– Я буду работать на вас. Не на продавца, не на маклера. Я все скажу как есть. К началу мая готово освидетельствование. Зеленым шрифтом – в основном косметический ремонт; синим – то, что нужно сделать в ближайшие два года. Красным – срочное, отремонтировать немедленно. В списке срочного (на две страницы) – замена втулки Гудрича, замена креплений двигателя, топливных шлангов (согласно ISO 7840). Заклинило два забортных клапана, нет огнетушителя. Пятки у первой и второй леерной стойки по левому борту ходят ходуном. И прутковый леер на крыше надстройки по левому борту тоже. – Ко дну не пойдет, – говорит Тим. – Тут ни слова о том, что она не на плаву. Мод соглашается. – Раз уж надо менять крепления двигателя, – говорит она, – можно и двигатель поменять. Поставить что-нибудь помощнее. – И новую обивку. – Спинакер драный. – Может, красную? – Красный спинакер? – Красную обивку. Но можно и красный спинакер, если хочешь. И новые красные шторки. – Покрасить корпус красным, – говорит она. – Ты только вообрази, какая она будет, – говорит Тим. – Когда покрасим. – Он даже не смотрел на такелаж, – говорит Мод. – А про осмос он что пишет? – «Соответствует возрасту судна». – Тебе нравится ее имя? – спрашивает Тим. – Что? – Имя. «Киносура». – Имя может быть любое, – отвечает Мод. – Как будто, – говорит он, – у межгалактического крейсера. Они копят деньги, подтягивают ресурсы. Почти весь свой заработок Мод откладывает, не зная, на что потратить, ничего особо не желая. У Тима, конечно, тоже есть сбережения, деньги, что болтаются на разных счетах, тысяч пятнадцать или двадцать, по последним данным (он редко открывает конверты с выписками), но это средства на душевный покой, денежная подушка, которая позволяет ему целыми днями играть на гитарах, заниматься йогой, экспериментировать на кухне, гулять по городу, мягко входить в серьезное композиторство, сочинять музыку, концерт, который он скоро начнет записывать в Merkheft. Ради «Киносуры» Тим решает зачерпнуть из денежной реки поближе к истоку. На неделе один уезжает домой, в первый день не говорит ничего, а во второй, улучив полчаса перед вечерними коктейлями, приходит в кухню к матери, берет ее прохладную ладонь и проникновенно, как мать любит, объясняет, чего ему надо. Деньги называет «фондами» или «помощью». Мать слушает, неуловимо улыбаясь. У семьи есть лошади, самолет, земля. Старая яхта – это чепуха. Мать соглашается, что обивка должна быть красной. Не макового цвета, не светло-вишневого. Кирпичного, может быть, или сафьянового. Мать считает, молодым людям необходимо дело. На слове «устремления» щеки у нее вздрагивают. Тим ее обнимает. Плита волну за волной великодушно гонит на них тепло. Тим приносит джин, синюю бутылку, питейные аксессуары. – Будь наша воля, Тим, Мод мы бы для тебя не выбрали. И ждали, пожалуй, другого. Но любовь есть любовь. Коль скоро ты счастлив. – Я счастлив. – Да? – Очень. Она кивает и смотрит в бокал, густо окольцованным пальцем трогает льдинку. Лично с владельцами яхты они так и не встречаются и почти ничего не узнают о человеке, который на ней ходил. Некто Джон Фантэм. Был юристом на пенсии. Тим зовет его фантомным Фантэмом и рекомендует совершить жертвоприношение, умиротворить его дух, чтобы ночами не бродил по палубе. – Какое жертвоприношение? – спрашивает Мод. – Нашего первенца, – отвечает Тим и смеется – такое странное, почти испуганное у нее лицо. – Я же пошутил, ну? Фантэм умер. Больше не вернется. Мод вкладывает четыре тысячи. Остальное перекачивают со счета матери Тима на его счет, а затем на счет (в банке «Кутс» на Стрэнде) Амелии Шавел (в девичестве Фантэм). По почте приходит судовой билет с открыткой от Криса Тоттена – пожеланием многих лет счастливого плавания. Внезапно у них есть яхта. Тридцать два фута. Шлюп, океанский крейсер. С глубоким килем. Вот эта штука, которую они увидели, увидела Мод. Старая лодка. Новая лодка. Первое время яхта – весь мир. Тим углубляется в атласы; Мод изучает двигатели – «бух», «янмар», «вольво», «форд». По выходным, вечером в пятницу или с утра в субботу, они едут на побережье и часами лазают вверх-вниз по трапу. В судовой лавке им открыли кредит. За одни выходные они тратят шестьсот с лишним фунтов на краску, нейлоновые и полиэстерные канаты, болты и лак. Не без помощи Роберта Карри и его холщовой сумки меняют втулку Гудрича. Кое-какие задачи перепоручены рабочим верфи. На доске в кухне прикноплены счета – пухлую пачку листает ветер. – Умрем в бедности, – говорит Тим, – зато в море. Он пишет песню про яхту, рифмует «Киносура» с «ажура» и «фигура», «любви» – с «плыви», «живи», «возобнови». Исполняет – Мод слушает, сидя на диване, завернувшись в полотенце после душа. Исполнение завершается десятью тактами пиратской песни. В глазах у Тима слезы. Он откладывает гитару, возлагает ладони Мод на колени. – Может, в Индию? – говорит он. – В Новую Зеландию? В Кейптаун? – У меня работа, – отвечает она. – Острова Туамоту, Красное море, Таити, Кейп-Бретон, Куба. – У меня три недели отпуска в году. – Я же не говорю – завтра, – поясняет он. 12 Она сообщает про яхту родителям – очередной воскресный, раз в три недели, звонок, – и мать говорит: – Ой, Моди. Это кто придумал? – Мы, – отвечает Мод. – Нет, – говорит ее мать. – Придумывает всегда кто-то один. 13 Еще она сообщает Хендерсону. Идет ежегодная конференция «Феннимана» – отель в Саррее, викторианский псевдотюдоровский особняк, знаменитые сады и ресторан, который в розданных всем буклетах называется «оригинальным». Съезжаются продажники, разработчики, финансисты, юристы. Из Орландо прилетает американское руководство. Всех попросили поразмыслить над вопросом: «Могу ли я работать лучше?» Почти вся суббота расписана под встречи с Джошем Фенниманом. Мод назначают на одиннадцать десять, и не опаздывать. Встречи проходят в апартаментах «Теннисон», в мезонине на втором этаже. Мод садится под дверью; тотчас молодой помощник выводит кого-то из апартаментов и, бросив мимолетнейший взгляд на часы, зовет Мод. Фенниман поднимается ей навстречу. На нем белая рубашка с расстегнутым воротом, угольно-серый пиджак итальянского кашемира, джинсы, начищенные ореховые ботинки. Беседа длится ровно десять минут. Он расспрашивает о ходе исследований. Записей не делает – подразумевается, что помнит все и так. Утро жаркое, прекрасное июньское утро в знаменитых садах, и у Мод короткие рукава. – Sauve qui peut, – с хорошим произношением читает Фенниман у нее по руке. – Любопытный выбор. – Смотрит на нее так, как уполномочены смотреть люди его ранга. Затем: – Мы все здесь командные игроки, Мод. Я думаю, вы это понимаете? – Да, – отвечает она. – Вам нравится ваш номер? – Да, – говорит она. Он протягивает ей руку: – Надеюсь, мы увидим вас вечером на празднике. Праздник устраивают в апартаментах «Гладстон». На автобусе из Лондона доставили восемь мариачи[18]. Открыт бар, первый бокал шампанского бесплатно. Мод надевает темно-шоколадное шелковое платье, короткий жакет посветлее, слева прикалывает брошь с саламандрой, на правой руке – индийские браслеты. Платье служит ей парадным нарядом лет пять, не меньше. На спине под жакетом дырочка – кто-то обнял Мод, куря сигарету. Колготок она не надевает. Бюстгальтер и трусы черные, из того же универмага, где были куплены офисные костюмы. Хендерсон приносит ей фужер шампанского. – Любишь такие тусовки или ненавидишь? – спрашивает он. – Ни то, ни это. – Как вы поладили с великим руководителем? – Спрашивал, командный ли я игрок. Хендерсон смеется: – Как-то я сомневаюсь, что ты командный игрок. Только не обижайся. Но в смысле науки он тебе в подметки не годится. Он гарвардский магистр делового администрирования. Учебников со школы, по-моему, не открывал. А под парусом как ходится?