— Хорошо? — насмешливо спросил он. — Мы платим четыре тысячи евро в год за «хорошо»? Так оно и было. Вот так. — Все было хорошо, папа, — быстро вставила я. — У меня был продуктивный день. — Продуктивный день? — передразнил он, тон насмешливый и жестокий. — Не умничай мне, девочка. — Я и не собиралась. — И ты опоздала, — рявкнул он, его слова были пьяной бранью. — Какого хрена ты опять опоздала? — Я опоздала на автобус, — выдавила я, паникуя. — Долбаные автобусы, — рявкнул он. — Долбаная частная школа. Ты заноза в заднице, девочка! Мне не было что на это ответить, поэтому я промолчала. То, как он всегда называл меня девочкой, будто это было какое-то оскорбление быть женщиной, даже не раздражало меня сегодня. Я была в режиме полного самосохранения, зная, что мне нужно сделать, чтобы выйти из этой комнаты невредимой: выдержать его дерьмо, держать рот на замке и молиться, чтобы он оставил меня в покое. — Ты знаешь, где твоя мать, девочка? — прорычал он. Опять же, я не ответила. Это был не настоящий вопрос. Он накачивал меня информацией перед атакой. — Ломает себе спину из-за тебя! — заревел отец. — Работает до седьмого пота, потому что ты испорченная маленькая сучка, которая считает себя лучше всех. — Я не думаю, что я лучше других, — пробормотала я, и тут же пожалела, что подлила словесного бензина в его и без того пылающий темперамент. — Посмотри на себя, — насмехался папа, махая на меня рукой, — В твоей шикарной гребаной частной школьной форме. Приходишь домой поздно. Думаешь, что ты долбаный божий дар. Ты что, занималась проституцией? — потребовал он, делая несколько шатких шагов ко мне. — Поэтому ты снова опаздываешь? Завела себе мальчика? Я тут же отшатнулась, но не решилась открыть рот, чтобы защититься. Он все равно мне не поверит. В девяти случаях из десяти это делало только хуже. И в десяти случаях из десяти, отвечая ему, я получала удар по щеке. — Это так, не так ли? Ты развлекалась с одним из тех шикарных регбийных уродов с папиными деньгами в своем драгоценном Томмен, — насмехался он. — Расставляешь ноги, как маленькая грязная потаскуха, которой ты и являешься! — У меня нет парня, папа, — вырвалось у меня. Взмахнув рукой назад, он ударил меня по лицу свернутой бумагой. — Не ври мне, черт возьми, девочка! — Я не вру, — всхлипнула я, сжимая горящую щеку. Когда тебя бьют по лицу свернутой газетой, это может показаться не очень болезненным, но когда человек, отдающий атаку, весит втрое больше тебя, это больно. — Тогда объясни это, — потребовал мой отец. Открыв газету, он грубо пролистал страницы, пока не остановился на спортивном разделе. — Объясни! Смахивая слезы, я посмотрела на страницу, на которую указывал папа, и сразу же почувствовала, как у меня стынет кровь. Там была я, яркая, улыбающаяся глупому фотографу, рука Джонни обнимает меня за талию, сплошные улыбки и раскрасневшиеся щеки. Я не могла думать о фотографии или спрашивать, почему ее напечатали в самой известной газете Ирландии, потому что я была напугана. Я была настолько напугана, что почувствовала испуг на вкус. Ты умрешь, Шэннон. Этой ночью он тебя убьет… — Он капитан команды по регби, — поспешила сказать я, пытаясь придумать ложь, чтобы спастись от побоев, которые, как я хорошо знала, я вот-вот получу. — Они выиграли какой-то большой матч, — пролепетала я, отчаянно хватаясь за соломинку. — Мистер Туоми, директор, заставил нас всех сфотографироваться с ним… Я даже не знаю его, пап, клянусь! Я знала, что должна была ожидать следующего шага от моего отца, он довел его до изящного искусства в течение многих лет, но когда он схватил меня за горло и прижал к холодильнику, я все равно была застигнута врасплох. Крепко сжимая, отец прошипел: — Ты лжешь мне… — Я… не вру, — выдавила я, вцепившись в его руки. — Папа, пожалуйста, я не могу дышать. Звук открывшейся, а затем быстро закрывшейся входной двери наполнил воздух. Папа отпустил мое горло, и я физически вздохнула с облегчением. Хватая ртом воздух, я отскочила от него. Через несколько секунд в дверях появился Джоуи, похожий на дар Божий, с замызганным лицом и заляпанным маслом комбинезоном. Джоуи похлопал папу по плечу, а затем легко оттолкнул его в сторону, прежде чем пройти на кухню, размахивая связкой ключей. — Как дела, семья? Он выглядел расслабленным и звучал весело, но напряженность вокруг его глаз убедила меня, что это было совсем не так. Джоуи делал вид, что ему безразлично всё на свете — это его механизм преодоления трудностей. Мой же — молчание. — Джоуи, — проговорил папа, выглядя чуть более настороженным в присутствии более доминирующего альфа-самца в семье. Наш отец может быть большим и злым, но Джоуи был массивнее и быстрее. — Мальчики уже в постели? — спросил Джоуи, вытаскивая из холодильника банку кока-колы. Папа кивнул, но не сводил с меня глаз. — А где мама? — спросил Джоуи, очевидно, пытаясь снять напряжение. Открыв крышечку, он сделал глубокий глоток, а потом вытер рот тыльной стороной ладони. — Все еще на работе? — Твоя мама на работе, а эта снова задерживается, — воскликнул наш отец. Он показал пальцем на меня и пробормотал: — Видимо, опоздала на свой долбаный автобус. — Я знаю, — беззаботно ответил Джоуи, прежде чем переключить свое внимание на меня. — Как дела, Шэн? — Привет, Джо, — прохрипела я, сжимая и разжимая кулаки, чтобы остановить движение рук к горлу, отчаянно пытаясь взять под контроль свое сердцебиение. — Не плохо. Просто проголодалась. Я собиралась перекусить. Джоуи подошел к месту, где я стояла, с примерзшими к полу ногами, и игриво ткнул меня в щеку костяшками пальцев. Это было нежное проявление любви и молчаливое проявление солидарности. — Ифа слегка задержалась, когда довозила тебя до дома? Мои глаза расширились в замешательстве. Взгляд, которым мой брат посмотрел на меня, сказал: «Смирись с этим». Меня осенило. Мой брат давал мне выход. — О, нет, — задыхаясь, произнесла я, не сводя глаз с Джоуи. — Она просто высадила меня и поехала прямо домой. Джоуи одобрительно подмигнул, а затем обнял меня, засунув руку в заднюю часть шкафа — ту, до которой я не могла дотянуться без помощи стула. — Вот. — Вытащив пачку шоколадного печенья, он протянул ее мне. — Без сомнения, это то, что ты ищешь? — Это не реабилитационный центр, — пробормотал папа. — Это моя еда, старик, — холодно проговорил Джоуи, поворачиваясь лицом к нашему отцу, — купленная за мои деньги. Заработанные на моей работе. — Это мой дом!