Часть I 1. День первый. Беатрис Паром тащился уныло и медленно, надрезая морскую гладь, рассекая неказистым телом штиль. Как можно ползать с такой скоростью, когда смерть наступает на пятки! Она посмотрела вокруг: на серое море, на серое небо, на серые лица пяти-шести человек, сидящих на скамьях. Все они смотрели перед собой, держась прямо и недвижимо, как манекены. Никто не встретил взгляда Беатрис, хотя все его прекрасно заметили и почувствовали. И только один из них — седоватый мужчина лет шестидесяти, выжженный солнцем до полного иссушения, вдруг повернулся: — На Грасхольм? — Что? — Беатрис вздрогнула от неожиданности. — А-а, нет. Нет. — Не хочешь — не говори, — пожал он плечами. — Мне-то что. Голос у него тоже был выжженный солнцем — сухой и ломкий, как у человека, который пытается говорить во время приступа кашля. — Да нет, я действительно не на Грасхольм, — зачем-то принялась оправдываться Беатрис. А зачем, спрашивается? Не всё ли ей равно, что он подумает? — Я — на Гир. — На Гир, так на Гир, — кивнул мужчина. — Мне-то что. Беатрис демонстративно отвернулась от него, поднялась со своего чемодана, отошла к ограждению. «Тебе ничего, а мне и подавно». Долго наблюдала кипение воды за бортом, пока не закружилась голова. Тогда подняла глаза и принялась смотреть в небо. Но это было зрелище не из весёлых. С тех пор как началась война, небо перестало радовать. Оно стало опасным и грозило бедой. Оно не давало никаких эмоций, кроме страха и тоскливого ожидания: вот сейчас вывалится из серой шапки облаков длинное бревно ракеты и полетит прямо в тебя, чтобы изжарить, испепелить, испарить, чтобы стереть с лица земли и саму память о тебе. Кто-то где-то включил радио. На полную мощность. «Привет, ребята! — заголосил диктор, и его голос жизнерадостного идиота долетел, кажется, до самого Пембрукширского побережья. — Вы слушаете радио „Дредноут“. Сегодня тринадцатое июня две тысячи сорок седьмого года, местное время восемнадцать часов, и с вами я — Кевин Джонс. За окном, я смотрю, прекрасная погода, на море штиль, прекрасный вечер, прекрасная жизнь и плевать нам на азиатов — всяких там китайцев, корейцев, русских, индусов и прочее дерьмо которое, как обычно, норовит всплыть на поверхность. Как говорил мой дедушка Алберт: „На то оно и дерьмо, чтобы вонять“. Ладно, оставим пока лирику и перейдём к главным новостям сегодняшнего дня, только сначала намотаем себе на ус, что самые дешёвые цены на пиво „Честер“ мы найдём в супермаркете „Галлахер“. В эти самые минуты в Кардиффе подходит к концу очередной, семнадцатый, гей-парад, посвящённый дню Солидарности. В параде принимает участие известная поп-звезда Майк Сьюзи… Вау! Вы там были, ребята? Кто был, обязательно дозвонитесь к нам в студию и расскажите, как всё прошло. А я расскажу вам, где можно недорого купить новый диск Майка Сьюзи „Давай, давай!“ Вот ещё славная новость, ребята: наши надавали „Пенинхауэру“, счёт: два — один. У нас отличились Майнон и Уэлш. У них… у них облажались все, кроме Бартона, который как-то умудрился доползти до наших ворот, пока защитники гоняли косячок. Та-ак… Что там у нас ещё… На восточном фронте без перемен. Китайцы добивают чехов. Вы знаете, кто это — чехи? Нет? Это, ребята, такая народность, проживающая в стране Чехии. Ну да, чехи — Чехия, Чехия — чехи. Только их больше нет, так что знать про них теперь уже совсем не обязательно. Ха-ха, шутка. Президент Соединённых Штатов сегодня встретился с представителем китайского императора Фу Жэнь… э-э… Фу Чжэнь… В общем, они встретились и поговорили. Президент США был настроен решительно, он заявил, что…» Радио умолкло так же неожиданно, как и заорало. Видимо, самому старшему моряку не понравилось про Чехию. Или про Майка Сьюзи. Беатрис тоже его не любила. Она вообще не любила всех мужчин, которые хоть в чём-нибудь стараются уподобиться женщинам. Тот, которому всё равно, сипло и с бульканьем закашлялся — раскуривал старую пенковую трубку. Поплыл над палубой запах плохого табака. — Совсем не могу курить, — пожаловался старик Беатрис. — Так не кури́те. — Не могу, — покачал головой, утирая выбитую кашлем соплю, утирая по-деревенски просто — пятернёй. Беатрис пожала плечами. — Мне-то что, — произнесла она, наслаждаясь этой маленькой безвредной местью. — Х-ха! — довольно всхрапнул собеседник и кивнул. — Угу. Остальные как сидели, так и сидят с ничего не выражающими лицами, погружённые то ли в свои безрадостные мысли, то ли в дремоту с открытыми глазами. — Меня Диланом зовут, — он вопросительно уставился на Беатрис, выпуская из носа две струйки колючего дыма. — Мне-то что, — повторила она уже настырно. — Ну, так это… А тебя? — Беатрис. Он покивал безразлично: «Беатрис, так Беатрис». Ну и ладно, а зачем тогда спрашивал? — На Грасхольм плыву, — вздохнул. — Племянница у меня там бытует. Думаю, может примет. Муж-то на войне. А мужчина в доме нужен. Я хоть и стар, да руки не отсохли пока… А ты, стало быть, на Гир. — На Гир. — Живёшь там? Или тоже к родне бежишь? — Там гостиница, — неохотно отозвалась Беатрис. Ну, чего привязался старый? Лучше бы не трогала тебя. Даже взглядом. — Из Кармартена? — Почти. А вы откуда знаете? — Выговор у тебя. Гостиница — это хорошо. Да только свой дом — лучше. — Кто ж этого не знает. — Угу, — покивал старик. — Угу. Когда всё это кончится? Беатрис развела руками: я ж не китайский император. С моря налетел ветер. Бросил в лицо водяной пылью — то ли в море насобирал, то ли дождь на подходе… Гарри не пришёл к парому. Что бы это значило? Она давно уже подозревала, что он ищет случая избавиться от неё. Может быть, это как раз тот самый случай? Сплавил и радуется сейчас. Сидит в офисе, довольный, с секретаршей на коленях, и рассказывает ей очередной свой дурацкий анекдот. Беатрис за всю жизнь не слышала столько тупых и не смешных анекдотов, сколько за год знакомства с Гарри. Сам он их выдумывает, что ли? Ну, вообще, судя по его безликому чувству юмора, такой вариант не исключён. Да и ладно. Мне-то что. Правда ведь, господин Мне-то-что? Старик вопросительно посмотрел на неё: — А? — Я ничего не сказала. Он не буркнул «Да мне-то что», а только кивнул и принялся выбивать трубку. Сидящая рядом чопорная дама лет сорока осуждающе на него покосилась, когда ветер бросил пыльцу пепла на её чёрный чулок. Покосилась, но ничего не сказала. И даже ногой не дёрнула, чтобы пепел смахнуть. Какие они все тут… Плохо ли, что Гарри не пришёл к парому? С одной стороны — плохо. За год она успела к нему привязаться. Нет, ни о какой такой любви речи, конечно, не шло, но этот белобрысый гигант успел занять свою нишу в её мире — уютную такую нишу, в которую почти не задувают ветра плохого настроения, в которую не попадает дождь беспричинной грусти. Если сейчас выставить Гарри из его уютного уголка, завернуть в старый ковёр и утащить на свалку, в интерьере будет чего-то не хватать. Это временно, конечно; ко всему привыкаешь. Со временем опустевший уголок заполнится какой-нибудь уютной ерундой вроде цветочной стойки, книжных полок или Роберта из аналитического отдела, чьё пивное пузцо давно скучает по шейпингу и шопингу. С другой стороны — Гарри сделал ей неожиданный подарок, избавив от необходимости самой наконец-то взяться за редизайн затянувшихся отношений, в которых перспектива чего бы то ни было, кроме традиционного торопливого «Ты кончила?», уходила всё дальше за горизонт неопределённости. Да и была ли она вообще, эта перспектива? — Да, — кивнул Мне-то-что. Это сосед справа что-то у него спросил. Но получилось как в гадании… Что за гадание?.. Да всё просто. Останавливаешься посреди улицы, в людском потоке, затыкаешь пальцами уши. Мысленно задаёшь интересующий тебя вопрос. Открываешь уши. Первое, что ты услышишь и будет ответом. Ну, вроде как гадание по книге, только надёжней. Вот сейчас Мне-то-что подтвердил, что перспектива у Беатрис таки была. Ну и ладно, мне-то что… Вдали, за сизой дымкой, которая с некоторых пор постоянно висит над морем, показались смутные очертания острова. — Гир, — кивнул Мне-то-что, проследив направление её взгляда. — Спасибо. — С богом. Остров как остров. Хотя… Мрачный он какой-то, да. На такие вот маленькие острова авторы детективов обычно поселяют своих несчастных жертв, приговорённых ими к смерти. Ну, и что тут у нас в интерьере?.. Не по-июньски тусклое и холодное солнце. Скудная растительность: невзрачные мелкие цветы, жёсткий полуиссохший дёрн, несколько кривых и чахлых деревец, выросших как будто за полярным кругом — настолько им неуютно на этом островке. Небольшой деревянный ангар, в котором, наверное, грезит о море какое-нибудь утлое судёнышко. Деревянные осклизлые мостки ведут от невзрачного причала к пологому склону, по которому поднимается узкая краснокирпичная тропа — вверх-вверх-вверх, к приземистому и хмурому двухэтажному зданию пансиона. А дальше ничего не видно. Да и есть ли там что-нибудь, дальше? Может быть, прямо за стеной этой гостиницы берег обрывается… Да уж… Можно себе представить, что́ тут творится в шторм. И вот в этом царстве сонной тишины, ве́тра всех направлений и тягучей, как зубная боль, скуки ей придётся провести как минимум двадцать дней? Какой ужас! — Ги-и-ир! — прокричал матрос-не-матрос-а-какой-то-дяденька, бросаясь опускать трап. — С богом, — повторил Мне-то-что, кивая и полубеззубо улыбаясь на прощанье. Беатрис махнула ему рукой и вцепилась в свой чемоданище.