Жили книжные дети, не знавшие битв, Изнывая от мелких своих катастроф… Казалось бы, разве можно в официально атеистическом государстве петь про вечерние молитвы. В Эйрстрип Ван эту строчку бы сразу подчистили. Но здесь мелкие детали никого не волнуют, главное — общее впечатление. Следующую короткую и какую-то дурацкую песню «из фильма» пели хором. С рождения Бобби пай-мальчиком был Имел Бобби хобби, он деньги любил Любил и копил. Интересно, про кого эта песня? — подумал Уинстон, но вслух не спросил. Вдруг все нормальные европейцы этот фильм смотрели, а шпионы нет. День прошел, и было все как вчера Все как прежде, точь-в-точь. Цепь событий разорвав до утра Город ринулся в ночь. — Что вы все ерунду какую-то поете, — из дома вышел пожилой человек. — Перестань, старый, — из дома вышла жена «товарища капитана», — Маша, спой дедушке про самолет. Гитарист эту песню пропустил, но Маша отлично справилась без аккомпанемента. Припев орали все вместе. Был озабочен очень воздушный наш народ К нам не вернулся ночью с бомбежки самолет… Очередной пример здоровой цензуры. Могли бы запретить американскую песню, вместо этого присвоили. Кто тут знает, что это на самом деле «Coming in on a Wing and a Prayer»? — Молодцы, — сказал ветеран, — Можете же! — Пойдем, старый, не смущай детей, — сказала ему жена. Гитарист снова взялся за инструмент. Ваше благородие, госпожа разлука, Мне с тобою холодно, вот какая штука. Письмецо в конверте погоди — не рви… Не везет мне в смерти, повезет в любви. Этот фильм Уинстон смотрел. Европа всегда воевала с Азией. Такую историю мог бы написать Киплинг или Конан Дойл. Если рыщут за твоею непокорной головой, Чтоб петлей худую шею сделать более худой Нет надежнее приюта, скройся в лес, не пропадешь, Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош… Уинстон вздрогнул, услышав «Робин Гуд». Ему в свое время давали русские сказки из особого фонда, а тут английские у всех на слуху. Зачем русским английские сказки? Может быть, они уже готовы принять и Англию в свой Евросоюз? — У вас в России были свои робингуды? — спросил он. Русские переглянулись, поморщили лбы и ответили: — Нет. — Вроде нет. — Вообще разбойники были, конечно, и легендарные разбойники тоже, но они все плохие. — Тогда почему вы поете про Робина Гуда как будто он хороший? — Так это в Англии, там все по-другому. — Что по-другому? — Там страна маленькая, и все, кто против власти, могли уйти только в лес, который в двух шагах от дома. — А у вас? — Уинстон уже догадывался насчет ответа. — А у нас в ближние леса уходили только плохие люди, разбойники. Честный крестьянин, чуть что ему не по нраву, мог сняться с места хоть всей деревней и свалить в необжитые леса на восток, на север, или на юг. Север, конечно, на любителя, а вот с Дона выдачи нет. — На Дону был ваш Шервудский лес? — Круче. Там жили казаки. Татары и поляки воевали с Русью, а казаки с татарами и поляками. Потом казаки присоединили свою Украину к России. — Они же были беглые разбойники и, как это по-русски, оппозиция, разве нет? — Да, но царь-батюшка добрый и всех простил. — Почему? — Потому что казаки, конечно, разбойники, но свои. Русские, православные и воюют с врагами России. У нас страна большая, поэтому людей всегда не хватает. Сама Россия в некотором роде стала Шервудским лесом для Европы. — Как это? — К нам уезжали европейцы, которым было душно в своих странах. Военные, ученые, управленцы. Мы их всех принимали как родных, водили в баню, поили водкой, крестили в православие и венчали с нашими девушками. — У вас были лишние девушки? — Да у нас всю историю мужчин не хватало. Не многоженство же вводить, — вступила Маша, — А в Европе в это время наоборот, был избыток мужчин, и они убивали друг друга на дуэлях из-за женщин. — Давай напоследок про любовь, — сказал гитарист. Сегодня я с большой охотою Распоряжусь своей субботою А если Нинка не капризная, Распоряжусь своею жизнью я…