверкающий хрусталь, серебро и ладья с ворохом белых и фиолетовых цветов на золотой дамастовой скатерти – все подсвечивалось, чтобы мерцать и высверкивать водопадами роскоши. Струящиеся портьеры густого индиго – такой цвет Жюль видел лишь однажды, когда играл в струнном квартете во французском посольстве в Риме, и похожая ткань цвета потемневшего неба была у платья, волнами облегавшего атлетическую фигуру юной итальянской принчипессы. Хоть Жюль и пропустил тогда пару-тройку нот, заглядевшись на нее, никто, кроме музыкантов, этого не заметил. Цель у этого помещения была одна – заставить любого думать, что он прибыл на место, и убедить остаться. Даже краткое пребывание здесь, словно по волшебству, внушало чувство благополучия. Персонал в таком заведении всегда точно знал, когда появиться и когда обслужить. Один из них, одетый во фрак, явился из ниоткуда бесшумно, как богомол, и плеснул им по полстакана пятидесятилетнего «Гленфиддиха». Две тысячи евро за бутылку… Жюль как-то даже засомневался, пить ли, зато Джек заглотил свою порцию, словно это был «Доктор Пеппер»[17]. – Ха! – сказал Джек. Заметив, что Жюль уяснил, что изъятие всех этих денег из «Эйкорновой» сокровищницы – обычное дело, он захотел ослабить впечатление, что может стать легкой добычей. – Слыхали об этом рыжем козлике – Мейсоне Ризе?[18] – спросил он. Жюль покачал головой, что, мол, не слыхал. К тому же английский Жюля был весьма официален, и он решил, что речь на самом деле идет о козле. – Он такой один был. Взрослый уже, а на вид совсем детеныш. Это показалось Жюлю не лишенным смысла: коза порой похожа на козленка, но он по-прежнему не представлял, о чем это Джек толкует. – Дело в том, что в годы расцвета славы Мейсона Риза наш глава правления как раз обзавелся сынком. И вот Рич говорит мне… Рич – это наш глава… – Да, я знаю. – Так вот, он говорит: «Конечный потребитель наших страховок – семья. А есть ли у нас реклама, обращенная к семье? Нет. Какое отношение к семье имеет орел? А у нас в рекламах одни орлы и желуди[19]. Великолепно, но мы не во флот США набираем!» – Орлы иногда уносят детенышей, – вставил Жюль. Джек растерялся: – Ну… Да, наверное. – Чтобы съесть. Джек отшатнулся, а Жюль усугубил: – Мясо у них очень нежное. Совершенно озадаченный, Джек резюмировал: – Ну так вот, Рич говорит: «Приведи мне этого Мейсона Риза. Его невозможно забыть. Он такой один на триллион». А я ему: «Но, Рич, ему уже, наверное, лет пятьдесят!» Размягченный «Гленфиддихом», Жюль тоже чувствовал себя отчасти финансовым магнатом. – Они столько не живут, – заявил он. – Это невозможно. Джек ошарашенно уставился на Жюля: – Какова средняя продолжительность жизни во Франции? Жюль, по-прежнему считавший, что речь о козах, ответил: – Я не знаток в этой области. Думаю, может, лет двенадцать-пятнадцать. – Нет, – сказал Джек. – У нас есть эксперты-статистики, это наша работа. Вы ужасно ошибаетесь. – И сколько? – Я бы предположил лет восемьдесят, не меньше. – Ну, может, в Америке, – сказал Жюль, – но не у нас. Даже если бы они прожили так долго, мясо у них стало бы слишком жестким. – Так вы пишете музыку? – Да. – Вы уверены? – Конечно уверен, это моя работа. Джек выпил еще и продолжил рассказ: – Мы нашли такого рыженького, действительно очень хорошенького – с голубыми глазами. – Правда? Я о таких и не слыхал никогда. – Ага. Мать у него тоже была роскошная. Весьма кстати пришлась. Мы сняли их в рекламе: они сидят за столиком и обедают в кабинке на американских горках. – На американских горках, – эхом повторил Жюль. – Угу, это был мощный хит. А лозунг такой: «Защити своих близких!» И мы нажились, как крезы, но потом малыш через своего агента попытался нас подоить. – Он попытался подоить вас? Так он был «он»? – Ага, – сказал Джек, подозрительно глядя на Жюля. – Я не вполне вас понимаю, но в любом случае он знал, сколько мы зарабатывали и каким успехом пользовалась эта реклама. Мы бы и сами не прочь, чтобы нас чуточку подоили, но он захотел луну с неба. Рич вызвал его на ковер. Вы не можете взять и выкинуть его, заявил агент. Он, мол, слишком юн, чтобы поступить в колледж. Что мы скажем, если он вдруг исчезнет с экранов? «Он оставил свою семью, чтобы открыть магазин для серфинга в Ла-Холье» или «Отдыхает на нарах в Синг-Синге»? «Мы найдем другого», – сказал Рич. «Желаю удачи. Другого такого нет. Он – вылитый Мейсон Риз». – И что вы сделали? – спросил Жюль, совершенно сбитый с толку. – А что еще мы могли? Рич вышвырнул агента из кабинета. Он нанял другого малыша, который совершенно не был похож на первого, и обмотал его бинтами, на манер Человека-невидимки. Ни объявлений, ни объяснений – ничего. Знаете, какую это произвело сенсацию? Да наше имя было у всей Америки на устах. Вот тем и велик наш Рич. Он по-настоящему крутой, он рисковый! Он неординарный! И в этом величие Америки. Посмотрите на Голливуд. Индустрия с бюджетом в дохренадцать миллиардов долларов – ладно, вру, они пигмеи по сравнению с нами, – построенная на высоченной пирамиде из качающихся сисек, трупов, взрывающихся автомобилей и прочей лабуды. Это же вообще бессмыслица, а поди ж ты – народ подсел на нее, как на героин. Можно ли с этим бороться? – Нет. И я не знаю, чем мы так плохи во Франции. Мы по-прежнему ценим драму. – Ага, – сказал Джек. – Европейцы – они такие. Не знаю, хорошо это или плохо. Перед ними будто по волшебству материализовались папочки меню, они раскрыли их совершенно синхронно и принялись изучать. Жюль не представлял, что подобные люди могут нанять его на работу, посему решил просто насладиться ужином и посмотреть, что будет дальше. Джек же, напротив, супил брови, пока не стал похож на студента, сдающего экзамен по математическому анализу. – Это вот – что такое? – спросил он, показав Жюлю строчку в меню. – Pate chaud de Becasse a la Perigourdine. Паштет из бекаса с беконом, трюфелями, фуа-гра и гренками. – Бекас – это вкусно? – Понятия не имею, никогда не пробовал. Я собираюсь заказать стейк. – О, – обрадовался Джек, – пожалуй, я тоже. Еда не заставила себя долго ждать, и, заглотив свой стейк, Джек произнес, словно цитируя Хемингуэя: – Было хорошо! Вкусная пища, вслед за спиртным, упрочила их прекрасное расположение духа. И оба остались довольны. – Стало быть, Джек, вы приехали только затем, чтобы найти музыкальную тему? – Господи, конечно нет! Я приехал встретиться с Олландом. Забавно, что фамилия вашего президента звучит почти как название страны, чуть ли не по соседству с вами. Это как если бы нашего президента звали Канада, Мексика или Гондурас. Не так уже и странно, как мне кажется. Слыхали про такого Грувера Кливленда? – Разумеется. – До того как стать президентом, он был мэром Буффало. Будь он мэром Кливленда, то, наверное, его звали бы Грувер Буффало. Но я совсем не знаю истории. Зато я точно знаю, что ваши социалисты прижимают наш «Эйкорн», поэтому я приехал поговорить с Олландом. Что «Эйкорн» делает во Франции? Мы снимаем бремя с вашей системы социального обеспечения, а вам это сейчас особенно необходимо. Мы подписываем больше элитных полисов, чем кто бы то ни было во Франции, но это лишь четверть нашего бизнеса, потому что мы заботимся также о среднем классе и даже о его нижнем сегменте: владельцах магазинов, музыкантах. Он простер левую руку к Жюлю. «Вуаля!» – как бы говорил этот жест. – Если мы свернемся, то ваш рынок страхования и перестрахования слетит с катушек. Иногда даже президенты не думают о таких вещах, а ведь это их работа, так? Здешнее социальное государство нуждается во всяческом содействии, и прямо сейчас «Эйкорн» тащит на себе ношу куда тяжелее тюка соломы, в котором каждая лишняя соломинка или две способны переломить хребет французскому верблюду. И он понял. – Вы угрожали ему? – Я бы это так не назвал. Просто изложил факты. С нами не валяют дурака. Под управлением у нас денег больше, чем ВНП любой страны, кроме США, Китая, Японии и Германии. А наши активы превышают ВНП всех стран, входящих в первую тридцатку. А простой человек, человек с улицы, знает об этом, как вы думаете? Правительства знают, им ничего другого не остается, и, если порой они нам прикручивают гайки, мы не ударяемся в слезы, а ищем альтернативные рынки. Нам не нужно за них бороться, достаточно лишь переселиться, бросить взгляд в ином направлении. Такую роскошь большинство людей не в состоянии даже постичь. Слыхали выражение «Слишком велик, чтобы прогореть»? Так вот, мы – слишком велики, чтобы нас поиметь. И точка. * * *