Когда я пришла в школу, мой гнев нисколько не уменьшился. Я была так взбешена, что практически смогла ощутить это на вкус, и, как ни странно, мне понравились такие эмоции. Лучше, чем отчаяние и страх, которые не покидали меня. Гнев сделал меня храброй, и это дало мне голландскую смелость, в которой я нуждалась, чтобы сделать то, что должна. Независимо от того, сколько раз мой мозг говорил мне, что это плохая идея, я знала, что должна это сделать. Я должна уладить кое-какие дела с Джонни Кавана, а затем уйду с нетронутым сердцем и чистой совестью, потому что я не могу, по доброй воле, игнорировать то, что сказала моя мать. Подпитываемая адреналином, который все еще бежал по моим венам после ссоры с матерью и катастрофы, произошедшей прошлой ночью, я сделала успокаивающий вдох и промаршировала по коридору к раздевалке пятикурсников. Когда я заметила Джонни, который, прислонившись к шкафчикам в конце коридора для пятикурсников, разговаривал с парой парней постарше, я прерывисто выдохнула. Невидимость была одновременно прекрасной вещью и необходимым инструментом выживания, который искали такие люди, как я. Общение с будущей звездой ирландского регби могло стать проблемой. Призвав каждую унцию храбрости внутри моего тела, я подошла прямо к нему, положившись на адреналин, бурлящий в венах. Он вскинул голову, когда я приблизилась. Его острый взгляд остановился на мне, голубые глаза были горячими и настороженными, но я не остановилась. Я не могла. — Мне нужно с тобой поговорить, — объявила я, когда подошла к нему, дрожа с головы до ног, когда взгляды, как мне казалось, тысячи людей остановились на мне. Я ожидала, что в этот момент произойдут две вещи: либо Джонни попросит меня отойти, либо он согласится пойти куда-нибудь в тихое место, чтобы поговорить со мной. Когда Джонни вздернул подбородок и произнес: — Уходи, — я поняла, что была права насчет сценария номер один. Мой адреналин и храбрость покинули меня в спешке, и мои плечи поникли. Кивнув, я повернулась, чтобы уйти, чувствуя себя совершенно опустошенной. Теплая рука обхватила мое запястье и притянула меня обратно к нему. — Не ты, — прошептал Джонни мне на ухо, останавливая меня перед собой. — Они. — Голубые глаза метнулись к двум мальчикам, наблюдавшим за нами с любопытством. Его тон не оставлял места для обсуждения. — Идите. Я наблюдала с каким-то благоговейным изумлением, как двое парней, с которыми он разговаривал, вместе с семью или около того учениками, слоняющимися по коридору, просто развернулись и ушли. — Вау, — выдохнула я, когда мы остались одни в коридоре. — У тебя действительно серьезный авторитет в школе. — Я повернулась к нему, и мне снова пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть его лицо. — Это было эпично. Джонни наградил меня мальчишеской ухмылкой, которая быстро превратилась в хмурый взгляд, когда он посмотрел на мое лицо. — Что случилось? — потребовал он, глядя на меня сверху вниз. — Кто, черт возьми, заставил тебя плакать? — Что? — Я выдохнула, качая головой. — Я не плакала. — У тебя красные и опухшие глаза, — невозмутимо произнес он. — Ты плакала. — Его взгляд переместился на мою щеку. — Что, черт возьми, случилось с твоим лицом? — Что? — Твое лицо, — выпалил он. — У тебя покраснели щеки. — Я в порядке, — выдавила я, делая безопасный шаг назад от его чрезмерно наблюдательных глаз. Только тогда я заметила, что он все еще держит меня за запястье. Джонни, очевидно, тоже это заметил, потому что он быстро отпустил меня и сделал шаг назад, а затем провел рукой по своим взъерошенным волосам. — Что случилось с твоим лицом? Мой отец избил меня газетой. — Э-э, не беспокойся об этом, — пробормотала я, потирая щеки тыльной стороной ладони, чтобы стереть остатки слез. — Назови мне имя, — прорычал Джонни, опустив руки на бедра. — И я позабочусь об этом. — Что, нет! Я в порядке, — быстро ответила я. — У меня аллергия. — У меня тоже. На мудаков и вранье, — прорычал Джонни. — А теперь скажи мне, кто заставил тебя плакать, и я все исправлю. На долю секунды я задумалась о том, чтобы назвать имя своего отца, просто чтобы посмотреть, сдержит ли Джонни свое слово и позаботится ли об этом. Он выглядит так, словно сделает это. Он, конечно, достаточно большой. Тряхнув головой, чтобы очистить свои нелепые мысли, я посмотрела на него и сказала: — Мне нужно тебе кое-что сказать. — Да, ты должна, — парировал он. — Имя. — Что? Нет, просто остановись на секунду. — Покачав головой, я подняла руку. — Я должна сказать кое-что важное, а ты меня отвлекаешь. Джонни открыл рот, чтобы ответить, но быстро закрыл его. С пульсирующей веной на шее он натянуто кивнул и сказал: — Я слушаю. Поехали. — Очевидно, ты не должен со мной разговаривать, — начала я, понизив голос и приглушив его. — По крайней мере, моя мама сказала, что тебя предупреждали держаться от меня подальше. В любом случае, я сожалею об этом, — поспешила сказать я. — Моя мать? Она с тобой так обращалась? Я ничего об этом не знала. — Я думаю, что слова “держись подальше” были выбраны твоей матерью, — съязвил Джонни, засовывая руки в карманы. — И не беспокойся об этом, Шэннон. — Нахмурившись, он добавил: — Я большой мальчик. Я вполне в состоянии позаботиться о себе. — Но ты все равно сделал это? — Я задала вопрос, ошеломляя себя тем, насколько откровенной могу быть с этим мальчиком, который, по сути, мне незнаком. — Я имею в виду, не держался подальше? Он медленно кивнул, его глаза были настороженными и неуверенными. У меня перехватило дыхание. — Ну, я хотела, чтобы ты знал, что она не доставит тебе никаких проблем. Я рассказала ей о тебе. — Это то, о чем ты хотела поговорить? — Джонни смотрел на меня с опаской. — О твоей маме? Я кивнула. — Это и я разъясню мистеру Туоми, что между нами нет никаких разногласий. Я тяжело вздохнула и выдавила из себя: — Я также хотела извиниться за то, как рассталась с тобой прошлой ночью. Плечи Джонни на мгновение напряглись, а затем я услышала его тяжелый выдох. — Ты была права, — наконец ответил он. — Я слишком остро отреагировал и плохо справился с этим. — Может и так, — предположила я, мой голос был чуть громче шепота. — Но тогда я не знала, что для тебя значит играть в регби. — А теперь ты знаешь? — он спросил низким голосом, грубым тоном. — Теперь ты думаешь, что поняла? — Нет, не совсем. — Я прикусила губу, прежде чем добавить. — Но теперь я понимаю твой страх, и мне легче понять, почему ты чувствуешь необходимость играть через боль. Скованность в его плечах вернулась, и он так долго молчал, что я перестала ждать ответа. — Ну, это все, что мне нужно было сказать, — прошептала я. — Пока, Джонни. А потом я развернулась и ушла. *** Как я и обещала себе, после этого я не искала Джонни Кавана. Я прояснила ситуацию и ушла. Весь день я избегала коридоры, по которым, как знала, он ходил между уроками — тех, которые наметила в предыдущие недели, — и избегала обеденного зала на большой перемене. Он сидел с огромной толпой игроков в регби прямо у входа, так что у меня не было возможности игнорировать его там. Это было ненужное избегание с моей стороны, потому что в тех немногих случаях, когда наши пути пересекались в течение дня, Джонни покорно игнорировал меня: никаких улыбок, никакого зрительного контакта. А я, в свою очередь, делала вид, что мне все равно. Я не должна интересоваться. Я знала это.