- Тимофей, перестань, - пыталась приструнить меня мать, однако я ещё не закончил. - Мама, поверь, повариха, с большой грудью, это лучшая спутница жизни, и вкусно готовит и спать мягко. Пап, подтверди. Тот машинально кивнул, не отрываясь от пельменей, и тут же отхватил затрещину от жены. Зал лежал, смеялись все, а тот полон был. Однако и плюсы были, официантки обе вокруг меня так и вились, и я получил самое свежей и вкусное. Наелся так, что с трудом вставал из-за стола. Столовая закрывалась, она до полвосьмого работала, я отправил воздушный поцелуй поварихе, и мы направились в гостиницу. Сегодня отец пораньше с работы ушёл, чтобы с нами побыть до отъезда. Завтра в девять утра самолёт вылетает на Москву. Вот я и решил поговорить с ним: - Пап, у тебя проблем из-за меня не будет? - Да нет, всё решили, даже байдарку списали, подарили геологам. Она там в лагере осталась. А так конечно пришлось понервничать. - Да я не об этом, - отмахнулся я. - Кстати, нервничать будете в следующем году, когда я дикарём на Чёрное море на всё лето уеду отдыхать. Тут другое. - На Чёрное море? - удивился тот, видимо мама ему об этом так и не сказала, надеясь, что само рассосётся. - Мама в курсе, вот и ты привыкай. Осознай, что меня всё лето не будет. Так вот, я про награду. Пусть я молодой, как вы считаете, мало что понимаю, но сообразить, что тут жу-жу не спроста, вполне в состоянии. Не награждают так быстро, со всей бюрократией медаль я бы месяц ждал, минимум, а тут семь дней и готово. Так не бывает. Я местным властям не интересен, мальчик которой выжил, а вот если к тебе, то интерес возможен. Подмаслить там, или отвлечь отчего-то, то тут другое дело. Как бы не подставили тебя с этой проверкой. Отец слушал меня с улыбкой, но при последних словах она пропала. Тот нахмурился, уйдя в свои мысли, потом помрачнел, и извинившись, прогуляться с нами он не сможет, быстро ушёл в сторону местного общества геологов. Похоже, я натолкнул его на какую-то мысль. Мы же до вечера гуляли у набережной реки, и вернувшись в гостиницу, обнаружили, что номер заперт, а гитара пропала. Чехол с запасными струнами и медиаторами остался, а моей чёрной красавицы не было. Такая ярость напала, не передать, мать сразу убежала вниз, вызывать милицию, кража, я проверил свои вещи, всё на месте, включая свёрток с деньгами и пистолетом, как лежал в рюкзаке, так и лежит, а гитары мой нет. Найду вора, прибью. Вернувшаяся мама, её сопровождал заместитель директора гостиницы, тоже проверила вещи, всё на месте, моя медаль в коробочке в вещах была, кроме гитары ничего не пропало. - У нас бельё свежее, - указал я. - Когда на ужин уходил его не было. - Ой да, график изменился, мы вечером бельё меняем. Видимо у вас была дежурная по этажу, - подтвердила замдиректора. Тут и наряд прибыл, проверил опрос, мама заявление написала, и начали искать. Как выносили не видели, а гитара приметная, значит ещё в здании, вот и проверили все номера. Дежурная по этажу была убедительной, она действительно не брала, даже подтвердила, что гитару видела, на кровати у меня лежала, красивая и чёрная, но она выходила и входила, бельё уносила и приносила, дверь открыта была. Гитару нашли через три номера от нашего. Там два тела пьяных, храпели на кроватях, на столе следы обильного застолья. Моя гитар была испачкана, грязными руками хватали, но целая. - Мама, тебя сейчас будут убеждать забрать заявление, мол, пьяные, и всё такое. Не забирай. Это воровство, и порча чужого имущества. Смотри как они её заляпали. У меня моральная травма. Я заставил фотографа сделать фотографию гитары, чтобы было видно, порча была, хотя та и целая, оба тела наряд забрал, нужно ещё установить кто крал, гитару тоже забрали, вещдок, она и поможет, по отпечаткам. Если обоих, то это уже отягчающее, кража в группе по предварительному сговору. Причём всё я это говорил вслух. В общем, нас и оба невменяемых тела забрали в отдел милиции, заявление написано, показания мы тут же на месте дали, их сняли с работников гостиницы. Теперь разбираться надо. Отправлять маму одну я не хотел, её быстро уговорят отказаться от заявления, мол, бурильщики, отдыхают, бес попутал, душа требовала музыки. Ну и всё такое. Когда мы дошли до райотдела, тут рядом, воров на машине уже привезли, я сказал на входе маме: - Ты молчи, я сам говорить буду, а то быстро уговорят заявление забрать. - Не думаю, у них тоже план есть. - Это да. Но одно дело пришлых по этапу отправлять, а другое дело своих. Я узнавал у администратора, они в пригороде прописаны, село их рядом, а значит, свои. Мы вошли в здание и нас сопроводили в кабинет дежурного опера, что и занимался этим делом. Он и в гостинице был. У меня на рубашке медаль висела, новенькая, блестит ещё, специально надел и документ на неё при нас. Вздохнув, лейтенант, что и вёл это дело, стал пояснять: - Бурильщики, пять месяцев, две смены отработали. Отдыхали, их можно понять. Таких тут много… В общем, к чему тот клонил понять не трудно, поэтому я твёрдо сказал: - Заявление забирать не будем. Понять вас тоже можно, но и меня вы поймите. Едва выжил в противостояние с бандитами, получил психологическую травму, а тут раз и обокрали. У меня есть психологическое отклонение, это вам любой психиатр подтвердит. Я очень трепетно отношусь к личному имуществу, и если кто его возьмёт, тем более без спросу, готов довести ситуацию до членовредительства, покалечив. Я очень не люблю, когда берут моё. А тут мало того, что взяли, так ещё и испортили её. Нижняя струна просела, да руками заляпали. Я по следам вижу рассол от квашенной капусты и салата под шубой. Так что нет, вор должен сидеть в тюрьме!.. М-м-м… Я сказал! - Хорошо сказал, - одобрил опер, поправив китель. - Кого процитировал? - Владимир Высокий, который сыграет капитана МУРа. Вы от темы не уходите, у вас работа стоит, а нам завтра в Москву вылетать. - Тем более, - даже порадовался тот. - Гитара вещдок, придётся задержаться пока идёт следствие. - С какой это радости? - удивился я. - У меня тут отец остался, он гитару и заберёт. А если так потребуется, то и я задержусь. Ради справедливости согласен. Тут раздался стук в дверь и зашёл мужичок. Судя по светлой коже снизу у подбородка, тот совсем недавно сбрил бороду. Опер обрадовался, сказав: - Это бригадир буровой вышки, начальник тех охламонов что у вас гитару взяли. Повезло, он как раз в городе и захотел с вами поговорить. Лейтенант вышел, а мы несколько секунд задумчиво изучали друг друга. Наконец тот начал уговаривать, обращаясь к матери, но та сидела и изучала портреты министра МВД и Брежнева на стене, не реагируя на того. Маме было любопытно до чего всё дойдёт, хотя прямо сказала мне, чуть позже заявление заберёт, губить жизнь мужиков та не хотела. Да я и не против, так и сказал ей. Но наказать их, вот что я хочу, к этому всё и вёл. Тот наконец стал со мной общаться, но тоже ничего не добился, и вздохнув, достал свёрток в платке, развернув, показывая красные червонцы, сказал: - Может договоримся? Я даже со стула вскочил с красным от ярости лицом: - Мзду мне суёшь?! - зло шипел я. - Я мзду не беру, мне за державу обидно. Уберите, пока милицию не вызвал и вас не арестовали за дачу взятки должностному лицу! - Чего? - удивился тот, шустро пряча деньги. - В смысле, за дачу взятки, - поправился я, садясь на место. - Так чего ты хочешь? - Наказания. Сурового и неотвратимого наказания. - У них семьи, дети малые, - горестно вздохнул тот, я понял, сейчас будут давить на жалость. - Я не про это, - отмахнулся я. - Я заберу заявление, но с одним условием. - Какое? - тут же заинтересовался тот. - Пусть лейтенант вернётся, это его тоже касается, свидетелем выступит. Бригадир сходил за опером, они оба вернулись, хозяин кабинета за столом устроился, и оба внимательно посмотрели на меня, чего это я такое выдам? - Под вашу ответственность. Я хочу, чтобы вы взяли их на поруки, и не давали им пить спиртное в течении года. С завтрашнего числа и до тринадцатого июня тысяча девятьсот семьдесят третьего года они будут вести трезвый образ жизни. Потом с них епитимия снимается. Любое спиртное, от пива до самогона, а вот квас, лимонады и кефир в список не входят, хотя там есть какая-то доля процента алкоголя. И это ещё не всё, вот они проснутся, похмеляться не давать, только воду. - Это жестоко, - в шоке проболтал бригадир, губы его затряслись. - Жестоко, - подтвердил я. - Но это лучше, чем четвертование или дыба как я первоначально хотел просить. Я очень не люблю, когда трогают моё, в этом случае у меня появляется желание причинять другим гражданам повреждения мало совместимых с жизнью. Похоже бурильщик начал прикидывать, что суд не такое и страшное дело, по поручительству товарищей с буровой могут и условное получить. Лейтенант же с живейшим интересом переводил взгляд с меня на бригадира и обратно, ожидая к чему мы придём. Мама тоже интересовалась и кажется едва сдерживала улыбку. Наконец бригадир принял решение и кинул, он брал товарищей под поруку, под честное слово. Это ещё не всё, я всё на бумаге решил оформить, лейтенант под мою диктовку написал, и они с мамой расписались как свидетели, а мы, как истец и представитель обвиняемых. На этом гитару я забрал. Все бумаги оформлялись, я отмывал ту, пока не вернул зеркальный блеск. - Товарищ лейтенант, я тут насколько песен написал, хотите исполню? - Про маму? - с живейшим интересом спросила моя мама. - Э-э-э, - я смутился. - Это другая песня, не думаю я что она тебе понравиться. Может ты меня на улице подождёшь? - Ну уж нет, - та села на стул и стало ясно, не встанет. А лейтенант кликнул знакомых, и в кабинет набилось человек десять, даже окно открыли чтобы не так душно было. Бригадир тоже остался. Тронув струны, провисшую я уже подтянул, и сказал: - Не судите меня строго, я ещё учусь. Есть среди вас такие замечательные люди, которые стали папами, и у которых есть сыновья? Можно поднять руки. Подняли шестеро, включая опера и бурильщика, кивнув, принимая ответ я добавил: - Это песня для вас, для пап. Медиатор побежал по струнам как лодка по волнам, и золотой голос гитары тронул частички души каждого, дверь открылась и нас начали слушать из коридора. А такие простые, но душевные слова разлетались по кабинету: - Кто-то зовёт их «батя», Кто-то отцом называет, А я называю «папа» Ведь лучше его не бывает. Папа очень был скромный всегда. Улыбался на мой он вопрос. Почему ты, папа, всегда уходил. Когда приходил дед Мороз. И в шесть лет на машине вдвоём. Мы с тобой на безлюдной дороге. И я впервые сижу за рулём. А педали жмут папины ноги. Он ремня тебе дать обещал. Ты внутри холодел от вины. Но из брюк он ремень, доставал лишь тогда. Когда мама стирала штаны... (В. Мясников). Когда я замолчал, проняло всех, многие украдкой вытирали слёзы с ресниц, и я ещё больше убедился, у Тимофея настоящий золотой голос. Поэтому почти сразу сыграл следующую. Про маму, которая в этот раз купалась во внимании мужчин в форме, которые понимали для кого я пою. Правда всё равно выбил слёзы у той. Да и слушатели тоже были задумчивы и печальны, видимо многие вспомнили своих мам.