Часть 76 из 99 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Предпочитаю менее драматичное толкование этих свидетельств.
— И все равно, все складывается не в пользу мистера Дейкерса. — Поскольку Аллейн не ответил, Фокс продолжил: — Как считаете, миссис Пламтри не соврала, когда говорила о его происхождении?
— Возможно. По крайней мере, сама она верит в это.
— Может, — размышлял вслух Фокс, — родился он вне брака, ну а потом отец и мать поженились?
— Одни догадки. Так, погодите-ка секунду. — Аллейн достал с полки «Кто есть кто в театре». — Ну вот, пожалуйста. Великолепно. Дата рождения отсутствует. Кёртис говорит, мисс Беллами пятьдесят. В 1932 вышла замуж за Чарльза Гэвина Темплтона. Так, где тут у нас драматурги? Дейкерс. Ричард. Тоже весьма скудная запись. Родился в 1931. Образование — Вестминстер и Тринити. Список работ — три пьесы. И это все. Вот что, Фокси, думаю, мы сможем накопать значительно больше, если возникнет такая необходимость.
Фокс промолчал.
— Меня вот что интересует, — произнес после паузы он. — После того, как Флоренс спустилась вниз, миссис Пламтри осталась на лестничной площадке одна?
— Похоже на то.
— И она слышала, как покойная использует распылитель с ядом. Что, если она вошла и попрыскала из него сама? На покойную.
— Ладно. Допустим, что так. Но зачем?
— Да просто из мести. За то, что мисс Беллами плохо обращалась со своим подопечным, сыном или кем он там ей приходился? Вошла, попрыскала и успела смыться до того, как вернулась Флоренс.
— Тебе нравится эта версия?
— Нет, не очень, — вздохнул Фокс. — А как вам история о том, что будто бы миссис Пламтри пробралась в спальню и переместила труп?
— Она этого не делала. Тело находилось в том же положении, в каком его оставили Харкнесс и Гэнтри. Ну разве что Харкнесс страдал от похмелья и ничего такого не заметил.
— Возможно, то были совсем незначительные изменения.
— Но ради чего, скажите на милость?
— Бог его знает, — ответил Фокс. — А вы уловили запах духов, исходящий от миссис П.?
— Не уловил ничего, кроме сильного запаха портера.
— Да, такой любые духи перешибет. Ладно, забудем об этом, — разочарованно произнес Фокс. — Это глупо. А как насчет грохота, который они слышали после того, как мистер Дейкерс выбежал из комнаты?
— А, это. Может, от того, что леди зашвырнула гравюру с мадам Вестрис в ванную?
— Зачем?
— Из профессиональной зависти? Или же то был его подарок на день рождения и она сорвала злобу на Вестрис?
— Сплошь одни догадки. Ничем больше не занимаемся, — досадливо проворчал Фокс. — Ладно. Каков будет наш следующий шаг, сэр?
— Надо прояснить обстановку. В частности, проверить, чем была вызвана эта вспышка гнева со стороны мистера Берти Сарацина. И, полагаю, самый короткий путь к прояснению всех обстоятельств — это беседа с Аннелидой Ли.
— Да, пожалуй. Вы ведь вроде бы знакомы с этой юной леди, мистер Аллейн?
— Видел ее в книжном магазине дяди. Очаровательная девушка. А Октавиуса знаю давно и хорошо. Вот что, Фокси. Советую обойти лагерь, идет? Надо поговорить с дворецким. Побеседовать со служанками. Собрать любую информацию, имеющую отношение к общей картине. Четко прояснить последовательность событий этого дня. Разъяренная Фло намекала на какое-то предательство со стороны Сарацина и мисс Кавендиш. Тут тоже надо бы разобраться. И попробуйте уговорить слуг накормить людей. Так, а это что такое?
Он вышел в коридор и приблизился к лестничной площадке. Дверь в комнату мисс Беллами была распахнута настежь. Доктор Кёртис и доктор Харкнесс стояли у входа и наблюдали за действиями двух мужчин в белых халатах. Они уложили тело мисс Беллами на носилки и аккуратно прикрыли белой простыней. Капрал полиции Филпотт, стоявший чуть ниже на ступеньках, сказал:
— О’кей, ребята, — и началась столь знакомая процедура. Белые халаты пересекли площадку, затем немного изменили угол своей ноши и стали осторожно спускаться по лестнице. Мисс Беллами совершала по ней свое последнее путешествие в этом доме. Аллейн услышал какие-то приглушенные звуки у себя над головой. Он отошел чуть в сторону, и стал виден узкий пролет боковой лестницы, ведущей на второй этаж. Там, еле заметная в тени, застыла Флоренс. И рыдала — именно эти звуки инспектор и слышал.
Аллейн последовал за носилками. Он видел, как отъехала машина для перевозки покойников, коротко поговорил со своими коллегами и двинулся к книжному магазину Октавиуса Брауни.
Октавиус после закрытия использовал магазин как гостиную. Шторы были задернуты, на столе горела лампа для чтения, отблески огня в камине играли на корешках книг, в помещении царили покой и тишина. Октавиус уютно устроился в глубоком красном марокканском кресле с книгой в руке и с котом на коленях.
Он уже снял свой праздничный костюм и по привычке переоделся в старые серые брюки и сильно поношенный, но милый его сердцу бархатный пиджак. Примерно с час после ухода Ричарда Дейкерса (Аннелида отказалась принять его) Октавиус чувствовал себя глубоко несчастным. Но затем она спустилась, немного бледная, но в остальном в порядке, и извинилась за то, что вела себя глупо. А потом поцеловала его в макушку и приготовила на ужин омлет. И вот теперь сидела на своем обычном месте, по другую сторону камина за большим ящиком картотеки и составляла каталог. Время от времени Октавиус не мог преодолеть искушения, садился повыше, чтобы видеть ее, и тогда племянница корчила страшную гримасу, он отвечал ей тем же — оставшись наедине, они часто так развлекались. Октавиус на время успокаивался, но не до конца. Он очень любил Аннелиду, однако принадлежал к тому типу людей, у которых неприятности, постигшие любимых, вызывают глубокое сострадание и раздражение одновременно. Ему хотелось, чтобы Аннелида была весела и бодра, и чтобы на нее было приятно смотреть. И если подозревал, что она плакала, страшно огорчался, чувствовал свою беспомощность, злился на себя за то, что не знал, как ей помочь.
В дверь позвонил Аллейн, и открывать пошла Аннелида. Инспектор тут же заметил, как она слегка отвернулась и опустила голову, не желая, чтобы он увидел заплаканные глаза.
Многие покупатели Октавиуса были также его друзьями, поэтому ничего необычного в том, что они заходили после закрытия, не было. Аннелида сразу предположила, что этот гость заглянул к ним просто на огонек. Как, впрочем, и Октавиус — он очень обрадовался, увидев Аллейна. Тот уселся между ними в кресло и ощутил ненависть к своей работе.
— Вы оба смотритесь так необыкновенно уютно и по-диккенсовски, — произнес он, — что сразу чувствуешь себя незваным гостем.
— Аллейн, мой дорогой, надеюсь, эта аллюзия никак не связана с неповторимой малюткой Нелл и ее сопливым и глупым дедушкой[62]. Нет, просто уверен, что это не так. Возможно, вы думали о «Холодном доме», где ваш коллега сыщик вдруг решил забежать на огонек к друзьям. Вроде бы помнится, что его визит закончился для хозяев печально. А именно — арестом. Надеюсь, вы оставили наручники в Ярде.
— Вообще-то, Октавиус, — заметил Аллейн, — я действительно здесь по делу. Но клянусь: никого из вас арестовывать я не собираюсь.
— Вот как? Боже, что за интрига! Наверняка вам понадобилась какая-то книжная справка? О неком злодее, испытывающем непреодолимую тягу к предметам коллекционирования?
— К сожалению, нет, — ответил Аллейн. — Дело куда как серьезнее, Октавиус, и имеет косвенное отношение к вам обоим. Насколько я понял, сегодня вечером вы были гостями на дне рождения мисс Беллами, не так ли?
Аннелида и ее дядя непроизвольно всплеснули руками.
— Да, — подтвердил Октавиус. — Мы были там. Но недолго.
— Когда прибыли?
— В семь. Нас приглашали в шесть тридцать, — уточнил Октавиус, — но Аннелида сказала, что приходить точно в назначенное время — это теперь «дурной тон».
— Мы ждали, — подхватила Аннелида, — пока начнут собираться другие гости.
— И наверняка следили за теми, кто прибыл первыми?
— Ну, немножко. Я подглядывал. Выглядели несколько устрашающе.
— А не заметили случайно среди них человека с букетиком пармских фиалок?
Октавиус дернул ногой.
— Черт побери, Ходж! — воскликнул он и добавил уже мягче: — Как запустит когти в бедро и месит, точно тесто. Несознательный котище, пошел вон!
Он толкнул кота, и тот возмущенно спрыгнул на пол.
— Знаю, что вы ушли раньше всех, — сообщил Аллейн. — И вроде бы даже знаю, почему.
— А что случилось, мистер Аллейн? — спросила Аннелида. — К чему все эти расспросы?
— Дело очень серьезное, — повторил Аллейн.
— Может, Ричард… — начала она и умолкла. — Что вы пытаетесь нам сказать?
— С ним все в порядке. Да, он испытал шок, но сейчас все нормально.
— Аллейн, дорогой мой…
— Дядя, — остановила Аннелида Октавиуса, — давай лучше послушаем.
И тогда Аллейн по возможности деликатно и просто рассказал им, что произошло. О своих предварительных выводах не упомянул и словом.
— И мне хотелось бы знать, — заключил он, — не заметили ли вы каких-либо перемещений на улице.
— Но вы сами видите, шторы у нас задернуты, — произнес Октавиус. — Так что выглянуть на улицу мы никак не могли. Ведь так, Нелли?
Аннелида проговорила:
— Это страшный удар для Ричарда, очень болезненный, невосполнимая потеря… — А затем с досадой добавила: — Я отказалась его видеть, когда он заходил. Практически прогнала. Он никогда мне этого не простит. Да я сама себе этого не прощу…
— Дитя мое дорогое, у тебя были все основания повести себя именно так, а не иначе. Она всегда была таким милым созданием, но, очевидно, порой все же сказываются недостатки воспитания, — заметил Октавиус. — Мне всегда казалось, — добавил он, — что человек оказывает плохую службу усопшему, чрезмерно восхваляя его. Да, разумеется, nil nisi[63], все это так, но ведь и меру надо знать.
— Я вовсе не о ней думаю! — воскликнула Аннелида. — Я думаю о Ричарде!
— Неужели, крошка моя? — встревоженно спросил он.
— Простите, мистер Аллейн, — сказала Аннелида. — Я действительно скверно себя веду. И это можно объяснить разве что истеричностью, присущей людям театра.
— Я приписываю это вполне естественному шоку при получении плохих новостей, — возразил Аллейн. — И поверьте, это ваше актерское поведение, которое я сейчас наблюдаю, можно с полным основанием назвать консервативным. Вы, должно быть, новичок в этом деле.
— О, тут вы правы! — отозвалась девушка. В ее глазах светилась благодарность.
Настал момент, когда инспектор мог рассказать этим людям о своих предварительных выводах, и начать ему помог никто иной, как Октавиус. Он спросил:
— Но почему, мой добрый друг, вас так заботят все эти мелочи? Разве полиция в подобных случаях не должна…
— Все верно, — подхватил Аллейн. — Полиция делает свое дело. Просто они должны убедиться…