– Поэтому с гордостью сообщаю, что мы в ИЦМАЭ были первопроходцами, – продолжал Макс. – На этом поле мы просчитывали шаги сами – в такой ситуации любой «карманный изобретатель» бесполезен. Догадки, предположения, эксперименты… Словом, в конечном итоге начались первые подвижки, и мы сумели выразить математически связь энергии и формы. – Он указал на все еще горящие в воздухе формулы. – Дальше пошло значительно проще, и наконец… Большая часть голограмм уменьшились и удалились на периферию, а в центре выросла схематичная человеческая фигура. Вокруг нее в воздухе мерцал красный пунктир, образующий нечто вроде крайне сложной трехмерной спирали. – Под кожу владельца вносятся нанороботы, – на безымянном пальце правой руки голограммы алым вспыхнуло место инъекции. – С помощью того самого шприца, что у вас в руках. Достаточно простого нажатия на поршень, дальше они рассредоточатся сами согласно программе. Там колония роботов заряжается – непосредственно от движений владельца. Это первый уровень преобразования энергии – кинетическая энергия питает нанороботов. А дальше начинается самое интересное. Значительная часть роботов вылетают сквозь поры в коже и образуют вокруг носителя определенную структуру. – Ученый указал на красный пунктир. – Вместе с телом владельца эта структура и создает контур перенаправления энергии! Любой выстрел в обладателя такого поля не причинит ему ни малейшего вреда! Часть энергии уйдет в окружающую среду, а остальное преобразуется и станет дополнительным источником питания для нанороботов. Твердые снаряды тоже не сработают – их буквально остановит в полете! Тут, конечно, масса тонкостей, следует учитывать инерцию и многое другое, но это уже интересно только специалистам… – Макс снова указал на столбец формул. – Разумеется, контур перенаправляет только энергию выше определенного порогового значения, он не пригодится в рукопашной схватке, не защитит от отравления… Но в перестрелке и тем более в космических баталиях он просто незаменим и, не побоюсь этого слова, бесценен! – Вопрос, – впервые за время объяснения подал голос дракон. – Ты сказал, что организм владельца также является частью контура. Означает ли это, что защита распадается всякий раз, когда носитель татуировки изменяет позу из… такой вот? – Он указал на голографию. – Отличный вопрос! – одобрил Макс. – Я как раз собирался к этому перейти. Я ведь не просто так задействовал в схеме именно нанороботов. Когда владелец движется, наны вокруг него изменяют конфигурацию контура, подстраиваясь под его новое положение. – Голографический человек пришел в движение, и спираль вокруг него начала перестраиваться. – Поле будет обеспечивать защиту даже на бегу – система динамическая, подстраивается под условия. За эти годы мы просчитали все!.. Кроме того, что техник схалтурит и заменит часть машин, – неожиданно буднично завершил ученый. – Занятно… – задумчиво протянул дракон. – А теперь скажи мне – почему демонстрировать поле должен был гремлин… как его там… Зиктейр, а не ты? – Я против татуировок, – с вызовом ответил Макс. – Правда, для поля можно использовать наручные часы, его вообще много куда можно вмонтировать… но татуировка эффективнее. Дракон скептически хмыкнул, после чего плавным движением встал с кресла. – А как же мое предложение? – окликнул его Макс. – Примете? – Естественно, – ответил дракон, кинул ученому пластиковую карточку, бросил через плечо: – Расскажешь про условия потом, – и исчез. Если пришел он, из вежливости, через дверь, то на выходе просто телепортировался. Только что стоял – а вот уже и нет, только сноп изумрудных искр взметнулся к потолку. Прочитав на карточке имя «Уррглаах», Макс сел на кресло, где только что был ящер, выключил голограммы и принялся работать с коммуникатором. В последнее время стремительно набирали моду дорогущие телепатические обручи для выхода в Интернет, но Макс ненавидел все, что лезет в личную жизнь, телепатию в особенности. «Похоже, проблема с людьми… и нелюдями для „Теней возмездия“ практически решена», – подумал он. Это кошмарное название («Тени возмездия») Макс невзлюбил с первого упоминания. Некоторые коллеги ворчали, что оно слишком пафосно, но Макс все равно оставил его – все нормальные варианты те же самые коллеги не приняли бы. Впрочем, в названии ли дело? Главное – суть. Риллианиг, планета в составе королевства Эйкуллария. Город-рынок Туррнаай Пятнадцатое марта 2271 года по земному летосчислению Некоторые утверждают, что не видевший гоблинских городов не знает жизни. Может быть, утверждение спорное, но Эльринн был с ним согласен. С тех пор как его выбросили – лучше и не скажешь, ибо кьярнадских мутантов недолюбливали всюду – он повидал города йаэрна, гномов, людей, ящеров с планеты Фашш и некоторых других народов. Но похожего на поселения гоблинов не встречал. Любое место, населенное гоблинами, очень скоро превращается в гремучую смесь жилья и торгового центра. Дома невысокие, по большей части трех- или четырехэтажные, однако радующие глаз буйством форм и расцветок. Между ними тут и там услаждает взор пышная зелень. И при этом везде и всюду – реклама. Голография, неоновые таблички и даже граффити. В городах Эйкулларии нет ни одного некоммерческого украшения – даже скульптуры и фонтаны представляют собой тонко замаскированный product placement, как называлось это в одном из старинных людских наречий. А еще прибавьте к этому бесчисленные большие и малые магазинчики, лавки и ларьки, украсьте все это разноликими толпами и тысячеголосым гомоном… Эльринну нравился Туррнаай. Последнее время он перебивался случайными заработками, в основном курьерского типа, был здорово потрепан жизнью и нигде больше чем на один-два дня не задерживался. Тем удивительнее, что здесь он оставался уже больше недели. Странно как-то, непривычно. Дело то ли в магии этого места, то ли в этих забавных существах – гоблинах, то ли в чем-то еще… Впрочем, перевертыш давно отчаялся разобраться в закидонах своего разума. Баггейн – зверушка интересная и многофункциональная, но психическое здоровье в его базовые параметры не входит. Из эльфийских поделок баггейны могут похвастаться наиболее замысловатым устройством. Небольшое тощее тело со множеством разнообразных отростков способно переконфигурироваться десятками образов. Перевертыш мог имитировать создание на двух, четырех и даже шести ногах, а потратив десяток минут – натянуть кожу на хитроумный каркас и превратиться в некое подобие живого дельтаплана. Прикрывал же все это морок, более разносторонний, чем у хозяев, – в принципе баггейн мог сымитировать любой достаточно сложный живой организм. Неизменной оставалась лишь иллюзия ушей и копыт – своего рода отличительный знак. На управление всем этим добром уходил значительный процент мощностей серого вещества, поэтому большая часть перевертышей в быту страдала как минимум легкими расстройствами психики. Избежать этого было сложно, но эльфийские конструкторы особо и не стремились. Слугами они управляли телепатически и меньше всего ожидали от них инициативы. Слишком инициативных или пускали в утиль, или, если инициативность шла на пользу Кьярнаду, – освобождали. Как Эльринна. Словом, нет ничего удивительного, что баггейн с большим удивлением анализировал собственные поступки. В данном случае – почему он уже восьмое утро подряд встает с утра пораньше и отправляется в знакомую таверну выпить легкого пива. Главное, не ошибиться и не заказать по ошибке местное, тем более «гремлинское особое» – едва ли даже луженый желудок эльфийского конструкта его переварит. – Привет, Зтиррмайн! Мне как обычно. Бармен Зтиррмайн (Эльринн так и не понял, имя это или фамилия), низкий даже по меркам гоблинов, улыбнулся так широко, как только мог. С учетом характерной гоблинской улыбки, выражение его лица почти не поменялось. – Привет, Эльринн! Хочешь, анекдот расскажу? – Бармен, не дождавшись согласия, затараторил: – «Блин!» – сказал дракон, наступив на гремлина. Зтиррмайн заржал. Говорил он, как и все гоблины, только на кобллинай. Эта традиция доводила до колик всех, кто вынужден иметь дело с ушастыми коротышками. По мнению гоблинов, если ты произносишь хоть слово чужого языка, ты предаешь свой. Местные могли понимать сколько угодно наречий, но говорили исключительно на родном. Чужакам, прилетающим в Эйкулларию за уникальными товарами, приходилось или учить головоломный кобллинай, или тратиться на переводчика. – Не смешно, – откликнулся баггейн. Гоблин наморщил нос: – А вчера ты ржал так, что упал со стула. – Да? – Эльринн виновато посмотрел… к себе в кружку. – А после какой кружки пива это было? – Ты ничего не пил, – ответил бармен. – А что я ел? – любопытствовал баггейн, уже начавший подозревать, что вчера съел целую тарелку эльфийских поганок, сваренных в молоке. – Ничего, – спокойно отвечал Зтиррмайн. – А нюхал-то я что?! – уже повысив голос, допытывался Эльринн, вспоминая, что может дать подобный эффект. – Только собачьи отходы, когда полз домой, не в силах от смеха встать. Говоря про отходы, гоблин поморщился, непостижимым образом сохраняя безмятежную улыбку. Тут баггейн погрузился в самый настоящий ступор. Зтиррмайн склонил голову набок, потратил пару секунд на задумчивое рассматривание клиента, после чего сжалился и сообщил: – Заходил один дракон, сказал, чтобы я ему кого-нибудь опытного посоветовал, толкового. И чтобы драк не боялся. В общем, я ему тебя посоветовал. Вот тебе карточка, он просил с ним связаться. Эльринн без слов взял карточку и прочел единственное слово: «Уррглаах». Ниже помещался код обруча. – До свидания, – бросил он бармену и сбежал, не глотнув пива ни разу. На память гоблину остался только стук лошадиных копыт, еще некоторое время доносившийся с улицы. – И даже не заплатил ничего… – укоризненно покачал головой гоблин, телепортируя пиво из кружки обратно в бочку. Глава 3 Звездолет «Танатос» Девятое ноября 2278 года по земному летосчислению На любом месте, где кто-то проживает достаточно долго, со временем неизменно появляется отпечаток личности его обитателя. Каюты «Танатоса» не стали исключением – за минувшие годы каждый член экипажа успел придать своему жилищу неповторимый, узнаваемый облик. Звездолет, и без того отмеченный неизбывной гоблинской тягой к оригинальности, после комплектации столь необычной командой стал местом поистине причудливым. В отдельные его уголки никому не рекомендовалось заходить без веского повода. Возьмем, например, каюту Александра Синохари. На любого неподготовленного зрителя она могла произвести весьма сильное впечатление. У стоявшей в углу кровати горным хребтом высились несколько стопок потрепанных книг, целиком занимавшие небольшой столик. Колдовское знание, слишком опасное в цифровом виде и тем паче в формате телепатических мыслеобразов, до сих пор записывали по старинке на бумаге. Еще один стол, побольше, доминировал в центре каюты. Заставлен он был ничуть не менее прикроватного, однако выглядел значительно разнообразнее. Стопки бумаг, покрытых неразборчивыми теоретическими выкладками, писчие принадлежности и алхимический скарб формировали уникальный в своем роде натюрморт. Большая часть посуды и ингредиентов оставалась в угловом шкафу, но даже в таком варианте эклектическая смесь химической лаборатории и кабинета делопроизводителя смотрелась более чем внушительно. Будто этого мало, наблюдатель по-настоящему чуткий, очутившись в этом месте, вскоре ощутил бы, что привычные чувства играют с ним странные шутки. В шелесте бумаг и книг мог померещиться странный, вкрадчивый шепот – хотя полноте, откуда шелест, если нет ни единого сквозняка? Откуда это электрическое покалывание, пробегающее по позвоночнику и заставляющее волосы подниматься дыбом? Почему двоится в глазах, словно каждый предмет, а особенно старые фолианты, окружает тусклое, зыбкое мерцание? И неужели тени и впрямь как-то странно шевелятся? Все это потому, что каждая вещь балансирует на тонкой грани между реальным и несбывшимся, действительностью и мириадами потенциальных состояний. В присутствии же магии эта грань начинает стираться, а выверенный баланс становится шатким, готовым исчезнуть от малейшего толчка. Там, где в изобилии творятся чары, все становится зыбким и двусмысленным, вещь в себе обращается в символ. Любой волшебный талисман – не только то, чем кажется, но и что-то еще. Стабильность мира и незыблемость его законов – не более чем иллюзия, которая исчезает, когда магия вступает в дело. Тогда достаточно легчайшего касания, чтобы предмет или событие обратились чем-то новым… Чародей – тот, кто знает, как нужно коснуться, чтобы изменение было таким, каким нужно. Александр Синохари это знал. И потому томившаяся на медленном огне жидкость, которая в глазах химика или фармацевта была бессмысленным набором случайных компонентов, превращалась на его лабораторном столе в чудодейственное зелье, вобравшее в себя тайные смыслы и скрытые эмоции. В эликсир, неразрывно связанный с новыми чарами, которые составлял в уме колдун. Сложный процесс, путь проб и ошибок – чародей уже трижды выливал испорченный настой и начинал сначала. Когда в уме наконец сложится единственно верный набор концепций, а сокровенный состав будет сварен – Синохари вымочит в нем свой жезл, придав тому новые свойства. Магический жезл – тоже далеко не то, чем кажется. Деревянная палка длиною в локоть с заостренными наконечниками из тусклого минерала – вот и все, что увидит непосвященный. Но Александр, в свое время не поскупившийся при выборе нового жезла, прекрасно знал, что древесина его – благородный орешник, а наконечники – бесценный миракулумит, минерал, закаленный в потоках магии. А под этой оболочкой, в самой сердцевине, тлеет неугасимый огонь Воли, отблеск внутреннего пламени самого чудотворца. Гражданские редко пользуются жезлами. Этот инструмент особенно ценят именно армейские чародеи – в бою не всегда есть время сплетать изощренные идеи, меж тем как иногда без них не обойтись. Для таких целей и существуют жезлы и посохи, в которые требуемый эффект можно заложить заранее – а потом воплотить в мгновение ока. И покуда зачарованная палка в деснице ведет сокрушительный огонь, высвобождая заключенное в ней разрушительное волшебство, владелец может выкроить немножко времени и сотворить чары поизощреннее. Наделить жезл новыми свойствами можно множеством путей, но Александр всегда предпочитал алхимический. Не нужно менять наконечники или вырезать на жезле нужные руны – лишь оставить его на ночь в колдовском вареве, и состав сам пропитает древесину, неся с собою тайные смыслы. «Кажется, все идет как нужно». – Чародей, заглянувший в каюту проверить, надлежащим ли образом текут все процессы, удовлетворенно кивнул. Льдисто-голубое зелье и не думало кипеть, однако алхимик все же убавил огонь – кто знает, сколько потребует поиск информации. Возможно, придется задержаться. На поверхности зелья проступили долгожданные светлые разводы; щепоть изумрудно-зеленого порошка – и эликсир, зашипев, изверг столб снежно-белого, обжигающе холодного пара. Идеально. Синохари вышел из каюты, тщательно запер и заговорил дверь – в алхимии меры предосторожности лишними не бывают, – а затем двинулся по коридорам «Танатоса». Шаги отдавались гулким эхом. Вскоре он прошел мимо каюты Семена. Дверь была приоткрыта, и Александр, не удержавшись, заглянул внутрь. Вампир, в прошлом адвокат, а в еще более далеком прошлом – лейтенант полка черных вивернов, медленно и со знанием дела потрошил на столе кролика, кажется, еще живого. Столешница была запачкана кровью и внутренностями. На лице кровососа было написано поистине экстатическое удовольствие. Взглянув на эту гримасу восторга, Синохари помимо воли содрогнулся и поспешил прочь, пока вампир его не заметил. К тому что Семен физически не может без принятых в ордене жертвоприношений, Александр давно привык. Но вот мимика… к его мимике привыкнуть было невозможно. Ночные жрецы разработали комплекс техник, благодаря которым выражение лица и жестикуляция оказывали сокрушительное воздействие на психику собеседника, заставляя действовать наиболее выгодным для вампира образом. Когда Александр об этом узнал, он поинтересовался у Семена, что же в таком случае помешало адвокату выиграть процесс. Тот поморщился и ответил, что использование тайной практики в суде запрещено законом империи. Нарушишь – огребешь по первое число. Размышляя о вампирах и о вещах, к которым невозможно привыкнуть, Синохари завернул за угол и нос к носу столкнулся с Эльринном, который шел откуда-то со стороны штурманской рубки. Баггейн открыл рот, собираясь что-то сказать… и тут звездолет ощутимо тряхнуло. Пол и потолок на какое-то время поменялись местами – не иначе как гравитационные чары дали сбой. По коридору прокатилась волна полупрозрачного цветного тумана, полного искр. – Что… это было? – выдавил Александр, восстановив равновесие. – Зиктейр стартанул, ясное дело! – хмыкнул баггейн, поднимаясь с пола. – Что, так и не привык к его манере полета? – Это вторая вещь, к которой я никогда не привыкну, клянусь Одином, – хмыкнул чародей. Гремлин, как обычно, сразу запустил все системы на полную, не заботясь о том, что об этом думают пассажиры. Аномальный туман, вечный спутник эффекта перенастройки, свидетельствовал об этом более чем красноречиво. «А что с зельем-то стало?! – запоздало спохватился Александр. – Оно ж по правилам открытое должно стоять, небось вылилось все от такой встряски… Ну, Зиктейр у меня получит!» Сдвинув брови, чародей продолжил путь в компьютерный кабинет. «Компьютерным» он был назван, правда, весьма условно. Занимающая две трети помещения ни на что не похожая установка была великой редкостью – по сути, эта безумная идея гремлинов все еще находилась на стадии разработки. Обычно ее называли попросту тизиастром – по аналогии. Многофункциональный алтарный артефакт, или попросту тизиастр, и впрямь служил далеким прототипом этого гремлинского чудища. Портативные треножники или стационарные конструкции из витой бронзы не шли ни в какое сравнение с монстром, к которому направлялся Синохари. Гремлинская версия тизиастра – настоящий компьютер, вычислительное устройство, основанное целиком на магических принципах, без технических вкраплений. Как это нередко случается с прототипами, волшебный компьютер был огромен подобно первым ЭВМ. Вдоль стен тянулись замысловатые конструкции из драгметаллов и обработанных камней, тут и там виднелись многочисленные руны – выгравированные на пластинах или пылающие в воздухе. Все это добро кольцом охватывало кабинет, оставляя лишь небольшой проход к стоящему в центре креслу оператора. Пользу от великана, однако, трудно было переоценить. Достаточно уже того, что оно позволяло безопасно читать через Сеть магические тексты, не давая оккультному знанию уничтожить разум самонадеянного чтеца! Этим возможности чуда волшебной техники не ограничивались, и Александр не сомневался, что однажды тизиастры вытеснят все без исключения цифровые устройства.