Он кивнул. – Это ты подбросил письмо к двери моей квартиры? – спросила Грейс, почти уверенная, что, наконец, обнаружила таинственного отправителя. Лицо Лукаса отразило удивление. – Нет, не я. Я даже не знал, что ты жива. – А не догадываешься, кто мог отправить мне письмо, подтверждающее то, что я не одна ищу истину? – Нет… А теперь тебе надо уходить, – вдруг объявил он в лоб. – Что? Подожди, мне нужно с тобой поговорить… Он нахмурил брови, на его лице появилось страдальческое выражение. – Если я поселился здесь, то именно потому, что не хочу больше слышать обо всем этом, – заявил он, вставая. – Я провожу тебя до дороги. Я знаю короткий путь. А потом ты забудешь все, что видела здесь. Навсегда! Лукас нервничал все сильнее и сильнее. От него исходило нечто непредсказуемое. Но Грейс не могла уйти вот так. У нее было столько вопросов о Клаусе Браунере, флейтисте и его сообщниках, и о немыслимой правде, на которую перед смертью намекал Скотт Дайс. – Хорошо, Лукас, не говори мне о прошлом. Скажи, как я могу тебе помочь… – Исчезнув. Грейс поняла, что спасти положение она может только провокацией. – За тобой следят, Лукас! Люди, которые убивают тех, кто им мешает! Рано или поздно они доберутся сюда. – Ты не сообщила мне ничего нового. Я знаю, что за мной наблюдают. Но, пока я остаюсь здесь и молчу, они мне ничего не сделают. Они не хотят без необходимости вешать на себя еще один труп. – Кто они? – Уходи, Хендрике. Уходи, пока всё не испортила! Он властно, но беззлобно подтолкнул ее к двери. Грейс высвободила руку, понимая, что ничего не добилась. – Тебе нужна помощь! Ты болен! – бросила она тогда. – Я совершенно здоров! – Лукас, ты живешь в этой хижине, пришедшей прямиком из сказок, переодеваешься, чтобы разыграть сцену из «Красной Шапочки». Я знаю, что ты еще в своем уме, прекрасно вижу, что ты изо всех сил борешься со своим безумием. Но как эти декорации могут тебе помочь? Эти легенды в большинстве своем жестоки и отвратительны! Значит, тебе нравится причинять себе боль, как другие причиняли ее тебе в твоем детстве? Так, да? Ты воспроизводишь схему, которая тебя уничтожила! Ты оправдываешь их действия! Тебе нравится оставаться их рабом! И ты считаешь, что совершенно здоров? Лукас испепелил Грейс взглядом, он дрожал от напряжения. – Не говори так! Это неправда! – завелся он. – Ты трус, ты, затворившись в этой гнусной атмосфере, защищаешь подонков, сломавших наши жизни! – Ты не понимаешь, что говоришь! – Ты сумасшедший! Грейс испугалась, когда Лукас схватил ее за руку, но почувствовала, что он не хочет причинять ей боль. Она позволила подтащить себя к двери, очевидно ведущей в спальню. В комнате она сразу увидела волчью маску, лежащую на кровати рядом с сорочкой и ночным чепцом. Стало быть, та картина не была плодом ее воображения. Лукас отпустил ее и взял костюм. – Красная Шапочка, – начал он лихорадочным голосом. – Изнасилована злым волком, который пригласил ее лечь рядом с ним, прежде чем проглотить. Охотник, идущий по следу волка, убивает зверя и тем самым спасает девочку и ее бабушку. Он бросил аксессуары на кровать и резко распахнул дверцу шкафа, из которого вытащил шкуру животного с ослиной головой и потряс ею перед ошарашенной Грейс. – Ослиная шкура, спасаясь от отца-кровосмесителя, который хочет на ней жениться, бежит, встречает свою любовь в лице принца, а отец просит у нее прощения. Гротескная накидка присоединилась на кровати к маске, ночной сорочке и чепцу. Затем он схватил кошелек, содержимое которого вывалил на пол. Множество мелких белых камушков рассыпались дождем. Сверху Лукас бросил пару высоких кожаных сапог. – Мальчик с пальчик, жертва людоеда, любящего лакомиться свежим мясом маленьких детей, сбегает от своего мучителя, и ему удается найти дорогу домой благодаря камешкам и семимильным сапогам. Дальше он счастливо живет с братьями и родителями! Когда Лукас произносил последние слова, его голос сломался от волнения. Но, взяв себя в руки, он снова остановил пристальный взгляд на Грейс, которая не решалась произнести ни слова. – Да, эти сказки ужасны, потому что описывают страдания, которым по вине взрослых подвергаются беззащитные дети! Слишком слабые, чтобы сражаться, слишком невинные даже для того, чтобы пожелать смерти своему палачу! Но в сказках, хотя положение и кажется иногда безвыходным, возможно чудо, спасающее маленьких жертв. В сказках Добро может победить абсолютное Зло, Свет – навсегда изгнать Тьму. И, что еще прекраснее, несмотря на полученные раны, возвращается нормальная жизнь! Ты это понимаешь? Ты понимаешь, почему я живу в мире, отграниченном от вашего? Потому что сказки дают мне надежду. Грейс кивнула. Да, конечно, она понимала. – Только ценой этой огромной лжи, которую я рассказываю самому себе, я выживаю, Хендрике! – завелся он; жилы на его шее набухли. – Каждый день разыгрывая ужас, который пережил сам, и счастливое избавление, которого не знал, я хоть как-то поддерживаю слабый огонек смысла моего существования. Благодаря этим дурацким переодеваниям, этому внешнему безумию я еще не умер от отчаяния. Так что не говори мне, будто я вновь и вновь повторяю пытки… Он замолчал, потому что у него перехватило горло. – Каждую секунду, – заговорил он вновь, сжав кулаки, – я борюсь против воспоминаний о том, что они со мной сделали. А все это… – добавил он, указывая на свою хижину и костюмы, – все это ось, на которой держится сопротивление моего существа. Он упал на колени, уткнувшись головой в руки, лежавшие на одеяле. Грейс видела, как вздымается его спина в бурном ритме дыхания. Она присела на край кровати и деликатно положила руку ему на плечо. – Я сказала тебе это не подумав, Лукас. Я понимаю, что внешнее проявление и восприятие этого другими далеки от того, что по-настоящему происходит внутри. Я, как и ты, отдалилась от мира. Да, у меня есть профессия, но нет ни друзей, ни родных. Я живу одна со своими книгами, – призналась она, нервно теребя кольцо на пальце. Ты просто выбрал иной способ справиться со своим… прошлым. Главное, чтобы это тебе помогало… Они пребывали сейчас под защитой хижины, затерявшейся в другом мире, в другом времени. – Ты сильнее меня, Хендрике… у тебя хватило смелости столкнуться с реальностью. – Я немного верю в судьбу, и если смогу выполнить эту миссию и восстановить справедливость, то лишь потому, что однажды маленький мальчик открыл дверь моей камеры и спрятал меня в багажнике машины… рискуя собственной жизнью. Если бы не ты, я бы никем не стала. Смелость, которую ты проявил тогда, до сих пор живет в тебе. Просто рядом не оказалось никого, кто мог бы тебе о ней напомнить. Лукас встал, глаза у него были красными, но во взгляде, добром и ласковом, блестел огонек глубокой признательности. – Мне жаль, что ты не встретила никого, с кем могла бы построить свою жизнь… Сердце Грейс сжалось при невольном воспоминании о Наис. – Ну, в любом случае с такой физиономией мои шансы не велики, – пошутила она, показывая пальцем на свою посиневшую и распухшую скулу. – А если без шуток, думаю, что семейная жизнь не для меня до тех пор, пока я не обрету покой. Тот покой, который, возможно, получу, если доведу это расследование до успешного завершения. В соседней комнате в ночной тишине продолжал трещать огонь. Лукас долго ничего не говорил. Потом положил свою руку на руку Грейс. – Если для тебя спасение в истине, тогда я постараюсь тебе помочь. Не сердись на меня, если порой мне будет трудно говорить… но я полагаю, ты не в курсе всех их дел. Сначала скажи мне, что тебе известно. Сидя на краю кровати, она рассказала ему все, что обнаружила в ходе своих поисков. Лукас слушал внимательно, потом повернулся к ней, и лицо его было таким печальным, что Грейс почти испугалась того, что он собирался ей сказать. – Значит, ты не знаешь, Хендрике. Не знаешь, как далеко они осмелились зайти. Глава 28 Лукас сидел на краешке кресла, сложив под подбородком ладони, как для молитвы, и глядя на огонь в камине. Он только что рассказал Грейс о том, что прежде, чем бежать сюда, в этот параллельный мир, он тоже пытался понять, что с ним произошло, и добиться наказания виновных. Более десяти лет. Но в конце концов оказался вынужден прекратить усилия – психологически был слишком слаб, чтобы противостоять тому, что он открыл. – Мой отец насиловал нас – меня, моего младшего брата и старшую сестру – в течение восемнадцати лет, – начал он. – Они оба умерли. Брат в возрасте тринадцати лет от пневмонии, которую получил, просидев две недели взаперти в подвале за то, что сопротивлялся отцу во время последнего насильственного полового акта. Сестра покончила с собой в тот день, когда социальные службы отказались помочь ей подать заявление в полицию. Грейс опустила голову, словно собирала страдание Лукаса в свои глаза. – Мой отец входил в две организации. Первая действительно почитает гамельнского Крысолова и считается наиболее престижной, если так можно выразиться, в среде педофилов. В нее допускается только своего рода элита, ощущающая себя наследницей и хранительницей священных традиций того человека из Средневековья, который сумел увести из-под носа родителей сто тридцать детей и использовать их годами. Лукас повернулся к Грейс. – Тебя похитил член этой организации… это к нему в гости мы приехали в Шотландию двадцать лет назад. Мой отец работал преподавателем в университете и должен был участвовать в проходившей в Глазго конференции. В эту служебную командировку он взял нас, потому что имел привычку одалживать своим друзьям в обмен на других детей на несколько дней или часов. В тот раз твои похитители… – Ты видел их лица? – О да, они не прятались, уверенные, что держат нас в своей власти. Мужчина и его жена. Грейс никогда бы не подумала, что в числе ее мучителей может оказаться женщина. – И она была в курсе того, что творилось под крышей ее дома? – Вне всякого сомнения, потому что даже сказала нам, что мы счастливые дети, поскольку участвуем в этом развивающем эксперименте.