Она завернула тюльпаны в зеленую бумагу. — Только для вас десять шиллингов, — заявила миссис Тинкер. — Просто разорение! — воскликнул Ричард и протянул ей одиннадцать шиллингов. — Нищета. Но какого черта? Тут больше. — Все верно, дорогая, шиллингом больше или меньше — роли не играет. Вам тюльпаны, леди? Не проходите мимо! Чудесные тюльпаны! Взяв в одну руку букет и зажав полевую сумку под мышкой, Ричард обогнул продавщицу и свернул вправо. Прошел мимо трех домов и подошел к «Пегасу», дому в георгианском стиле, который Октавиус Брауни переоборудовал в книжный магазин. В витрине на подставке лежали раскрытое первое издание Бейера[42], а также книга Луи Дюшартра «Premieres Comedies Italiennes»[43]. Чуть глубже, в тени витрины висела марионетка, изображающая очень импозантного негра в полосатом шелковом наряде. Ну а в водянистых глубинах интерьера Ричард разглядел очертания трех прекрасно отполированных старинных стульев, прелестный инкрустированный столик и высокие полки с бесконечными рядами книг. Он различил также фигуру Аннелиды Ли — девушка расхаживала среди дядиных сокровищ в сопровождении кота Ходжа. По утрам, если в театре не было репетиций, Аннелида помогала дяде. Она очень хотела стать настоящей актрисой. Ричард, понимавший в этом виде искусства, не сомневался, что она уже ею стала. Он открыл дверь и вошел. Аннелида протирала пыль, и на ней было домашнее черное платье — туалет строгий и бескомпромиссный. Волосы подхвачены белым шарфиком. Ричард уже успел понять, что бывает на этом свете какая-то особая неброская красота, не нуждающаяся в пышных и ярких нарядах, и что Аннелида в полной мере наделена ею. — Привет, — поздоровался он. — Вот, принес вам тюльпаны. Доброе утро, Ходж. — Кот бегло взглянул на него, нервно дернул хвостом и отошел. — Какая прелесть! Но день рожденья у меня не сегодня. — Это не важно. Цветы потому, что утро сегодня просто чудесное, и миссис Тинкер надела соломенную шляпу. — Прямо и не знаю, как благодарить, — сказала Аннелида. — Подождите, надо поставить их в воду. Был где-то у нас такой зеленый кувшин. И она скрылась в глубине помещения. А потом Ричард услышал знакомый шаркающий звук и постукивание. Это ее дядя, Октавиус, спускался по лестнице, опираясь на черную трость. То был высокий мужчина лет шестидесяти трех с густой копной седых волос и лукавым выражением лица. Он имел привычку поглядывать на людей уголком глаза, словно давал им понять, какой он озорной и непослушный парень. Он был довольно обидчив, невероятно эрудирован и худ почти до прозрачности. — Доброе утро, Дейкерс, мой дорогой, — произнес он. Увидел тюльпаны и дотронулся до одного цветка кончиком синеватого пальца. — Ах, — процитировал он, — «никакое искусство не сравнится с этой благородной простотой и прелестью, от ее Величества Матушки Природы ни убавить, ни прибавить ни единого штриха». Прекрасные цветы и, к счастью, лишены какого-либо запаха. Да, кстати, мы тут кое-что для вас откопали. Милейшая вещица и вполне в вашем духе, вот только, боюсь, дороговата. Не терпится выслушать ваше мнение. Октавиус развернул сверток, лежавший на столе, и отошел в сторону, чтобы Ричард мог полюбоваться его содержимым. — Как видите, старинная гравюра, — начал он, — мадам Вестрис[44] en travesti в костюме жокея. — Он искоса взглянул на Ричарда. — Занятные коротенькие бриджи, согласны? Как думаете, мисс Беллами понравится? — Не может не понравиться. — Это раритет. Рамка современная. Боюсь, потянет на целых двенадцать гиней. — Моя вещица, — сказал Ричард. — Вернее, Мэри. — Уверены? Что ж, прощу прощенья, должен оставить вас ненадолго. Схожу за Нелл, пусть сделает нарядную подарочную упаковку. Где-то там у нас завалялся кусок викторианской оберточной бумаги. Нелл, дорогая! Не могла бы ты… Постукивая тростью, он отошел, вскоре вернулась Аннелида с зеленым кувшином, и его подарочный пакет был готов. Ричард прикоснулся ладонью к своей сумке. — Как думаете, что у меня здесь? — спросил он. — Не… Случайно не пьеса? Не «Земледелие на небесах»? — Горяченькая, только что от машинистки. — Он наблюдал за тем, как ее тонкие пальцы перебирают стебли тюльпанов. — Я собираюсь показать ее Мэри, Аннелида. — Трудно было бы выбрать более подходящий день, — мягко отозвалась Аннелида, и когда он промолчал, спросила: — Что-то случилось? — Дело в том, что там для нее нет роли, — выпалил Ричард. Через секунду она заметила: — Ну и что? Разве это имеет такое уж большое значение? — Имеет. Если, конечно, дело дойдет до постановки. И кстати, Тимми Гэнтри просматривал ее и одобрительно хмыкал. И все равно, с Мэри как-то не вяжется… — Но почему? Я не понимаю… — Не так-то просто объяснить, — промямлил он. — Вы уже написали для нее одну новую пьесу, и вроде бы она была в восторге, разве не так? Тут что-то совсем другое. — И эта пьеса значительно лучше. Вы же прочли ее. — Во много раз лучше. Словно в другой мир попадаешь. Все должны посмотреть спектакль по этой пьесе. — И Тимми Гэнтри понравилась. — Ну вот, видите? Она особенная, необыкновенная! Разве она этого не поймет? — Аннелида, дорогая, — проговорил Ричард, — вы пока не знаете, что это такое — театр, правильно? И на какие выходки способны актеры. — Ну, наверное, не знаю. Но знаю, что вы с ней очень дружны и что между вами прекрасное взаимопонимание. Вы же сами мне говорили. — Да, так и есть, — согласился Ричард и погрузился в молчание. — Вроде бы, — заговорил он после долгой паузы, — я никогда не рассказывал вам, что сделали для меня она и Чарльз? — Нет, — ответила Аннелида. — Не припоминаю. Но… — Мои родители, они родом из Австралии, дружили с родителями Мэри. Они погибли в автокатастрофе на Французской Ривьере, когда мне и двух еще не было. Родители Мэри от меня не отходили. Речь никогда не шла о деньгах. Обо мне заботилась ее старая нянюшка, та самая знаменитая Нинн. Ну а потом, когда она вышла замуж за Чарльза, они забрали меня к себе в дом. Я всем обязан ей. И мне хотелось думать, что я хоть как-то отплатил ей за доброту и заботу своими пьесами. И вот теперь… сами понимаете, к чему это может привести. Аннелида закончила расставлять тюльпаны в вазе и посмотрела прямо ему в глаза. — Уверена, все уладится, — мягко заметила она. — Все будет хорошо. Слишком смело с моей стороны так рассуждать, но вы так много рассказывали мне о ней. Порой кажется, я хорошо знакома с этой женщиной. — Мне очень хотелось бы вас познакомить. Кстати, это и является главной целью моего сегодняшнего визита. Разрешите заехать за вами в шесть и отвезти к ней? Там состоится вечеринка, надеюсь, вам будет весело, но прежде всего мне бы хотелось познакомить вас с ней. Вы согласны, Аннелида? Она выдержала долгую паузу, потом ответила: — Не думаю, что получится. Я… я сегодня вечером занята. — А я вам не верю. Почему не хотите пойти? — Просто не могу. Ведь это ее день рождения, сугубо личный праздник для самых близких и друзей. И нельзя приводить на него какую-то незнакомую женщину. К тому же никому не известную актрису. — Почему бы нет? — Это неприлично. — Что за слово, однако? И с чего это вы, черт возьми, взяли, что познакомить двух самых симпатичных мне на этом свете женщин будет неприлично? — Ну, не знаю… — протянула Аннелида. — Да все вы прекрасно знаете и понимаете, — строго заметил Ричард. — Вы должны там быть. — Мы же с вами едва знакомы. — Жаль, что у вас сложилось такое мнение. — Я хотела сказать… что познакомились недавно… — Что за увертки! — Нет, послушайте… — Извините. Очевидно, я слишком увлекся и выдавал желаемое за действительное. И тут, когда они оказались почти на грани ссоры, которой никто из них не желал, послышался стук трости и вошел Октавиус. — Да, кстати, Дейкерс, — весело заметил он, — я тут с утра поддался романтическому порыву. Оправил вашей патронессе поздравительную телеграмму, одну из сотен, которые она, несомненно, получит. Аллюзию, навеянную Спенсером. Надеюсь, она не обидится. — Очень мило с вашей стороны, сэр, — громко сказал Ричард. — Она будет просто в восторге. Ей всегда нравилось внимание. Спасибо вам за то, что отыскали эту гравюру. И, забыв заплатить за подарок, он вылетел из магазина в самых расстроенных чувствах. III Дом Мэри Беллами располагался рядом с книжным магазином «Пегас», но Ричард был слишком расстроен, чтобы сразу отправиться туда. Он обошел по кругу Пардонерс, Плейс, пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства. Он уже имел за плечами печальный опыт, к счастью, встречающийся довольно редко, где жертва видит себя незнакомцем, как бы со стороны и в далекой перспективе. Процесс этот напоминал псевдонаучные фильмы, где показан рост какого-нибудь растения, и где путем технических уловок срок этот сокращается от нескольких недель до нескольких минут. Вот семя в земле поливают, затем оно дает росток, стебель вылезает на поверхность, с невероятной быстротой удлиняется, словно движимый некой невидимой силой, и наконец расцветает.