А чуть ближе — игла радиовышки, а чуть дальше — кубик на кубике — район партийных общежитий, Парк Славы, военный городок. А вон и купол Цирка, а за ним — синхронное мерцание новых жилых кварталов! Ярко и остро, до рези в глазах. Хаген моргнул. Налетевший ветер смешал краски в крутящуюся спираль. Флик-фляк, слепое сальто! Гудение в ушах всё усиливалось. Рифлёная плита под ногами дрожала и подпрыгивала. «Сейчас нас унесёт», — подумал Хаген и почувствовал, как кренится башня. Кранк! — сказали металлические балки. Кирпичик за кирпичиком… да нет, какой кирпич — сталь и железобетон, блок за блоком, прощай, ласточкино гнездо… Кто-то надвинул ему на голову капюшон, и шум утих. Башня стояла вертикально и никуда не падала. — Да вон же! — воскликнул Франц, тоже приникая к ограждению. — «Ти-Инжиниринг». Я даже их погрузчик вижу. А вон, глядите, поезд! Увлёкшись, в неожиданном азарте он саданул Хагена в бок — левый, но отдача была весьма ощутимой. Хаген охнул, выругался сквозь зубы и вдруг с изумлением, как в первый раз, увидел заводы. А вместе с ними — другой Райх. Истинный. Огромный. Слаженный и чёткий. Как машина. Он даже рот приоткрыл, до того невероятным в своей простоте было зрелище — несложная, но мощная головоломка и каждый кусочек на своём месте. — Ого? — беззлобно передразнил его Кальт. Он стоял чуть позади, подняв воротник плаща, заложив руки в карманы и слегка набычившись, успешно отражая воздушный натиск. Мелкие градины налипали на мокрую ткань, утяжеляя её ещё больше. Коротко стриженные волосы тоже намокли и смёрзлись, поседели от инея. Однако холод его, кажется, не беспокоил — на бледных губах застыл уже знакомый Хагену призрак улыбки, умерщвлённой во младенчестве. Хаген отвернулся. Ему показалось, что он заметил что-то, не предназначенное для чужих глаз. Наблюдать за преображённым Францем тоже не хотелось, и он сосредоточился на линии горизонта в поисках заветного. — Стену отсюда не увидать, — предупредил Кальт. — Далеко. Конечно, это не всё, всего лишь Траум. Впечатляет, не так ли? Зато отсюда же — вон там, видите? — вы можете полюбоваться и на Территорию. Сравните, Йорген. Найдите пять отличий. Он нашёл десять. Тридцать. Сорок пять… А потом сверху спустилась темнота, и над их головами зажёгся прожектор. Колесо обозрения совершило полный круг. И остановилось. *** — Вот и всё, — заключил Кальт, как всегда бесцеремонно разворачивая его за плечи и подталкивая в нужном направлении. — Нам пора. В круглой комнате их уже поджидали безопасники с инъекторами, но Кальт жестом приказал им выйти и они послушно загремели вниз по лестнице, прыгая через ступени. А вот Франц остался. Освежённый прогулкой, возбуждённый, в чёрной кожаной куртке с заклёпками и своей дурацкой лыжной шапочке, он насмешливо поглядывал на Хагена и ждал развязки. — Спасибо за приятный вечер! — сказал ему Хаген. — Впечатлён. Нужно будет повторить при случае. Терапист стоял, слегка наклонив голову, прислушиваясь к чему-то, что происходило не здесь. — Какого чёрта? — поинтересовался Хаген. — Что это было? Зачем? — Я всего лишь показал вам вашу раковую опухоль, — откликнулся Кальт, не меняя позы. — Что же вы так нервничаете? Не понравилось? — Мне не нравитесь вы, — сказал Хаген. — И мне не нравится, что такие, как вы, прут на север. Сверху это выглядит красиво. Мощно. До тех пор, пока вы не наступите сапогом на чьё-нибудь лицо. Он задохнулся. — Ну-ну, — поощрил Кальт. — Продолжайте. Вы же не договорили. — Разве? Я тезисно. К тому же, поздно. Устал. — Я рассчитывал, что вы ответите на мой вопрос. Помните? Что у вас есть, кроме Райха? — Не ваше дело. — Всё, что касается вас, теперь моё дело. Мы ударили по рукам, мне завернули покупку и пожелали счастливого пути. Я купил вас, Йорген. Вместе с вами я, кажется, приобрёл пакет проблем, но я заставлю вас отработать. Полагаю, мы начнём с глубокого изучения вопроса адаптации. — Больной ублюдок, — выдохнул Хаген. — Да вы же спятили! — А вы нет? Мой рассудительный техник! Юрген Хаген, позвольте заметить на правах вашего нового начальства: вы ведёте себя нелепо и странно. Именно это мы обсуждали сегодня с Виллемом. В таких вопросах личная беседа просто незаменима. Ваш игромастер озадачен. Я, признаться, тоже. Что вы натворили, болван? И самое главное — что ещё вы собираетесь натворить? — Ничего, — сказал Хаген с бессильной злобой. — Я не успею ничего. Вы это хотели услышать? Чего вы добиваетесь? Чтобы я сказал: «Виноват» и прыгнул вниз? Пустил пулю в висок? Дайте пистолет и занимайте кресло в первом ряду. Не то? Тогда чего вы от меня хотите? — Я хочу, чтобы вы капитулировали, — сказал Кальт. — Мне нужен ассистент, а не ассасин. Мне надоело, что вы только и выискиваете момент, чтобы вцепиться мне в горло. Это забавно, но здорово отвлекает от дел. Сдавайтесь, упрямец! У нас много работы. Идите сюда! Он шагнул вперёд и протянул руку, которую Хаген отбил — крест-накрест, наотмашь, почти не чувствуя боли. — Довольно! — произнёс он, трясясь от раздражения. — Хватит! Я вам не вещь! Вам не сделать меня вещью. Я не давал на это согласия! — Вы правы, — сказал Кальт, осенённый какой-то свежей мыслью. — Вы совершенно правы. Мы обсудим, когда окажемся дома. Он развернулся и запрыгал вниз по лестнице, грохоча не хуже безопасников. — Дом — это что? — спросил Хаген у всего, что не могло отвесить пощёчину, — у стен, пола, потолка. — Дом есть дом, — ответил Франц. — Солдат вроде тебя уж мог бы это знать. — Я не солдат. Стены промолчали. Равно как пол и потолок. — Чёрт-те что, — задумчиво сказал Хаген, начиная спускаться. Ему хотелось побыстрее завершить этот день. А ещё лучше — переписать сначала. От заглавной до точки. На последней ступеньке он пошатнулся. Франц не дал ему упасть. — Сверим шансы? — предложил он, напирая грудью, безжалостный и жаркий как триумфальная колесница. — Мозаика, — напомнил Хаген. — То так, то эдак. И я ещё жив. В отличие от тебя. Мой капитан. Глава 13. Система лояльности «Едем домой», — сказал Кальт. По-видимому, это должно было означать, что они возвращаются в «Абендштерн». И действительно, справа мелькнули подсвеченные по контуру арочные конструкции Первой транспортной линии, затем прерывающаяся тёмными провалами мешанина из разномастных, разноуровневых построек — нигде ни одной живой души, поздно, слишком поздно. Потом остались только пляшущие в ночи кругляши дорожных фонарей и россыпи зелёных огней вдалеке. Хаген то узнавал, то не узнавал дорогу. Впечатления дня, наслоившись, придавили его сознание, пощадив лишь самые примитивные, односложные мысли. Он мыслил: «Холодно» и мыслил: «Марта» и что-то ещё, тревожное и большое. «Вы спите?» — спросило тревожное и большое, он сказал: «Почти» и мягко привалился к стеклу. А потом движение прекратилось. Совсем близко заскрипело, щёлкнуло. Он вздрогнул и очнулся, насквозь промёрзший и в холодном поту. Негнущимися пальцами отстегнул проклятый замок и, наконец, выбрался наружу, присоединившись к теням, которые только его и ждали. Вокруг была плотная, сырая тьма. Он посмотрел вверх и обмер под прицелом тоненькой, серповидной, замыкающейся в бесконечности… Железная рука надавила на затылок. — Не надо! — произнёс властный голос. — Не смотрите вверх. Пойдёмте. Он позволил себя повести, и ещё раз запнулся на крыльце, но был поддержан и торопливо препровождён внутрь. — Едва успели, — сказал Франц. Кальт что-то ответил. Франц рассмеялся и взбежал по лестнице, скрипя деревянными ступенями. Резь в глазах мало-помалу проходила. Чёрный столб наклонился к нему, сообщил: «Я буду в гостиной» и отодвинулся, пропал куда-то. Хаген дал себе ещё немного времени, чтобы привыкнуть, и лишь потом огляделся. Он находился в прихожей небольшого дома, каменного, с высокими потолком и светлыми стенами, смыкающимися под прямыми углами. Это то, что он отметил в первую очередь — углы и то, что обстановка была старомодной, но не создавала ощущения нафталиновой захламлённости; предметов было не так много, чтобы о них запнуться. Прекрасно. Теперь я мыслю как калека. Как крыса в лабиринте. Он оглянулся на дверь. Здесь не было автоматических плит, отрезающих внутренность дома от мира, чтобы превратить жилище в бункер. Обыкновенная дверь — деревянная и даже без глазка. Хотя глазок не требовался — прямо над декоративной распялкой для зонтиков и мелких вещей он заметил тёмный квадратик монитора. Камеры! Опять фальшивка, как и в лаборатории. Дом. Да что они знают о доме? «И здесь. И там, — он придирчиво оглядел полочку для обуви, тусклое овальное зеркало, стул с выгнутой спинкой. — Тут ошибка, там прокол. Неприкрытый расчёт — на простака, на дурачка. Глухой и с прозеленью камень, нахлёст цепей, железная дева, секира со ржавой от крови кромкой, или наоборот, стекло и никель, электротрепаны и ультразвуковые диссекторы, лазерные скальпели, пыточные нейростенды — всё выглядело бы гармоничнее, чем… вот это». Атлас и ситчик. Подставка для зонтиков. С другой стороны, был вынужден признать он, «вот это» намного предпочтительнее железной девы или дыбы. Куда как предпочтительнее. Хотя и дыбу вообще-то никто пока не отменял… И Марта, ох, Марта… Его всё ещё сотрясала дрожь от резкого пробуждения и того, что он увидел в небе. Ничего. Я не увидел ничего. Я увидел… «Нужно успокоиться, взять себя в руки, — он взял себя в руки, крепко обхватив за плечи, не обращая внимания на жестяной скрежет сухожилий, визг надрываемых мышц. — Сейчас я сяду прямо здесь, свернусь в булыжник, и никто не услышит от меня ни единого слова. Никто, никогда. И Марта… нет, так ещё нельзя, сначала Марта, нужно понять точно, что он знает, а что нет, и каждое ли слово — правда. И если он знает, надо убить… или купить… но как же путаются мысли, сколько же раз меня сегодня прикладывали головой и как же это всё-таки мешает…» — Йорген! Он поспешно разделся и, подволакивая натруженную ногу, поднялся на второй этаж, где, по всей видимости, и находилась гостиная. Гостиная — для гостей. Но я-то не гость.