Центр Адаптации походил на коробочку с секретом. Само здание отличалось чёткостью линий и какой-то унылой строгостью, но витражные окна второго этажа и неожиданный и даже неуместный на общем фоне фигурный балкончик навевали мысль о прихотливости воображения архитектора. Заинтригованный, Хаген обозрел Центр с разных точек, но так и не смог составить представление о его вместительности и предназначении. Оглянувшись по сторонам, он торопливо пересёк улицу, взбежал по ступенькам низкого крыльца и постучал. И уже сделав это, заметил квадратную утопленную кнопку звонка, а над ней — любопытный глазок камеры. Ожила решётчатая коробка коммуникатора: — Кто? — По делу. Будьте любезны, откройте. — По какому делу? — прошелестело ещё тише. — Мне бы не хотелось объясняться на улице. Он опять оглянулся. С самого утра его преследовало тревожное ощущение, и сейчас оно усилилось. Ощущение не слежки, но ускользающего времени, необходимости торопиться, пусть даже улица была пуста и никто не интересовался, что делает техник «Кроненверк» в таком отдалённом районе. Щёлкнул замок. — Проходите, — разрешил безжизненный голос. В полутёмную прихожую он шагнул с опаской — и не потому, что боялся нападения, а потому что не хотел разочароваться. В облике здания было что-то притягательное, вызывающее внутренний подъём и надежду на лучшее, но обстановка внутри оказалась самой обыденной: ряды вешалок вдоль кафельной стены — на некоторых из них висели куртки, сразу напротив входа — большое зеркало, покосившееся и захватанное пальцами, а над ним — прямоугольная картинка в массивной оправе. Из мебели лишь стойка для обуви да уходящий под потолок стеллаж, забитый картонными коробками. Впустивший человек тоже не вызывал особого интереса. По внешности — типичный рабочий с плоским лицом, напрочь лишённым индивидуальности. — Что вы хотели? За его спиной был вход в небольшой зал. Хаген прищурился. Ему показалось, что зал полон людей, сидевших за низкими столиками, а может быть, прямо на полу. Они были увлечены каким-то делом, но выполняли его самостоятельно, не обращаясь к соседям. — Что вы хотели? — терпеливо повторил человек, открывший ему дверь. — Я бы хотел видеть фрау Глауб. — Кого? — Марту Глауб. Мне известно, что она работает здесь. Она меня ждёт. Недоуменный взгляд в ответ отнюдь не расхолодил его. Заранее приготовившись к такой встрече, он собирал силы для решительного рывка, если, конечно, тот понадобится. Но обитатели странного дома сдались без боя: грязноватый палец указал вверх, и Хаген зашагал по узкой, скрипящей всеми ступенями лестнице, чувствуя себя нежданным гостем и всё же с сознанием своей правоты. *** Она ожидала его в самой дальней комнате. Сначала он увидел глаза, одни глаза, наполненные ужасом, на белом, обескровленном лице. Он сразу же остановился, не решаясь идти дальше. — Вы меня нашли, — беззвучно произнесла она, едва шевеля замёрзшими губами. — Пробил по реестру. Я знал, что вы работаете в Центре. Знал, что состоите в долгосрочной, официально зарегистрированной связи… Состояли. Простите. Это было довольно просто. Он осторожно приблизился, но не стал садиться в одно из мягких кресел, стоящих вполоборота друг к другу. Узкая, как платяной шкаф, комнатка нервировала его, а Марта, сжавшаяся в углу дивана напоминала затравленного зверька со вздыбленной шерстью. Следовало сказать что-то такое, что мгновенно разрядило бы напряжение. — Нужно было наведаться к вам ещё тогда. Непонятно, почему я не сделал этого сразу? Паршивое начало. Он вздохнул. Весь запал куда-то испарился, оставив лёгкое недоумение. Прошло добрых пять минут, прежде чем Марта пошевелилась. Прежде она сидела скорчившись, с ногами, прижав колени к животу, теперь же развернулась, опустила босые ступни на пол. Просторный халат, перехваченный поясом, обволакивал тело как мешок; в этом безразмерном одеянии она выглядела молоденькой и истощённой, безнадёжно уставшей, но ещё пытающейся хорохориться. — Вы пришли за мной? — Я пришёл к вам. Из Пасифика, — сказал он, и опять поразился волшебству этих слов. — Меня зовут Хаген. Юрген Хаген. — Хаген, — повторила она, точно пробуя имя на вкус. — Вы Хаген. И вчера вы… — Да. Я искал Сопротивление, но не думал, что оно найдёт меня само… вот так… Она обдумала его слова, пожала плечами. — Приходится быть осторожной. В прошлую нашу встречу у меня мелькнула мысль, что, возможно, вы тот, кого мы так ждали. Но у меня не было подтверждения, а вы промолчали. — Приходится быть осторожным, — ответил он в тон. — Я же не мог козырять своим положением направо и налево. Тем более сейчас, когда ужесточились проверки. Извините. И спасибо, что не ухлопали сразу. Последнее вырвалось непроизвольно. Должно быть, в голосе прозвучало раздражение. Марта поглядела исподлобья, чуть наклонив голову. — Вы очень нас напугали вчера. Вывалились, как чёрт из табакерки. — Я, знаете ли, тоже несколько опешил. Выстрелы, вопли, паника, сирена… По её бледным губам скользнула слабая тень улыбки. — Целились не в вас. Конечно, сообразил он, мысленно поморщившись от собственной тупости. Мецгер. Иллюминация в честь «Кроненверк», но пока не понятно, увенчалась ли успехом. В утренних сводках тишина. И будет тишина, пока они не сообразят, как отреагировать. Хотелось бы знать, что именно там случилось. До чего же не вовремя меня скрючило. Или, наоборот, вовремя? — Это же очень рискованно! — произнёс он вслух. — И чего именно вы хотели добиться, устранив Мецгера? Думаете, ему не найдут преемника? — Мы готовились очень долго, — сказала она, как будто оправдываясь. — К сожалению, всё прошло не так гладко, как планировалось. Так, наверное, и бывает… Могло быть хуже. Мецгер ранен. Не серьёзно, но это заставит его задуматься и остановиться. Как вы считаете? Чёрта с два! — Но почему именно Мецгер? — спросил он, чтобы избежать прямого ответа, и она заглотила приманку: — Этот проект — «Лишние люди», который предложил Мецгер, он возмутителен. Сначала эмпо-чистка. Мы промолчали, согласились с тем, что преподносилось как необходимость. Это казалось таким… обоснованным. Понимаете? Он кивнул. — Теперь новое — нас хотят свести к минимуму, сделать придатком машины. Технические знания — прекрасно, но человек несводим к одной-двум и даже трём функциям. Вы со мной согласны? — спросила она доверчиво, и он согласился: — Конечно. Но что вам дало вчерашнее? — Не знаю, — сказала она. — Тогда нам показалось, что это единственная возможность как-то повлиять. Выразить мнение… — Тогда? — Тогда. Сейчас, когда всё уже совершилось, я начинаю сомневаться. Я часто сомневаюсь, но это ничего не значит. Мы рискнули и сделали. Получилось… не очень удачно. Но всё-таки это была попытка. Да? — Наверное, — опять согласился он, потому что молчать было слишком жестоко. Но на душе стало тяжело. Всё опять не то и не так. Слишком наивно и слишком мелко. Неужели вся их программа — напугать Мецгера, добиться послаблений, прекращения репрессий? Безусловно, цель хороша, правильна и в дальнейшем может привести к развитию, но соотносится ли она с интересами Пасифика? А каковы интересы Пасифика? «Я, наверное, и вправду туп, — подумал он с ожесточением. — Туп или болен, раз не могу найти ответа на такой простой вопрос. Или же тупы те, кто меня послали. Где мои инструкции, где, чёрт возьми, хоть какие-то директивы? Да хотя бы намёки, я был бы благодарен и за них. И самое поганое, что я даже не уверен — возможно, намёки были, были инструкции и многостраничные указания, но я потерял их, забыл, вытряс, развеял по ветру. Проклятая мигрень!» — Хотите чаю? — спросила Марта тихонько, даже боязливо. — У меня есть, хороший. Почти натуральный. — Спасибо. Пока она хлопотала — сначала с опаской, с оглядкой через плечо, потом смелее — он всё глубже погружался в уныние. Только здесь, в этой комнатке, заставленной старомодной мебелью, он отчётливо и до конца осознал легкомысленность и легковесность своих надежд на Сопротивление. Чего он, собственно, ожидал? Автоматизированная до последнего чиха махина Райха и крошечная песчинка, затянутая зубчатыми колёсами. Ну хорошо, не песчинка — камешек, обкатанная трудностями упрямая галька, кремень со сколотым краем. Собьётся ли ход механизма? Крайне маловероятно. Чудеса случаются, но не в Трауме. Нет, не в Трауме. — Вы расстроены, — заметила Марта. Она сноровисто обустраивала пространство — передвинула низенький столик, застелила его невесть откуда взявшейся цветастой скатеркой, расставила чашки, сахарницу, — и в то же время бдительно подмечала каждое его движение, настроение, мимолетную мысль. — Вчера в Цирке вы очень меня удивили. Не только своим появлением, но своим видом. Вам было очень плохо, верно? Вы и сейчас так выглядите. Что я могу сделать, чтобы вам стало лучше? — Я и так чувствую себя лучше. Ох, чч-ч… — он торопливо отхлебнул слишком горячий чай и обжег язык. — Вчера я, и впрямь, расклеился. Перебрал лишку, а тут ещё представление… К такому я не был подготовлен. Шум, треск, пиротехника… Фокус, да? Вы бы видели — там была девочка… — Она на манеже уже три дня подряд. И может быть, продержится ещё день или два, если ей дадут отдохнуть. Скорее всего, дадут, ведь детей нейтралов не так просто найти. Она немного восстановится и опять сможет выступать. — Действительно, — пробормотал он. — Это же так практично. Она внимательно посмотрела на него: — Юрген Хаген, вы рассердились. — Не на вас. На самом деле, он слегка покривил душой. Но Марта не заметила. А может, не приняла близко к сердцу. *** — Чем, собственно, занимается ваш Центр? — спросил он часом позже, когда они вышли на пустынную Вассерштрассе. Сначала Хаген пытался приноровиться к мелким шажкам своей спутницы, но потом отвлекся, забегал вперёд и запинался, резко снижая скорость. — Насколько мне известно, те, кто покидает Саркофаг, уже обладают необходимой базовой подготовкой. На Фабрике их доводят до кондиции, распределяют по линиям или направляют на обучение второй ступени. А потом… что происходит потом?