— Зачем я вам нужен? — У нас с тобой общая проблема, Эрнальд, — ответил лекарь, прихлебывая появившееся на столе пиво, — а мне нужен помощник, чтобы найти ее решение. — Но почему я? Кто угодно почтет за честь сопровождать наместника богини, — он указал взглядом на маленькую черную вышивку. — Не скажи, — поцокал Тамаш, — тема деликатная и простых людей вгоняет в богобоязненный ужас… ну, или благочестивую ярость, — он отхлебнул пенный напиток, — в любом случае, ни те, ни другие разбираться в вопросе не будут. Но ты и сам это знаешь. — Я плохой попутчик, — покачал головой парнишка. — Ты здравомыслящий попутчик. А это куда важнее. — С чего вы взяли? — Ты же до сих пор жив, — улыбнулся Тамаш, — и ты единственный, кого я могу о чем-то расспросить без страха быть обвиненным в колдовстве. — Нечего расспрашивать, — грустно пожал плечами юноша, — я сам ничего не знаю. — В том-то и дело, — Тамаш взволнованно подался вперед, — ну же, Эрнальд! Неужели тебе не хочется разобраться во всем этом? — Мне просто хочется, чтобы этого не было. — Но ведь, чтобы понять, как это этого избавиться, надо сначала разобраться, что это такое. — И вы знаете, где искать? — Я знаю, где точно не надо — в деревенских суевериях и храмовых проповедях. — Как это? Тамаш помедлил с ответом. — Не стоит верить всему, что говорят в храмах. Я собираюсь отправиться к истокам древних легенд, через горы. В Страну Закатов. Эрнальд удивленно вскинул брови: — Но через горы больше нет дороги, уже лет тысячу как. –Это не совсем так. Когда-то был путь через Змеиный Перевал. Если судить по старым картам, он разделял Хребет на северную и южную часть и доходил до самой закатной страны. — Это тот, что выходит одним концом в земли даллов? — Ого! В сельских школах такого не рассказывают, — Тамаш хитро прищурился. — Я же северянин, — смутился Эрнальд, — люди разное болтают. — Как бы там ни было, но ты прав — перевал выходит в земли даллов, и чтобы туда попасть, надо пройти предгорьями по окраинам их земель. — Это невозможно, — категорично заявил парень, — ни один нормальный человек не полезет на земли даллов. — Эрнальд, — спокойно возразил Тамаш, — как долго ты рассчитываешь прятаться от неизбежного? Удача — женщина непостоянная. Рано или поздно каждый из нас встретит свой ручеек с камнем на шее, и никто уже не посмотрит ни на твои, ни даже на мои заслуги. Не лучше ли попытаться изменить судьбу? Эрнальд медлил с ответом. — Еду поровну, — добавил Тамаш. Эрнальд сглотнул, но снова промолчал. — И горячая ванна. При этих словах глаза юноши вспыхнули, и, словно не веря своим ушам, он подался вперед и тихо переспросил: — Ванна? Тамаш уверенно кивнул: — Да, прямо сейчас. Я договорился. Эрнальд покосился на низенькую пристройку с купальнями и тихонько прошептал: — Виата-благодетельница… Ладно, согласен. — Я надеялся на это, — с улыбкой ответил Тамаш, — тогда тебе пригодится вот это! Он ловко перекинул пухлый сверток, и юноша удивленно развернул тряпицы. В руках у него лежали поношенная, но чистая и крепкая рубаха с высоким воротом и грубые домотканые штаны, в которые были завернуты сапоги — тоже поношенные, но вполне приличные и, в отличие от его собственных, целые. Тамаш ободряюще махнул в сторону купален и, довольный, вышел из сада. * * * Обжигающая вспышка расколола тьму и вырвала меня из небытия. Я слаб и слеп, члены мои беспомощны, а рот нем. Пронзенный светом, я силюсь вернуться обратно в благословенную тьму и забвение, но свет заполняет меня, обжигает и лишает последней воли, а тьма все ускользает, оставляя задыхаться в яростном безумии беспощадных всполохов. Назойливый, нескончаемый и бессмысленный, сияющий водоворот затягивает мой беспомощный дух, свивается кольцами и охватывает своими петлями, оплетая пульсирующими змеями света. О, Свет! Когда же ты стал так жесток!? Я не знаю, сколько это продолжается, тону… задыхаюсь в безжалостных зарницах. Свет настойчив, он давит меня, сжимает все крепче. И вот уже тошнотворный хоровод не дает мне вздохнуть, рот раскрыт в беззвучном вопле, мне нечем дышать, а вокруг разливается бордовый ужас. * * * Тамаш очнулся, конвульсивно хватая ртом воздух. Липкий холодный пот пропитал соломенный тюфяк, принесенный с вечера. Мысли роились в сознании, перепуганные поразительно реальным кошмаром. Руки слегка подрагивали, а грудную клетку свело болезненным спазмом, будто он действительно только что задыхался в смертельном захвате. Он несколько раз шумно вздохнул, собрал рассыпавшиеся волосы и перетянул ремешком на затылке. На улице было еще темно. Окно, прорезанное прямо в крыше, по хорошей погоде было открыто, а тяжелая рама, затянутая бычьим пузырем, лежала здесь же, в глубине, под самым скатом. Тамаш поднялся и, стараясь не разбудить спящего на кровати Эрнальда, встал под окном, ловя ртом прохладный ночной воздух. Среди привычного ночного шуршания ему вдруг почудились приглушенные голоса. Он привстал на цыпочки, ухватился за край окна и, подтянувшись, высунулся повыше: точно, внизу под стеной дома тихо переговаривались несколько голосов. Он узнал глубокий голос хозяйки, двое других собеседников были неизвестны. Тамаш взволнованно прислушался —разговоры в такой час ничего хорошего не сулят. Лекарь тихо спрыгнул обратно в комнату и, не дожидаясь продолжения, потряс Эрнальда за плечо. Юноша испуганно подскочил, но лекарь прижал палец к губам и молча кивнул в сторону окна: голосов стало заметно больше. Парень округлил глаза и, затравленно озираясь, бросился к двери, но Тамаш цепко ухватил его за руку и покачал головой. Огромные глаза юноши стали еще больше, рот скривился от страха, он часто задышал и, казалось, вот-вот рухнет в обморок. Тамаш усадил мальчишку на кровать, всучил сапоги, обулся сам и перекинул через плечо сумку. Когда Эрнальд был готов, лекарь протянул ему кинжал с ножнами, выменянный вечером на старый меч и кольчугу, и встал под окном, жестами показав, чтобы выбирался на крышу. Подсадил его и сам протиснулся следом. Голоса внизу стали тише, а потом и вовсе скрылись в доме. Тамаш осторожно полез вверх по черепице, Эрнальд не отставал. Перебравшись через конек, оба замерли. Через несколько мгновений они услышали, как заскрипела дверь и несколько человек с грохотом ввалились в каморку, но обнаружив пропажу, бурно выместили досаду на единственной кровати, а голос Сесилии громко запричитал: — Пресветлая Матерь, заступница наша! — от волнения раскатистый южный акцент стал еще сильнее, — Пропал всерадетель-то! Ох, прибрала его нечестивая Тьма. Сохрани нас Виата-благодетельница! — Да можт пригрезился тебе всерадетель-то? — грубо оборвал ее хриплый мужской голос, — никто, окромя тебя, ни меченного, ни радетеля того не видал. — Да как же не видали-то? Полный сад был, когда он того, в обморок свалился. Дружный хохот заглушил голос Сесилии. — Хорош всерадетель, — отсмеявшись проговорил все тот же хриплый голос, — ладно, Сесилия, завтра пиво поставишь за беспокойство. — Мужики, — прогнусавил новый голос, — у козлопаса давеча брага поспела. Авось навестим? — Козлопасу, значит, тоже пива поставишь, — просипел первый, — за то, что мы его разбудим. Айда, мужики. И продолжая язвить, они шумно удалились. Вскоре на улице послышались недовольные голоса, и снова стало тихо. — Почему они ушли? — одними губами спросил Эрнальд. — Боятся, — пожал плечами Тамаш, — спящего скрутить — это тебе не гоняться по ночам за проклятыми. К тому же праздник у них сегодня. — И что теперь делать? — Спустимся обратно и выйдем потихоньку, — снова пожал плечами лекарь, — никто все равно ей не поверил. Выждав для верности еще немного, они поднялись до конька и уселись верхом. В это время снизу снова послышался шум, и из окна внезапно заструился теплый свет. Тамаш с Эрнальдом застыли. Снизу забубнил недовольный мужской голос. Затем что-то увесисто стукнуло. Послышался скрежет. И в сопровождении громкого сопения из окна медленно показалась тяжелая дубовая рама. Когда рама перевалилась на черепицу, в проеме показались две руки, поправили раму, притерли ее в глубокий паз и с силой дернули вниз, вгоняя вровень с крышей. После чего звуки затихли, и на крыше воцарилась темнота. Ночь близилась к концу, усталые звезды тускнели, спеша укрыться в ускользающей темноте, а дыхание рассвета уже ощущалось невесомой пеленой на восточном крае неба. Далеко на северо-западе небо расчертили две упавшие звезды. — Что теперь? — шепотом спросил Эрнальд. Тамаш внимательно осмотрелся: в саду, среди раскидистых яблонь, ярдах в трех от дома росла высоченная старая липа. Ее ветви тихонько шуршали по крыше свежей листвой и уже начинали распространять тот особенный сладкий аромат, которым окутывается северный край в начале лета. Но липа стояла слишком далеко, и ветви, нависающие над черепицей, были слишком тонкими, чтобы выдержать взрослого мужчину. Тамаш с сожалением отбросил эту идею и продолжил осматриваться. Соседние дома, куда более низкие, чем внушительный особняк вдовы, были оснащены по углам выступающими трубами. Каждый дом имел водосточный желоб вдоль крыши и выходящую на ярд-полтора от стены водоотводную трубу. Он осмотрел свою крышу, и с радостью понял, что и в доме Сесилии позаботились об отведении дождевой воды, а каменные желоба, в которые упиралась черепица, заканчиваются мощными железными трубами, ярда на два, не меньше, отходящими от углов дома с трех сторон, четвертый же угол терялся в густых ветвях липы. Тамаш махнул рукой и начал спускаться в сторону дерева, где с облегчением обнаружил четвертую трубу. Он ухватился покрепче, перекинул через нее ноги и, повиснув вниз спиной, потихоньку двинулся дальше. Труба неприятно покачивалась, но Тамаш продолжал ползти, пока не оказался у сливного отверстия. Скудный предутренний свет не давал как следует разглядеть, за что можно ухватиться, и Тамаш, покрепче стиснув трубу коленями, отпустил руки и зашарил по сторонам, надеясь поймать сук потолще. Труба нехорошо поскрипывала, мышцы быстро свело от напряжения, а толстые сучья все никак не попадались. Тамаш в отчаянном усилии вытянулся насколько мог, и наконец ощутил под пальцами крепкий сук. Он облегченно выдохнул и осторожно перебрался на дерево. Отдышавшись, он шепотом велел Эрнальду следовать за ним, но, когда юноша дополз до конца трубы, оказалось, что из-за разницы в росте ему никак не дотянуться до надежной опоры. Тогда Тамаш подполз обратно и шепотом скомандовал: — Держи сумку, я тебя подтяну. Тамаш ухватился покрепче и перекинул Эрнальду лямку от сумки. Но едва тот поймал ремень, как потерял равновесие и начал сползать. — Быстрее! Дай руку!