– Прошу тебя… Индсорит еще сильней зажмурила ввалившиеся глаза, чтобы сдержать набухающие слезы. Крушение всей Звезды вот-вот с грохотом начнется прямо отсюда, из столицы, но багряная королева желает, чтобы София осталась нянчиться с ней? – Конечно… ваше величество, – пробормотала София, снова усаживаясь рядом с дрожащей Индсорит. Облегчение на покрытом синяками и коростой лице было настолько искренним, что у Софии защипало глаза. Уже так давно никто не полагался на ее заботу, что она замерла в растерянности с поднятой рукой. Эта рука оставалась тверда в самых опасных и отчаянных схватках, но сейчас она задрожала… и София сумела унять дрожь лишь после того, как, повинуясь внезапному порыву, нежно погладила несчастную женщину по голове. Гримаса боли исчезла с лица Индсорит, дыхание успокоилось, и София неожиданно для себя затянула квелертакскую народную песню, которую вполголоса мурлыкала заболевшему Лейбу… Единственный раз, когда он добился, чтобы она пела тише, обычно же Софию совершенно не заботило, как звучит ее голос. От этих воспоминаний мелодия едва не оборвалась, но София не поддалась тоске и не умолкла, а лишь крепче вцепилась в слова старинной песни. Она продолжала петь для королевы гибнущей империи, для женщины, что спала в могильной тишине замка Диадемы, а демон у ног отбивал хвостом ритм. Так они и ждали – либо конца света, либо Кобальтового отряда с Чи Хён во главе. Глава 3 Возможно, это было самое прекрасное утро в жизни Доминго Хьортта. Внезапный переход через Врата Отеана, от кусающего за яйца мороза к благословенному теплу, подготовил начало великого дела, а пламенный букет озаренных рассветным солнцем облаков над золотыми крышами императорского дворца придавал картине не меньшую живописность, чем акварельные декорации в театре свояченицы Люпитеры. Однако у Доминго перехватило дыхание вовсе не из-за этого сочетания приятной погоды, впечатляющей архитектуры и достойной лучших гобеленов сцены восхода, а из-за армии, что выстроилась между храмом Пентаклей, откуда полковник только что выехал, и далекой городской стеной. Армии, о какой Доминго не осмеливался мечтать даже в самых головокружительных фантазиях. Легионы стояли, выстроенные как по нитке, пообочь терракотовой дороги, что вела от храма прямо к дворцу, и полковник мог бы поклясться саблей своей покойной матери, что это впечатляющее зрелище. Он никогда не одобрял патину на доспехах непорочных, считая ее признаком разложения, – ленивые солдаты не заботятся о своей амуниции, а безвольные командиры не способны их заставить. Но сейчас, глядя на тронутые зеленью наплечники и нагрудники, он видел совсем другое – великолепную изумрудную броню, которая не поблекнет летом и не потрескается зимой. А какой строй! Доминго гордился своим лучшим в Багряной империи полком и содержал его в образцовом порядке, но сейчас у него хватило мужества признаться в том, что его превзошли. С задка фургона, подпрыгивающего на ступеньках храма, он хорошо видел малахитовые фаланги непорочных и мог с уверенностью сказать, что не только передние шеренги в них идеально ровны, но и все остальные. Как минимум по пятнадцать тысяч солдат с обеих сторон дороги, и все они словно отлиты по одному образцу, в одной форме. И ни малейшего шевеления! Восхитительно. На полпути между храмом и дворцом установлена платформа, к ней ведут длинные ступени, а на самом верху – разряженная курица, вероятно императрица Непорочных островов. Но Доминго едва удостоил ее взглядом и снова сосредоточил внимание на солдатах. Оказавшись прямо перед этой женщиной, он вдруг ощутил неуместные, но явственные уколы совести за то, что убил ее сына перед началом кампании против нового Кобальтового отряда. Однако ни одна война не обходится без жертв, и, демоны его подери, это был мастерский ход – свалить на кобальтовых вину за убийство принца Бён Гу, пусть он и оказался излишним. Сыновья погибли у них обоих, и если Доминго смирился с этим, то почему бы императрице Рюки не поступить так же? И должно быть, она действительно подписала соглашение о перемирии с генералом Чи Хён. Это еще одно отличие между благородством азгаротийцев и коварством непорочных. Какие бы чудища из Джекс-Тота ни угрожали родине Доминго, он скорее отрезал бы себе мошонку, чем пошел на мировую с женщиной, убившей его сына. Правда, он разоткровенничался с Софией, но с той лишь целью, чтобы внушить ей иллюзию безопасности. И при первой же возможности отплатит стократ и даже больше. Телеги последними прошли сквозь Врата Языка Жаворонка, так что Доминго остановился в самом хвосте колонны кобальтовых, зажатой с обеих сторон рядами непорочных. Офицеры Кобальтового отряда тоже здесь, сбоку от огромного помоста, установленного прямо перед храмом. И значит, где бы ни вышла Чи Хён со своим никчемным папашей, младшие командиры окажутся позади нее. Разве это не любимая забава непорочных – мериться, у кого пиписька длиннее? Ага, вот и знакомые лица, но не из самых приятных. Феннек стоял так близко, что Доминго мог бы доплюнуть до собранных в хвостик волос усбанского Негодяя, если бы во рту не пересохло еще в самом начале перехода. Рядом – та самая однорогая анафема, что помогла Марото натравить гигантских волков на лагерь имперцев в Кутумбанских горах… Одна из тех, по чьей вине искалеченный тварями Доминго продолжил поход, лежа в фургоне. На самом деле именно это нападение заставило полковника пойти на компромисс и разрешить брату Вану провести ритуал перед сражением у Языка Жаворонка. Доминго тут же забыл о неумехе Феннеке и решил, что, как только наберет достаточно слюны, плюнет в ведьморожденную. Сев, он наконец понял, что смутно беспокоило его с того момента, как повозка запрыгала по ступеням храма. Полковник больше не чувствовал боли, поворачивая голову, или, как он тут же выяснил, распрямляя покалеченную спину, или растягивая в довольной улыбке шрам на щеке. Доминго медленно согнул заключенную в лубок руку. К запястью, еще пять минут назад казавшемуся таким же разбитым, как и сердце, хоть и не вернулась прежняя свобода движений, но оно совершенно определенно перестало болеть. Может быть, это Хортрэп наколдовал? Доминго не верил в чудеса, независимо от их источника, но по такому случаю готов был сделать исключение. Увы, воодушевление длилось недолго: он попытался шевельнуть левой ногой и чуть не взвыл от боли, но так и не заставил проклятое бедро подчиниться. Нога оставалась дряблой и неподвижной, и внутри у Доминго все закипело от разочарования. Конечно, хорошо, что он теперь избавлен от мучений, но много ли в этом проку, если нельзя встать и вышибить кое-кому зубы? Вероятно, пока он выяснял степень своего нежданного выздоровления, Чи Хён успела выйти из Врат. Доминго слышал голос генерала, но не видел ее. Оглядевшись по сторонам с задка фургона, он заметил, что двери храма, ведущие в пустоту Врат Отеана, все еще открыты. Но многоярусная сцена впереди оставалась вне видимости. Чи Хён стояла где-то рядом, у подножия этой громадины, а императрица наверняка хмуро смотрела с высоты, когда отвечала генералу кобальтовых. Доминго считал особым достоинством то, что не говорил на высоком непорочновском, так что этот разговор ничего для него не значил… пока полковник не уловил угрожающие интонации, понятные всем без исключения. Доминго не видел говоривших и не мог толком расслышать слова, так что ему оставалось лишь догадываться, чем вызван гневный тон императрицы. Может быть, генерал Чи Хён недостаточно низко ей поклонилась? Как это похоже на проклятых непорочных: сначала воспользоваться темным колдовством, чтобы заключить союз против орды демонов из Затонувшего королевства, а потом поссориться из-за этикета. Доминго окликнул Феннека, собираясь спросить, не стоит ли подняться наверх, чтобы хорошенько отшлепать императрицу и научить ее хорошим манерам, но ему помешал донесшийся от платформы крик, за которым последовал протяжный свист десятков стрел, выпущенных одновременно. Крик оборвался, как обычно бывает, когда стрелы попадают в цель. – Нет! Нет!.. Феннек пошатнулся и ухватился за фургон. Вероятно, ему было видно, что происходит. В следующий миг удивление от того, какой оборот приняли переговоры, сменилось пугающей пустотой в груди полковника. Усбанский Негодяй рванулся к боковой стороне платформы, вытаскивая на бегу меч. Чем бы ни закончилась его атака, это все равно будет означать полную катастрофу. – Нет! Однорогая ведьморожденная бросилась следом, но двигалась намного быстрей, и в ее голой ладони меч оказался раньше, чем в кожаной перчатке Негодяя… и вернулся в ножны так стремительно, что Доминго усомнился бы, появлялся ли он вообще, если бы не видел, как анафема ударила его навершием по затылку Феннека. Указ королевы Индсорит о доукомплектовании каждого имперского полка цепистскими ведьмами был главной причиной, по которой Доминго подал в отставку. Он предпочел уйти с военной службы, лишь бы только не связываться с анафемами. Но сейчас, увидев, насколько легко расправилась ведьморожденная с таким бывалым бойцом, как Феннек, поневоле признал, что эти создания способны приносить пользу. Усбанский Негодяй рухнул не пикнув, и это еще один плюс анафеме – оглушить противника рукоятью меча не так просто, как кажется, и мало кому это удается с первого раза. Ведьморожденная подхватила Феннека, не дав ему упасть на рыжую гравийную дорожку, и перебросила через плечо, хотя сама была намного ниже ростом. У входа в храм поднялся переполох. Доминго успел заметить, как генерал Чи Хён проскользнула внутрь и помчалась прямо к Вратам. Это более чем неожиданно и… Он вздрогнул, когда что-то тяжелое плюхнулось рядом с ним на устланное сеном дно фургона. Это оказался Феннек, с нависшей над ним седоволосой анафемой. Та набросилась на Доминго с быстротой акулы, охотящейся на мелководье, обнажив такие же острые, как у акулы, зубы. – Доминго Хьортт, барон Кокспара и командир Пятнадцатого полка, – сказала она на багряноимперском, – дайте клятву подтвердить то, что сейчас услышите от меня, или умрете на месте. – Доминго не успел даже возмутиться, как анафема добавила: – Меня зовут Чхве, и я ваш телохранитель. Не приставленный кобальтовыми охранник, а имперский охранник, обязанный защищать и помогать. Генерал Чи Хён разрешила мне остаться с вами, учитывая ваши ранения. Я ваш телохранитель. Поклянитесь, что это так. – Впервые слышу, – выдавил Доминго, в равной степени раздраженный как близостью клыкастой пасти, так и вполне человеческим запахом калди, исходящим из нее. – Что вообще тут тво… – Я сгрызу до костей мясо с вашего лица, – прорычала красноглазая ведьморожденная. – Или подберусь к императрице Рюки и отомщу за друзей. Только вы можете решить, какой дорогой мне идти, Доминго Хьортт, барон Кокспара. Императрица захочет допросить пленного имперского полковника. Имперского полковника должен сопровождать телохранитель, это вопрос чести. Телохранитель всегда должен быть рядом с ним – поддерживать его и переводить все, что ему скажут. Имперский полковник будет настаивать на этом, или я сгрызу до костей мясо с лица имперского полковника. Ну же, поклянитесь. – Я… – В пасти не хватало клыков, но оставшихся было вполне достаточно, и, не дожидаясь, когда ему откусят нос, полковник продолжил: – Я клянусь, демоны тебя подери, клянусь! Ты Чхве, мой телохранитель. Клянусь честью. – Честью – это хорошо. Чхве выпрямилась и напустила на себя вид полнейшего равнодушия. Доминго чувствовал, что понимает в происходящем не больше, чем лежащий рядом без сознания Феннек. – Мы оба проиграли сегодня, Доминго Хьортт, барон Кокспара. Но вместе можем все исправить. Кобальтовые вокруг заволновались, чего и следовало ожидать после бегства их генерала через Врата Отеана, но Доминго не мог следить за ними так же, как за внезапно заплакавшей ведьморожденной, что не сводила красных глаз с императрицы Непорочных островов. Доминго задумался, было ли его решение вступить в сговор с Черной Папессой, чтобы отомстить за смерть Эфрайна, таким же оправданным… и таким же обреченным? Чхве радуется этой сделке ничуть не больше, вынужденно признал он, но разве жажда мести не приводит порой к самым диковинным союзам? Глава 4 Врата Отеана забрали Чи Хён, как уже случилось однажды, но на этот раз не отпустили ее в следующее мгновение. Во время первого прохождения она зажмурила глаза и не открывала до тех пор, пока Феннек не вывел ее через жуткий портал к теплому ранипутрийскому солнцу. Сейчас же Чи Хён вошла во Врата с открытыми глазами. Здесь, в Изначальной Тьме, на самом деле не было темноты – одна лишь серость. Чи Хён словно плыла в густой пелене тумана, но вдруг почувствовала, как проходит сквозь холодную гладкую мембрану – будто невидимая завеса скользнула по лицу. Чи Хён встревожилась, не закроет ли эта завеса ей рот и нос, и стоило об этом подумать, именно так и случилось. Мембрана раздувалась и опадала при каждом вздохе… По крайней мере, Чи Хён так показалось, но удушья она не чувствовала, только поначалу совсем ничего не видела вокруг. Потом сквозь мглу начали проступать силуэты, неясные и мерцающие, и появилось отчетливое ощущение, что ее затягивает в водоворот, уводя по сужающейся спирали вниз, все быстрей и быстрей. Что-то продолжало тащить, щекотать и подталкивать, и, хотя глаза уже привыкли к темноте, она все же не могла ничего различить в движущемся тумане, сменившем бесформенную тьму. Мгновение назад ее как будто окружала стая серебристых угрей, плывущих в морской глубине, а в следующий миг она словно проскользнула в глотку какого-то огромного зверя, и хотя эти стремительные изменения делали происходящее похожим на сон, отчего-то оно казалось более реальным, чем все, что Чи Хён довелось испытать прежде. Мало того, в глубине души она испытывала удовлетворение оттого, что оказалась здесь; она словно пребывала в уютном сне, одновременно ощущая сладкий трепет пробуждения, когда мимолетное сменяется постоянным. Это было просветление, о котором грезили мудрецы, чтобы навсегда поселиться в радостном мгновении освобождения разума из плена плоти, и – подумать только! – это напоминало тот самый рай, обещанный проповедниками Цепи, место, где безгрешный дух спасется от бесконечных сомнений и тревог, отягощающих человека. Если бы она не была сейчас бесконечно далеко от привычных смертному ощущений, то наверняка заплакала бы от чувства приобщения к совершенству, от осознания того, что это умиротворение станет теперь для нее основой существования и ничто больше не сможет потревожить ее. Но что-то все-таки потревожило, что-то мерзкое и острое из унылого мира чувств. Чи Хён попыталась отбросить отвратительную колючую кишку, свернувшуюся кольцами вокруг ее руки, но та лишь сжалась сильней, и боль разрушила абсолютное совершенство. Свободной рукой Чи Хён потянулась к отвратительной массе, но змееподобная серая полоска плоти хлестнула ее по груди. Твердый, как алмаз, клюв, хоть и не пробил кожу, распорол оболочку Изначальной Тьмы, окутавшую Чи Хён. Безмятежность мгновенно испарилась, сменившись яростью такой запредельной, что она забыла, где находится и что с ней произошло. Она увидела перед собой своего второго отца, что лежал на красной дорожке, весь утыканный стрелами. Увидела жестокую ухмылку императрицы, когда лживая старая карга признавалась в убийстве родных Чи Хён. Она подумала о сестрах, брошенных сюда же, окруженных непостижимыми для них силами, представила мольбы первого отца, постепенно угасавшие вместе с сознанием, пока он летел сквозь этот безмолвный мир к концу всего сущего. И дала волю гневу, излив его с диким криком в серую пустоту. И точно так же освободилась сама. Это было совсем не похоже на прошлый раз, когда она выкарабкалась из Врат Зигнемы, цепляясь за внезапно покрывшуюся мехом руку Феннека, и оказалась в праздничном городе. Да, Чи Хён тогда пережила необычные ощущения, но они были вставлены в переплет реальности – вошла в один храм и вышла из другого, пройдя почти через всю Звезду. Теперь же… Она словно побывала в непрозрачном мыльном пузыре, который внезапно лопнул. Ступни коснулись твердого грунта, но ее тут же развернуло вверх ногами. Голова продолжала кружиться с невероятной скоростью, в ушах ревел горный водопад, а левый глаз сдавило с такой силой, что он едва не лопнул. Она упала на милосердно мягкую землю, а бедная Мохнокрылка откатилась по снегу в сторону. Чи Хён не видела, куда делась маленькая совомышь, потому что стоило открыть распухший глаз, как яростный натиск ярких, но чуждых цветов едва не взорвал ей мозг. Свет был таким интенсивным, что ее стошнило, и она еще долго лежала содрогаясь, пока огненные блики под опущенными веками окончательно не погасли. Подняв голову, она нерешительно приоткрыла правый глаз и увидела Мохнокрылку, сидевшую неподалеку на пологом склоне. Совомышь пискнула и захлопала бледными крыльями, поднимая фонтанчики серой пыли, словно пыталась сбросить с себя оцепенение. Чи Хён набралась смелости и попыталась разлепить веки пульсирующего болью левого глаза, но сразу поняла, что это была ошибка. Она снова зажмурилась и пролежала неподвижно до тех пор, пока обжигающе-яркий свет не исчез вместе с тошнотой. Но в голове еще шумело эхо Изначальной Тьмы, как будто Чи Хён приложила к уху морскую ракушку. Только убедившись, что может шевельнуться так без риска расстаться с содержимым желудка, Чи Хён снова открыла правый глаз. Мохнокрылка уже летала над головой, обеспокоенная состоянием хозяйки. Чи Хён и сама не меньше демона была встревожена этой мигренью, или что там еще случилось с левым глазом, хотя и не вполне понимала причину волнения. Краски, которые наполняли ее, не просто отличались от всего, что доводилось видеть раньше. В них было нечто дурное, словно она стала свидетелем святотатства. По-прежнему крепко зажмурив поврежденный глаз, он села прямо на снег и даже не ощутила холода. Положение было незавидным, но могло выйти еще хуже. Мохнокрылка опомнилась, опустилась на плечо Чи Хён и уткнулась носом в мокрый от слез подбородок. Путешествие через Врата явно пошло на пользу маленькому демону, а беспокойство, которое все еще испытывала хозяйка, должно было придать сил совомыши. Уцепившись за эту мысль, Чи Хён убеждала себя, что они по-прежнему вместе, вышли из Врат живыми и здоровыми и могут бороться дальше. Они отомстят подлой императрице за смерть обоих ее отцов, а также сестер и всех остальных, казненных в Отеане. Они найдут своих друзей. Они… Пронзительный и близкий крик заглушил низкий гул, стоявший у нее в ушах. Чи Хён прижала ладонь к левому глазу, желая убедиться, что тот по-прежнему закрыт, и оглянулась, не решаясь встать: головокружение еще не утихло… Но уже в следующий момент оказалась на ногах. Она стояла слегка покачиваясь и раскрыв рот смотрела на бежавшую к ней по склону фигуру и на то, что простиралось позади. Чи Хён была слишком занята, когда лежала на земле и беспокоилась за больной глаз, так что лишь мельком успела взглянуть на грязный снег, прежде чем весь белый мир завертелся вокруг нее, но по этой смутно знакомой картине она решила, что вернулась назад, на заснеженные равнины Ведьмолова, к Языку Жаворонка. Но это было другое место. Невысокие изрезанные горы тянулись до самого горизонта, но куда больше встревожил Чи Хён облаченный в доспехи воин, уже находившийся рядом с ней. По крайней мере, она решила, что это доспехи, а не шипастая раковина. И, учитывая, что человек держал обеими руками тяжелый клеймор, не могло возникнуть сомнений, что это воин. Очень большой воин. Она потянулась к эфесу меча и чуть было не открыла левый глаз, но вовремя вспомнила главную причину, по которой его стоило держать закрытым. Ей очень пригодилась бы повязка или пластырь на глаз, но времени на их изготовление не было. Невесть откуда взявшийся враг снова заревел, его мощные ноги прокладывали путь через сугроб, и Чи Хён приняла низкую стойку, вытаскивая парные клинки. Она не рассчитывала испытать святую сталь в бою так скоро, но что и когда в последний раз случилось именно так, как ожидала Чи Хён? Приспособиться к окружающим условиям и извлечь из них выгоду – одно из главных правил боя. Если Чхве и пропавшая телохранительница, милая кавалересса Сасамасо, когда-либо в чем-либо соглашались, то это именно в необходимости правильно использовать особенности местности. Проблема в том, что у местности вокруг Чи Хён особенностей не больше, чем у пространства за Вратами, – покрытый снегом гладкий склон… Впрочем, нет. Когда противник преодолел последнюю разделявшую их дюжину ярдов, Чи Хён наконец поняла, что это вовсе не снег. Это пепел. Воин набросился на Чи Хён, не замедлив бега по глубокому, до лодыжек, слою пепла. Черные пластины доспехов тускло сверкали на фоне пасмурного неба и унылого пейзажа. Шипы по большей части были обломаны, вытянутое решетчатое забрало скрывало лицо. Единственной острой деталью его вооружения был огромный, в рост самой Чи Хён, клеймор. Он пугал даже сильней, чем неразборчивый рев, сменившийся молчанием, когда воин махнул мечом в сторону Чи Хён. Клинок шел слишком высоко, чтобы через него можно было перепрыгнуть, и слишком низко, чтобы пригнуться. А если бы Чи Хён попыталась блокировать удар, ее либо отшвырнуло бы назад, либо разрезало пополам, в зависимости от того, насколько крепкими окажутся клинки. Не атака, а само совершенство. Во всяком случае, близко к тому. Чи Хён метнулась в сторону, и хотя пепел был не таким скользким, как снег, но все же его шелковая гладкость помешала супостату упереться каблуками и повернуться следом за ней. Тяжелый клеймор просвистел в пустоте, его хозяин на мгновение потерял равновесие, и Чи Хён бросилась на воина, не дожидаясь, когда он окажется к ней лицом. В едком облаке пепла, поднятом тяжелыми прыжками воина, было бы непросто выбрать время и место для удара, даже будь оба глаза здоровы. А с накрепко закрытым левым защищаться и контратаковать оказалось еще сложнее. Но Чи Хён не однажды доводилось сражаться почти вслепую, с залитыми кровью глазами. К тому же ей помогла Мохнокрылка. Совомышь сорвалась с плеча хозяйки как раз в тот момент, когда той нужно было увернуться от удара, пролетела перед самым лицом противника и отвлекла его, а тем временем Чи Хён подскочила и, словно ножницами, зажала клинками ногу воина. Хоть она и ударила точно в щель между броневыми пластинами на колене, ее правая рука онемела, а меч со звоном отскочил… Но тут раздался скрежет и хруст, и левое черное лезвие рассекло броню, прикрывающую голень противника. Нога подогнулась, и воин упал, подняв столб серой пыли. Он снова заревел и попытался встать, но черный меч Чи Хён оборвал крик. Удар получился таким удачным, что ей самой захотелось завопить от восторга. Меч в ее руке требовал новой крови, но, как только голова врага слетела с плеч, эта жажда угасла, остались только опустошенность и усталость. Чи Хён не успела отойти и пяти шагов от Врат, еще не избавилась от звона в ушах после пребывания за ними, а уже убила кого-то, к кому вовсе не испытывала ненависти, незнакомца, чья жизнь так и осталась для нее полной загадкой. Чи Хён вытерла клинки о накидку, вложила их в ножны, смахнула золу с опустившегося на ее вытянутую руку маленького слабого демона, потом подняла отрубленную голову, чтобы взглянуть в лицо неизвестному противнику. Голова застряла в железной решетке, и пришлось вытряхивать ее из тяжелого шлема, как орех из неудачно разбитой скорлупы. – Дикорожденный! – ахнула Чи Хён, когда голова упала в залитый кровью пепел. Но это было не столько утверждение, сколько мольба о том, чтобы все оказалось так просто. Ей приходилось видеть немало дикорожденных, но ни в ком из них не было так много от дикого зверя и так мало от человека. Покрытая густой шерстью голова с выступающим носом, острыми зубами и спутанной гривой вместо волос скорей подошла бы волку, чем человеку. Левый глаз Чи Хён сердито задрожал под веком, словно недовольный тем, что ему не дают взглянуть на такой необычный трофей. Сквозь глухой гул в голове донеслись новые звуки, и сердце заскакало в груди. Еще дюжина фигур в черных доспехах спешила к Чи Хён по голому склону, кое-кто даже на четвереньках. Она выронила шлем их разведчика, а Мохнокрылка понюхала ее хауберк, питаясь страхом хозяйки. – Извини, девочка, но тебе придется потерпеть до настоящего обеда, – сказала Чи Хён совомыши, когда шок слегка отпустил. Она не собиралась дожидаться этих воинов и спрашивать у них дорогу. Что бы ни помогло ей без потерь пройти сквозь Врата Отеана – поддержка демона или слепая удача, – выбирать не приходится, поэтому она готова сыграть ва-банк и снова нырнуть во Врата, доставившие ее в это унылое, но опасное место. Не важно, куда занесет на этот раз, – хуже все равно не будет. Только вот никаких Врат позади нее не оказалось. Чи Хён бродила вокруг того места, где они должны были находиться, отказываясь верить единственному здоровому глазу. Но видела лишь узкий выступ покрытого пеплом холма, а за ним – еще более крутой склон, спускающийся все ниже и ниже, в бурлящее серое море, в глухом гуле которого Чи Хён теперь различила крики тысяч воинов, столкнувшихся в яростной битве. По мелководью сражающихся армий ползали огромные темные глыбы с размытыми расстоянием очертаниями, но в целом напоминавшие королеву демонов, которую Хортрэп вызвал на поле боя возле Языка Жаворонка. Уж кто-кто, а Чи Хён навидалась чудес и диковин, и все же ее заворожили масштабы этого сражения и необычность участвовавших в нем армий. Не задумываясь о последствиях, она моргнула и открыла левый глаз. Снова нахлынули слепящие краски и эфемерные фигуры, но, вероятно, сознание уже подготовилось к их появлению, и потому Чи Хён не потеряла ни равновесия, ни остатков своего завтрака. Лишь слегка пошатнулась, удивленно рассмеялась при виде причудливых мерцающих нитей, пронизывающих все вокруг, а затем испуганно охнула, поняв, насколько иначе выглядят далекие гиганты теперь, когда она смотрит на них обоими глазами.