С нашей стороны все просто. Есть янки, латиносы и мы. Янки — расисты, все поголовно. Даже, представь себе, черные. Черный американец у себя дома не может зайти в кабак, куда ходят белые. И в армии солдат второго сорта, даже если он сержант. Но стоит черному американцу из Штатов заехать на родину предков, как он начинает смотреть на местных, будто он человек, а они недочеловеки. Причем ладно бы на негров. Для негров нормально, что свое племя это настоящие люди, а все остальные — тоже люди, но не такие. У кого деньги или там пулемет, тот право имеет свысока смотреть. Но американские негры начинают и в отношении арабов выделываться. Арабы это не негры. Не знаю, как объяснить. Они вообще другой народ. Бывают и светлые, и довольно темные. Они тоже на племена делятся, но они все мусульмане. Их религия объединяет. И, как ты говоришь, культурный код. Перед белыми они вообще не заискивают. Будто это не у нас, а у них великая цивилизация и древняя культура. А у нас просто на текущий момент силы больше, поэтому нас терпят. Из всех белых уважают только французов. И русских. Русских там вообще все уважают. В Африке они попадаются редко, и, если уж встретил русского, будь уверен, это не рядовой, а редкий военспец. Или редкий ученый. Или начальник, дипломат. В любом случае, человек с мозгами и ресурсами. Кстати, пока англичане держали масть в колониях, нас уважали не меньше, чем французов. Боялись точно больше. Но янки своим высокомерием, некомпетентностью, раздолбайством и богатством авторитет англоязычного белого сильно подпортили. Во-первых, они смотрят на всех местных как на одинаковых недочеловеков. А местные там очень разные. Бывает, с кем можно и на равных договариваться, потому что толковый вождь многое может порешать со своими рядовыми лучше, чем кадровый офицер. Бывают такие коммерсанты, что перехитрить могут, и не поймешь, где тебя обманули. Это я уж про жуликов и воров не говорю. Во-вторых, жулики и воры. У янки воруют вообще все, кто мимо проходит. С этим делом в третьем мире просто. Расстреливай, да руки руби. Но чтобы понять, что у тебя что-то украли, надо знать, чего у тебя сколько было, сколько осталось и куда подевалось. А янки, такое впечатление, что завозят без счета и списывают без учета. Мы, англичане, там масть не держим. Дырки затыкаем. Снабжение у нас так себе, техника так себе. Но подготовка не хуже прочих, а жизнью мы дорожим меньше, чем янки. На войне это плюс. С европейцами мы с Мартином пободались в свое время. Ничего, вернулись. Амигос это вообще не янки и не армия. Это такие бандиты, которые, с одной стороны могут найти общий язык с янки, а с другой стороны могут найти общий язык с африканцами. Этих негры и арабы ненавидят, но уважают. Не как белых людей, у которых великая цивилизация и древняя культура. Как старшее племя. У них там племенная иерархия веками складывалась. Кто кого белым в рабы продает. У латиносов не воруют, как у янки. У них воруют крайне редко, потому что они сами из бедных и клювами не щелкают. Голодные и злые. Но воевать умеют. Умеют выжить в джунглях и в пустыне. Может быть, по отдельности каждый их них и не более крепкий, чем американец. Но их просто много. Один сдох — на его место другой встает. Как амигос с европейцами воюют? Они сами не воюют. Они едут туда, куда говорит американский штаб, и делают то, что говорит американский штаб. Янки наступают полноценной армией. Со спутниковой разведкой, с авиацией, артиллерией, танками. И с большой массой мобильной пехоты, которую не жалко. Оборонительные рубежи берут амигос. Пути снабжения перерезают амигос. Преследуют отступающих амигос. Самые большие потери в любой армии у пехоты. Если бы янки воевали сами, у них бы пехота в первую же кампанию закончилась. А так они могут хоть миллионами возить латиносов. Бабы новых нарожают. 2. Глава. Арекусанда В темноте корабль с погашенными огнями прошел самую опасную прибрежную полосу, заглушил двигатель и с приливом попал в длинный узкий фиорд. Судя по высоте прилива, якорь здесь бросать не стоило. Бросил якорь в прилив — окажешься после отлива на мели. Бросил якорь в отлив — с приливом перевернешься. Поэтому вместо якоря на берег бросили длинные канаты, которые еле видимая в сумерках принимающая сторона быстро завязала на совсем уж невидимые кнехты. По-видимому, в месте швартовки было достаточно глубоко, чтобы корабль ходил вверх-вниз, но не садился на мель. Шон раздал всем заранее упакованные рюкзаки. Пистолеты и патроны к ним сразу переложили по карманам. Уинстон получил карабин в сером чехле от какого-то морского инструмента, у остальных складные автоматы прятались в рюкзаках. До берега англичане добрались на лодке. Капитан представил их норвежцу, одетому в свитер толстой вязки и штормовку. — Гуннар, — представился норвежец. — Шон, — за всех представился Шон. — Go, — сказал Гуннар, повернулся и пошел по тропе. Англичане гуськом двинулись за ним. Тропа вывела к наезженной колее, где стояла легковая машина с высокой подвеской. Гуннар молча открыл багажник, англичане молча сложили рюкзаки. Не говоря ни слова, норвежец сел за руль и завел двигатель. Шон сел рядом с ним, остальные на заднее сидение. Гуннар достал из бардачка вязаную шапку и протянул Шону. Тот молча снял свою шапку и надел эту. За все время, а ехать пришлось почти час, никто не сказал ни слова. По пути на большой дороге встретили несколько грузовиков, полицейскую машину с полоской на борту и мигалкой, военный внедорожник с брезентовым тентом. Свернули на дорогу поуже, встретили трактор с телегой. Свернули на колею, не встретили никого до самого пункта назначения. Уинстон с удивлением отметил, что, несмотря на то, что Норвегия как бы северная страна, февральский климат в ней почти как в Англии. Так же мокро, ветрено и промозгло, но снега нет, и лужи не замерзают. Машина заехала на огороженный заборчиком двор фермы. Деревянный дом с поросшей травой крышей, несколько деревянных хозяйственных построек в том же стиле и более современный гараж. На шум из сарая вышел человек в свитере, чем-то похожий на Гуннара. Может быть, брат, а может быть, они тут все на одно лицо. — Rekkefolge, — сказал Гуннар. — Густав, — представился второй. — Шон, — за всех снова представился Шон. Густав зашел в дом и что-то там сказал. Судя по всему, русские за то время, пока жили здесь, прониклись местным духом. Во всяком случае, Уинстон не услышал ни ответа, ни разговоров на русском. Навстречу англичанам вышли тоже четверо. Из них двое — явные бандитские морды. Стриженые под машинку и небритые, как Шон и Уинстон, но по походке, по осанке, по положению головы никак не похожие ни на интеллигентов, ни на военных. Другие двое вроде бы интеллигенты. Все одеты в русскую национальную одежду watt-nick. Старший — круглолицый и широкий в кости, но без выпирающего живота, выглядит лет на сорок пять. Второй по статусу, а это сразу видно, — лет тридцати пяти, лицо умное и руки с длинными тонкими пальцами, как у пианиста. Вроде бы, высшее образование на лице написано, но лицо несимметричное, левая половина выглядит старше, чем правая. И руки, если взглянуть внимательно, как у человека, который чаще работает топором, чем пером. Третий — совсем неопределенного возраста, ходит согнувшись, как обезьяна. Четвертый явно отличается от первых троих. Те чувствуют себя уверенно, а он боится. Внешне больше похож на Дока Джонсона, чем на своих спутников, только постарше лет на десять и потолще килограммов на двадцать. Лицо и руки горожанина, редко выходящего на улицу. Недавно его, наверное, до дворника понизили, еще похудеть не успел. Или это он уже сколько-то похудел? Оба норвежца остались стоять в стороне, как будто переговоры и обмен не их дело. — Доктор Джонсон? — спросил старший из русских со страшным акцентом. Даже не с акцентом, а по-русски. — Yes, — ответил Док. — Бумаги? — сказал русский. — Documents, — перевел Уинстон. Шон и Мартин вытащили рюкзак Дока, развязали и поставили у машины. Джонсон достал толстую папку-скоросшиватель и подал русскому. Русский передал папку своему товарищу слева, тому что помоложе и поинтеллигентней. Тот бегло пролистал. — Формулы медицинские. Лепила. — Do you speak English? — спросил Джонсон. Он ощутимо боялся этих людей. — Чо он сказал? — спросил русский. — Спросил, базарим ли мы по-ихнему, — ответил тот, который взял папку. — А мы чо? — Базарим немного, — русский с папкой повернулся к Джонсону, — Йес. Кам ту ас. Шон вытянул руку, преграждая путь Доку. — Professor Smirnoff? — сказал Шон, подражая русскому. — Я, — сказал четвертый из русских. — Documents? Третий из русских сбегал в дом, вынес два чемодана, положил перед Шоном и открыл. Он делал все подчеркнуто услужливо. Как стоящий на несколько ступенек ниже первых двоих. Шон посмотрел на Уинстона. Уинстон присел у чемоданов, потрогал сверкающие стержни и винты, достал папки на завязках с машинописными листами. «Аппарат Илизарова. Комплектность поставки», «Аппарат Илизарова. Руководство по эксплуатации». Пролистал. Кроме русского текста, далее шли иллюстрации с руками и ногами, заключенными в клетку из вот этих стержней потолще и с резьбой и проткнутыми вот этими стержнями потоньше. — Okey, — сказал Уинстон, соблюдая сложившийся минималистический стиль. — По кайфу, — перевел русский переводчик. Уинстон по произношению понимал, что речь русская, но слова «лепила» и «по кайфу» ему ничего не говорили. Скорее всего, русские теневики специально говорили на своем жаргоне, который ни во флотском радиоперехвате не встретишь, ни на официальном радио. Шон хлопнул по плечу Джонсона, и тот пошел к русским. Навстречу ему двинулся Смирнов. Уинстон закрыл чемоданы. — Ни с места! — раздался голос откуда-то, — Don`t move! С разных сторон вокруг точки переговоров откуда-то появились вооруженные солдаты. Из-за деревьев, из-за построек, из кустов. Один офицер и шесть солдат, вооруженных легко узнаваемыми автоматами Калашникова с примкнутыми штыками. Все семеро выглядели не вполне европейцами. Евразия как она есть. Странно, что они все одеты в шинели, как обычная пехота, и вооружены старыми автоматами с деревянными прикладами. Разве брать шпионов не должен какой-то спецназ в камуфляже? Русские подошли поближе. — Руки в верх! Бросай оружие! — скомандовал офицер на не очень чистом русском, — Hands up! Weapon down! — повторил он на ужасном английском. Солдаты положили всех на землю, всех по очереди обыскали, распихали по карманам конфискованные пистолеты, патроны и ножи. Офицер на двух языках приказал встать и идти. — Я гражданин Евросоюза! — возмутился профессор Смирнов, — Меня похитили! — Sha-gai — sha-gai, — офицер толкнул профессора сзади в плечо, — Shi-pi-on. Уинстон с трудом понял, что говорит этот азиат. — Кому шпион, а кому и Александр Семенович! — ответил Смирнов.