— Не надо! — она представила, что ей еще минимум полчаса придется дышать его перегаром. — Убирать надо было раньше! А сейчас убирайся сам! — Хорошо, хорошо, как скажешь… А где Темка? — Спит Темка!… Неужели тебя это еще волнует? Господи, он даже не обиделся! А принялся натягивать на себя какую-то линялую футболку, потом старый вытянутый свитер, приговаривая: — Только не кричи. Сына разбудишь… Лучше бы он этого не говорил. И хотя, глядя на вдрызг опустившегося Стаса, у Наташи сердце кровью обливалось, ее понесло. — Ах, он о сыне забеспокоился! — голос Наташа все-таки понизила. Трудно кричать шепотом во весь голос, но ей это удивительным образом удалось. — А что ты для него сделал? Появляешься раз в год, наобещаешь, и с концами. — У меня такой период… Стас опустил голову, пытаясь завязать трясущимися руками шнурки на кроссовках. Те не слушались. Он плюнул и просто заправил их внутрь. — Период — это когда месячные. А у тебя это хроника. Ты же бомж! Тебя из театра выперли, в кино тоже перестали снимать… — Скоро все изменится, — встрял Стас. — Велешко новый сериал запускает… — Ага, специально для тебя, — теперь в ее голосе явно слышалась нескрываемая издевка. — Вот тогда я тебе все отдам. Кстати, сколько я тебе должен? Он спросил, как можно пренебрежительнее. Вроде как о такой мелочовке и говорить нечего. — Ты должен исчезнуть из моей жизни! Она-то знала, что за душой у него нет ни гроша. И знала, что за этим последует. — Как скажешь, — покорно согласился Стас. И она поймала его взгляд, заискивающий и просительный. — Можно мне какие-нибудь командировочные? — Могу только дать отступные! — с горечью и безнадегой сказала Наташа и полезла в кошелек. — Вот, — протянула ему двадцати- и пяти долларовые купюры. — Будешь должен ровно сто. И схватилась за голову: — Вот дура я?! — Наташка, да ты святая! — не согласился с ней враз повеселевший Стас. — Можно мне один телефонный звонок? — Значит, так: я иду в ванную, прихожу — тебя уже нет! Он потянулся к трубке, Наташа обреченно взглянула на него и вышла из комнаты. — Алло, Марк-Антон? — зашептал Стас в трубку, опасливо оглядываясь на дверь. — А есть ли у Вас что-нибудь «интересненькое»? — О-жи-да-ю… — послышался голос в трубке. — Все-все-все, я выступаю… Возвращаться в трудовые будни вовсе не хотелось. Конечно, на Кипре тоже была работа. С небольшой только разницей между свободным посещением международной конференции и обязательной ежедневной рутиной «от» и «до» на боевом посту. Первым делом, конечно, надо отметиться у начальства. Наташа постучала в дверь кабинета Волкова, и, не дожидаясь приглашения, что уже навеивало определенные мысли у некоторых, открыла дверь. — Можно? В ответ она услышала распевное: — Ко-неч-но… Борис Семенович Волков, начальник отдела по борьбе с контрабандой одного из крупнейших московских аэропортов, встретил свою сотрудницу теплой улыбкой. Поднялся из-за стола, расцеловал в обе щеки, усадил в кресло, налил кофе из шумящей в углу кофеварки. — Правда — не капуччино, но чем богаты… По всему было видно, что он действительно рад. Отчет о командировке много времени не занял — с чего, вдруг?! — потом Наташа уже просто рассказывала о своих впечатлениях, показывала фотографии. — Да, погуляли, — Волков неожиданно нахмурился, глядя на одну из фотографий. — А это кто? Личность, вроде, знакомая… — А, это… Наташа вдруг не к месту смутилась, что не ускользнуло от начальственного взгляда: — Случайно познакомились… Фил Маковский… Наш, но живет в Америке… — Наш, говоришь… — Волков вгляделся в фотографию еще внимательнее. — Я его на конференции видела, в холле крутился, а потом он на море Темку из воды выудил. Когда его от берега отнесло… — Вот и посылай вас на конференцию… Какое-то время молодая женщина молчала, заново припоминая странное южное знакомство… правда, на курортный роман это не тянуло. Воспоминания были приятными, хотя и путанными, настораживающими. Здесь, в Москве, все это казалось баловством, к реальной жизни отношения не имеющим. Но если это был всего-навсего мираж. то какой смысл что-то утаивать? Обман зрения. И чувств. Она и сама об этом догадывалась. Ведь догадывалась же? — Так странно ухаживал… Теперь уж и не пойму, на кого глаз положил: на меня или на таможню… Волков еще раз глянул на фотографию, потом, более пристально — на Наташу. Сказал тихо: — Думаю, на то и на другое. Чем он занимается, говорил? — Вроде бы торгует хоккеистами… — А на самом деле? — Непонятно. Вроде, грозился приехать… — Вот тут-то мы его и под рентген. Ладно, иди работай. Наташа встала, направились к двери, думая о чем-то своем. — Постой, Темке-то как на Кипре, понравилось? Наташа обернулась, снова подошла к столу, ища что-то в своей сумочке. — Чуть не забыла… Он в полном восторге. Вот. подарок вам оттуда привез. — она достала из сумочки какой-то пузырек с корешком внутри. Этикетка оповещала о чем-то затейливыми китайскими иероглифами. Волков удивленно поднял брови. — Что это? Наташа улыбнулась. — Женьшень. Корень жизни. Куда ни поедешь, а сувениры везде китайские… Она вышла. Волков пробормотал: — Корень жизни… — и долго сидел, задумавшись, вертя в руках странный флакончик. Он вспоминал прошлое, Маковского, Вику, тот трагический случай, который связал его с Наташей… Начало 80-х прошлого века Вся эта история обескуражила его. Он работал на таможне уже не первый год, всякого навидался, но чтоб такое… Чтобы знаменитую спортсменку, чемпионку, вот так грубо, у всех на глазах, подставили на ровном месте… Или не на ровном? Или есть что-то, что не его ума дело?! Она шла тогда по залу красивая, гордая, уверенная в себе и в том, что ничего плохого с ней никогда не случится. Как она отличалась от той Вики, которая, облокотившись на край бортика катка, следила, чтобы ее младшая сестра выписывала на слегка подтаявшем от неумеренного февральского солнца льду замысловатые пируэты. Эта Вика на чемпионку была совсем не похожа. А ведь времени прошло с гулькин нос! Но часто бывает иногда, и минуты хватает, чтобы надломить человека, пусть он и считал себя несгибаемым всю прожитую до этого жизнь. Волков встречал таких людей. Упорные, движущиеся к цели, сметая все на своем пути, они вдруг спотыкались о газонную штакетину. Ойкали, растерянно поглаживали ушибленную ногу и убеждали всех, а в первую очередь самих себя, что дальше идти не в состоянии. Не бог весть, какая — а если и какая?! — неудача их била из-за угла пыльным мешком, раз и навсегда вышибала почву из-под ног, давала зеленый свет череде грядущих невезений. Продолжение следовало незамедлительно. Узнать, где она живет, труда не составляло. Волкова захлестнули неожиданно возникшие чувства — казалось, он знал ее очень хорошо. По фотографиям в газетах и журналах, телевизионным репортажам и интервью, и той мимолетной встрече в аэропорту (которая оказалась для нее роковой).