Харри достал ключи и ответил вопросом на вопрос: — Вы считаете, я не в лучшей форме? — Тебя же попросили помочь нам с расследованием на выходных! А от тебя ни слуху ни духу. И на работу сегодня не вышел. — Проспал, шеф. Это, кстати, не так далеко от истины, как вы думаете. — Может, и предыдущие четыре недели ты тоже проспал? До того, как я тебя вызвонил в прошлую пятницу? — Ну, уже на вторую неделю туман рассеялся. Я позвонил на работу, но мне сказали, что я значусь в отпуске. Полагаю, это ваших рук дело. Харри начал подниматься по лестнице, за ним по пятам следовал начальник. — Мне пришлось, — простонал Мёллер, снова хватаясь за живот. — Четыре недели, Харри! — Хм… Наносекунда по вселенским масштабам. — И ни единого слова о том, где ты пропадаешь! Харри не без труда вставил ключ в замок: — Сейчас услышите. — Что именно? — Единое слово о том, где я пропадаю. Здесь. — Харри распахнул дверь квартиры, и их обдало кисловато-сладковатой вонью старого мусора, пива и сигаретных окурков. — Вам было бы легче, если б вы это знали? Он вошел внутрь. Мёллер и тут последовал за ним, хотя и не без колебаний. — Можете не разуваться, шеф! — крикнул Харри из кухни. Мёллер тяжело вздохнул и постарался пройти через комнату так, чтоб не наступить на разбросанные по полу пустые бутылки, переполненные пепельницы и виниловые пластинки. — Ты что же, Харри, хочешь сказать, что все эти четыре недели ты сидел тут и пил? — Я делал перерывы, шеф. Долгие перерывы. Я ведь в отпуске, верно? На прошлой неделе я практически капли в рот не взял. — У меня плохие новости, Харри! — крикнул Мёллер, открывая оконную защелку. Ему пришлось трижды навалиться всем телом на раму, прежде чем окно открылось. Он снова охнул и расстегнул ремень и верхнюю пуговицу на брюках. Обернувшись, он увидел в дверях Харри с открытой бутылкой виски в руке. — Что за новости? — Харри посмотрел на расстегнутый ремень. — Пороть меня пришли? Или насиловать? — Живот болит, — пожаловался Мёллер. — Несварение желудка. — Хмм… — Харри понюхал горлышко бутылки. — Несварение желудка — это занятно. Я и сам маялся животом, поэтому почитал кое-какую литературку по этому вопросу. Переваривание пищи занимает от двенадцати до двадцати четырех часов. У всех. И пища проходит через ваши внутренности не дольше, а просто больнее. — Харри… — По стаканчику, шеф? Пахнет вроде как настоящее. — Я пришел, чтобы сказать: «Все, Харри! Стоп!» — Завязали? — с интересом спросил Харри. — Заткнись! — Мёллер ударил по столу так, что пустые бутылки подпрыгнули. Потом он осел в зеленое кресло и провел рукой по лицу. — Много раз, Харри, я рисковал своей должностью, чтобы спасти твою. Но ведь есть люди, которые для меня ближе, чем ты. Это о них я должен заботиться. Все, Харри. Больше я тебе помогать не смогу. — А-а… — Харри плюхнулся на диван и налил виски в ближайший стакан. — О помощи я вас не просил, шеф, но все равно спасибо. За все хорошее. Ваше здоровье! Мёллер глубоко вздохнул и закрыл глаза. — Знаешь что, Харри? Иногда ты ведешь себя, как самый наглый, эгоистичный и тупой в мире мешок с дерьмом, — с обидой сказал он. Харри пожал плечами и залпом осушил стакан. — Я написал приказ о твоей отставке. Харри налил себе еще. — Он лежит на столе начальника криминальной полиции. Не хватает только его подписи. Ты понимаешь, что это значит, Харри? Харри кивнул и поинтересовался: — Вам точно не налить перед уходом, шеф? Мёллер встал. В двери он обернулся: — Ты не представляешь, как мне больно видеть тебя таким, Харри. Ракель и эта работа — вот и все, что у тебя было. Сначала ты не сумел удержать Ракель. А теперь — работу. «Я потерял и то и другое четыре недели назад», — подумал Харри, и эта мысль набатом отдалась в его голове. — Мне действительно больно, Харри. — И дверь за Мёллером закрылась. Сорок пять минут спустя Харри уже спал в кресле. Да, гости к нему пришли. Но не три дамы, а начкрим. Четыре недели и три дня назад начальник криминальной полиции сам предложил устроить встречу в «Боксере», приюте блаженных бражников. Под самым носом Главного управления и в двух шагах от грязных задних дворов со сточными канавами. Только он сам, Харри и Рой Квинсвик. Объяснив это тем, что, покуда не принято никакого решения, действовать лучше по возможности неофициально, чтобы у него всегда был путь к отступлению. О таком пути для Харри он не говорил. Харри опоздал в «Боксер» на четверть часа. Начкрим сидел за одним из дальних столиков с бокалом пива. Когда Харри подсел к нему, он кожей почувствовал его тяжелый взгляд. Глубоко посаженные голубые глаза сверкали по обе стороны от узкой аристократической переносицы. У начальника были густые седые волосы, прямая осанка и поджарая фигура — насколько позволял возраст. В общем, он был из особой породы шестидесятилетних стариков — сложно поверить в то, что они когда-нибудь будут выглядеть по-настоящему старыми. В криминальном отделе его называли Президентом: не только из-за овального кабинета, но и потому, что разговаривал он, как глава государства, особенно в официальной обстановке. Но сейчас обстановка была «по возможности неофициальной». Начальник криминальной полиции открыл безгубый рот и спросил: — Вы один? Харри заказал официанту минеральную воду «Фаррис», взял со стола меню, изучил первую страницу и как можно беззаботнее бросил: — Он передумал. — Ваш свидетель передумал? — Да. Начкрим медленно тянул пиво из бокала. — Он был готов выступать свидетелем в течение пяти месяцев, — добавил Харри. — Мы с ним говорили еще позавчера. Как вы думаете, свиные рульки тут ничего? — Что он сказал? — Мы договорились, что сегодня я заберу его после службы в Филадельфийском приходе. А когда я туда пришел, он сказал, что передумал. Он понял: в машине со Сверре Ульсеном сидел все-таки не Том Волер. Собеседник посмотрел на Харри. Потом резким движением вскинул левую руку и взглянул на часы, что, как понял Харри, означало завершение встречи. — Тогда нам остается только предполагать, кого именно видел в машине ваш свидетель. Что скажете, Холе? Харри сглотнул, посмотрел на меню: — Рульки. Пожалуй, все же свиные рульки. — Извините, мне пора. Запишите на мой счет. Харри выдавил смешок: — Вы очень любезны, шеф. Не буду лукавить, у меня было неприятное предчувствие, что мне грозит остаться тут наедине с меню. Начкрим нахмурился и с раздражением в голосе ответил: — Позвольте и мне не лукавить с вами, Холе. Всем известно, что вы с инспектором Волером на дух друг друга не переносите. В тот самый момент, когда вы представили мне свои высосанные из пальца обвинения, у меня возникло подозрение, что на ваши доводы сильно повлияла личная антипатия. И это подозрение, насколько я понял, полностью подтвердилось. Начальник криминальной полиции отодвинул бокал от края стола, встал и застегнул пиджак. — Посему, Холе, скажу вам кратко и, надеюсь, ясно. Убийство Эллен Йельтен раскрыто, а дело — закрыто. Ни вы, ни кто-либо еще не представили достаточных оснований для нового расследования. Если вы еще раз вернетесь к этому делу, это будет нарушением приказа и я без колебаний подпишу бумагу о вашей отставке. И не потому, что я сквозь пальцы смотрю на преступников в наших рядах, а потому, что мой долг — поддерживать рабочую обстановку и не допускать, чтобы личные отношения влияли на служебные. Нам не нужны те, кто на пустом месте наводит панику. Если я еще раз узнаю о ваших обвинениях против Волера, вас немедленно отстранят от должности и дело передадут в ОСО. — Какое дело? — глухо спросил Харри. — Волер против Йельтен? — Холе против Волера. Начальник ушел, а Харри продолжал сидеть и смотреть на полупустой бокал. Да, он мог послушаться приказа, но это ничего бы не изменило. Он уже готов. Он проиграл и теперь превратился в угрозу для своих. Предатель-параноик, часовая бомба, от которой предпочтут избавиться при первой возможности. Стоит только Харри дать повод. Официант принес бутылку «Фарриса» и спросил, не будет ли он заказывать что-нибудь из еды или напитков. Харри облизнул пересохшие губы… Стоит только дать повод, и все покатится, увеличиваясь в размерах, как снежный ком с горы.