Малыш захныкал. Старший ребенок подошел к коляске и стал ее качать, помогая матери успокоить капризника. – Мы же сколько раз вместе на тусовках были, – продолжила Борисова. – Он давно разведенный, на банкет очень часто приходил с разными дамами, а в последнее время, где-то с полгода, все время с одной ходит. Ой! Ленка, наконец, заметила, как побледнела Алла. – Ой, а может, это и не тот Астапов? Да, – она сосредоточенно принялась качать коляску с еще большей силой, – точно не тот. Ну все, пока, нам надо бежать. Она чмокнула Аллочку в щеку и убежала. Кучинская на негнущихся ногах подошла к скамейке, села на нее, обхватила голову руками и громко завыла. Проходящие мимо люди посматривали на нее с неодобрением, а один даже заснял ее отчаяние на мобильный телефон. Она плакала и думала, что с ней не так, и была абсолютно несчастна. А потом дала себе слово навсегда покончить с мыслью о браке, как ненужной и вредоносной. Глава 6 – А я вам говорю, девушка, я точно знаю, что эта лярва спит со всеми подряд. И прошу вас, как партию, чтобы вы ее выследили и сфотографировали с хахалями. Тогда я на нее быстро управу найду, – говорила старуха с сильно накрашенными бровями и обведенными ярким контуром губами. – Послушайте, я же вам русским языком объясняю, что мы не занимаемся слежками. Мы – не детективное агентство. Мы – общественная приемная партии «Народная власть». И наша задача помочь людям в решении их проблем, – Кира чуть не плакала. – А я кто? Не люди? У меня не проблема? Если от маво сына невестка налево бегает и дитя рожать не собирается, это что, ерунда? – старуха достала из сумки залапанную фотографию и стала тыкать ею Кире в лицо. – Вы не отворачивайтесь, а посмотрите на эту бесстыжую морду! – Послушайте, – Кира старалась быть терпеливой, – слежками занимаются полиция и детективные агентства. Мы же помогаем подъезды чинить, детские площадки ремонтировать, с коммунальщиками разбираться и так далее. – Не хотите, значит, помочь, – сказала, вставая, Зоя Павловна Орефьева. – Ну ничего, я сама разберусь. Я сваво сына сумею защитить. И старуха гордо удалилась. Кира с облегчением откинулась на стуле. Красавица Аллочка, хорошенькая, как Мишель Мерсье в роли Анжелики, участливо вздохнула. – Да, дураков на свете много. Бедная та невестка, скажу я тебе. У таких властных мамаш, как правило, сынки – самые настоящие тюти. Тогда простительно, что жена от него гуляет. – Ну почему сразу гуляет? – не согласилась с ней смешная девчонка Глафира. Она была потешной. Ей хотелось выглядеть старше и круче. Рваные джинсы, пирсинг, мальчишечья стрижка… Гаврош, одним словом, ну, или Гаврошка, если говорить о девушке. – Просто эта грымза, небось, ей замену подыскала. Такую, чтобы мамашке в рот смотрела, – сказала Глаша со знанием дела. – Господи, какие познания в семейной жизни! – возмутилась Аллочка-Анжелика. – Вы хоть немного на свете поживите, опыта наберитесь, а потом уже про других рассуждайте. Терпеть не могу этих малолеток, – это она уже обратилась к Кире. – Прямо все знают, только жвачку переложат из одного угла рта в другой и сразу ответ дадут. – Зато вы, пожилые, – Глаша сделала акцент на слове «пожилые», – только все по психологии трете, а сами замуж выйти никак не можете. Аллочка вскочила со своего места и ринулась на обидчицу. – Э, бабы, вы чего? Стоп! – заорал Торопов и ринулся разнимать скандалисток. Он схватил Аллу за талию и оттянул от задиристо выпятившей грудь Глафиры. Аллочка визжала и пыталась вырваться, от чего сделалась жалкой и некрасивой. Кира подошла к Глаше и, чеканя слова, громко произнесла: – Глафира, я требую, чтобы ты немедленно извинилась перед Аллой. Немедленно! В комнате мгновенно воцарилась тишина. Так силен был контраст между тихим голосом, робкими манерами, опущенными глазами, чем всегда отличалась Кира, и резким, командным голосом, который все услышали сейчас. Аллочка перестала визжать, Глафира разинула рот, а Торопов, присвистнув, с удивлением уставился на коллегу. В это время в коридоре раздались голоса, и в офис вошла делегация, состоящая из руководства партии «Народная власть». Похлебкин был в брюках и красной клетчатой рубашке с одним закатанным рукавом и распахнутым воротом. Антон Семенович Востриков был одет еще более демократично, вместо брюк на нем были джинсы. Рукав зеленой рубахи был завернут по локоть. Такая рубаха – клетчатая, как у обычного народа, – с недавних пор стала символом партии. Поэтому и Капельман был одет точно так же. Это выглядело несколько комично. Правда, размышлять об этом Кире было некогда. Делегация была внушительной. Помимо мужчин в офис «Искры» прибыли и Элла Эльдаровна Обозова-Вострикова, и даже главный имиджмейкер Тамара Максимовна Бородина. – Оп, картина Репина «Приплыли», – захохотал Олег Витальевич. Остальные члены правления его радости не разделили. – А что у вас тут происходит? Вы что, хотите опозорить нас перед всем городом? Что за скандал? Где люди, с которыми вы работаете? Где ходоки? – завизжал Обозов. Торопов отпустил Кучинскую и одернул пиджак. Аллочка подняла руки и стала поправлять прическу. Пуговицы блузки, плотно обхватившей ее грудь, угрожающе затрещали, грозя оторваться. – А я предупреждала, что такую самостоятельность филиалам давать нельзя, – развернувшись всем корпусом к мужу, сердито сказала Элла Эльдаровна. – Сергей Ефимович, ты здесь главный. Может, потрудишься объяснить, что происходит? – обращаясь к Торопову, Востриков был не на шутку зол. – И где все? Где страждущий справедливости народ? Где еще один ваш волонтер? Как ее там зовут? Ну, которая врач? – Антон Семенович, сегодня у нас неприемный день. Среда. В нашем филиале это выходной. Мы собрались здесь только потому, что вчера вечером не было электричества, и мы не успели закончить отчеты. Поэтому и нет Татьяны Митрофановны Сологубовой, врача. Она сегодня на службе. А мы все равно работаем, – пояснил Торопов. – Ладно, – смутился Востриков. – Что-то я перепутал все на свете. Мне казалось, что у вас выходной в понедельник. А это в «Возрождении». А что тогда за баба отсюда выскочила, как ошпаренная, раз неприемный день? – Это посетительница, Зоя Павловна Орефьева. Она ни у кого не спрашивает разрешения, когда приходить, – встряла в разговор Кира. – Уже не раз скандалила. – Ну хорошо, проехали, замнем для ясности, – благодушно сказал Олег Витальевич. – Покажите-ка, как вы здесь устроились. И он принялся методично заглядывать во все закоулки офиса «Искры». – Что ж, неплохо. Но чего-то не хватает, чего-то на стенах мало. Только пару жалких графиков, – вынес он вердикт. В это время зашел Вениамин, нагруженный скрученными листами ватмана. – А вот и я, – с порога заявил он. – Ваша мама пришла, молочка принесла. Ой… Увидев сразу столько начальников в небольшом помещении, Вениамин смутился. – Вот и недостающее звено. Плакаты, – потер руки Капельман. – Сейчас будет хватать всего. – Мне не нравится, как вы выглядите, – сказала Тамара Максимовна членам «Искры». – У вас нет единого стиля, нет узнаваемости. – Стиль – это ваше дело. Я что, за свои бабки буду такую одежду напяливать, чтобы вам понравиться? – с нарывом сказала Глафира. «Вот же ежик», – подумала Кира. Она не понимала такой резкости и удивлялась ей. Она сама никогда, даже в сложный переходный период, с людьми, старше ее по возрасту и статусу, так себя не вела. Да у нее бы этого и не получилось. Мама очень жестко ее прессовала, контролировала каждый шаг и была скора на расправу. Кира ее сильно боялась, поэтому старалась вести себя тише воды и ниже травы. Хотя мать ей было почему-то жалко. Однажды мама познакомила ее со щеголеватым мужчиной. Он был старше матери, красил волосы и улыбался, обнажая крупные лошадиные зубы. Дядька Кире не понравился, при встрече он смотрел на нее умильным взглядом и целовал большим влажным ртом. Однажды мама увидела, как Кира вытерла щеку после его поцелуя, и вечером перед сном залепила пощечину: – Ты что, маленькая идиотка, хочешь, чтобы Иван Семенович меня бросил? Хочешь, чтобы я всю жизнь одна прокуковала с тобой, спиногрызкой? Кира сильно плакала, ей было страшно. Мать пугала ее детдомом, рыдала, воздевала руки к небу. В дальнейшем Кира мокрые после поцелуя щеки не вытирала, послушно читала стихи по просьбе Ивана Семенович, рассказывала ему о школьных успехах, и мать успокоилась. Иногда она даже гладила Киру по голове, отчего та вздрагивала и вжимала голову в плечи. Иван Семенович был в их жизни около пяти лет. А когда он ушел, Кира уже выросла, и мать перестала поднимать на нее руку. – Нет, мне просто интересно, у нас что, нет нормальных волонтеров? Неужели мы должны привлекать таких малолетних хамок? А какая у нее лексика? – возмутилась Обозова-Вострикова. – Ну, ну, дорогая Элла Эльдаровна, – примирительно сказал Похлебкин, – нам нужны разноплановые волонтеры, к нам и просители приходят разные. – А если она нахамит какому-нибудь просителю? Представляете, какой репутационный удар по партии? – не согласилась она. – Да что вы, она с посетителями, знаете, как вежливо разговаривает? Сам слышал, – вступился за Глафиру Вениамин. – Ладно, мы не за этим пришли, – продолжила речь Тамара Максимовна. – Мы насчет вашего внешнего вида. Вы, наверное, уже поняли, что наш фирменный стиль – это рубашка с закатанными рукавами. Вернее, с одним закатанным рукавом. – В том смысле, что у нас даже нет времени закатать второй рукав, так мы заняты работой на благо народа, – встрял Похлебкин. – Ну да, мы пробовали закатать два рукава, а потом решили, что один – это круче, так лучше запоминается, – сказал Капельман, обращаясь к Торопову. – Маразм какой-то, – пробормотала Кира. – Так что завтра вы все получите фирменные рубашки. А Вениамин должен закончить развешивать плакаты. Через недельку ожидайте прихода прессы, – сказал Востриков, выдвинув вперед челюсть, уже совершенно успокоившись. – И будьте так добры, господин Торопов, наладьте дисциплину у себя в ячейке! – подвела итог Обозова-Вострикова, тряхнув серьгами с большими красными камнями. И делегация в полном составе покинула «Искру». – Слава богу, умотались, – проворчала Глафира. Торопов подошел к Кириному столу и присвистнул: – Что это за красотка на фотке? Прямо модель! – Невестка Зои Павловны. Старуха тыкала мне в лицо этой фотографией, пытаясь убедить, что на ней запечатлена шалава, – покачала головой Кира.