– О господи! О боже! Босх внимательно наблюдал за ним. Он полагал, что в ближайшие секунды можно будет сказать, убивал Фостер Александру Паркс или нет. Босх воплощал в данный момент целую коллегию присяжных, выносящих вердикт на основании выражения лица подсудимого. – Уберите это, – попросил Фостер. – Нет, я хочу, чтобы вы посмотрели. – Я не могу, – он указал на фотографию, не глядя на нее, – в это невозможно поверить. Они говорят, что это я сделал такое с лицом женщины? – Да, говорят. – Моя мать придет на суд. И они будут показывать это? – Возможно. Если только судья не скажет, что это может вызвать предубеждение у присяжных. Вполне может быть, кстати, что он так и сделает. Из горла Фостера вырвался звук, напоминающий стон раненого животного. – Посмотри на меня, Да’Куан, – проговорил Босх. – Посмотри прямо на меня. Заключенный чуть опустил голову и перевел взгляд на Гарри, стараясь не видеть фотографию на столе. В глазах его были боль и жалость. Босху много раз приходилось беседовать с убийцами, и он всегда всматривался в их лица. Большинство из них, особенно психопаты, были умелыми лжецами. Но их неизменно выдавали глаза. Психопаты могут притворяться сочувствующими на словах, но взгляд остается равнодушным. – Ты убил ее, Да’Куан? – резко бросил Босх. – Нет! По глазам Фостера было видно, что он говорит правду. Босх перевернул фотографию изображением вниз, чтобы больше не терзать обвиняемого: – Ладно, расслабьтесь. Тело Фостера обмякло; казалось, у него не осталось сил. Очевидно, он только сейчас осознал в полной мере, в каком страшном преступлении его обвиняют. – Мне кажется, Да’Куан, вам можно верить, – продолжил Босх. – Это хорошо. Плохо то, что в теле убитой обнаружили вашу ДНК, и это надо как-то объяснить. – Это не моя, – запротестовал Фостер. – Ну, это просто отрицание, а не объяснение. Научные данные противоречат вам. Они позволят прокурору нанести вам нокаутирующий удар. Вы труп, Да’Куан, если не сможете дать толковое объяснение. – Не могу! Я знаю только, что это не я. – Но как же туда попала ваша ДНК? – Не имею представления! Кто-то подкинул ее, чтобы подставить меня. – Кто подкинул? – Не знаю! – Копы? – Может, и копы. Кто-то. – Вы были в ту ночь в доме убитой? – Нет, черт побери! – А где вы были? – В своей студии. Я работал. – Это неправда. У людей шерифа есть свидетель, который утверждает, что приезжал к вам в студию, но вас там не было. – Нет, был. – Этот свидетель повторит свои показания в суде под присягой. А к этому прибавится тест ДНК, и вам каюк, поймите это. В делах такого рода, – Босх указал на фотографию, – и судья, и присяжные готовы не задумываясь вынести смертный приговор. И вы отправитесь вслед за своим Туки. Он сделал паузу, чтобы Фостер прочувствовал сказанное, и продолжил более мягко: – Если вы хотите, Да’Куан, чтобы я помог вам, расскажите мне все без утайки – и то, что выгодно для вас, и то, что невыгодно. Вы можете обмануть адвоката, но не меня. Я все вижу по глазам… Повторяю вопрос: где вы были? Если вы не признаетесь, я немедленно ухожу. Выбирайте. Фостер уставился на стол. Босх ждал. Было видно, что заключенный готов расколоться. – Ладно, – сказал он наконец. – Договорились. Я уходил из студии. У меня было свидание. Не с женой. – И кто она? – Это не «она», – ответил Фостер. 12 Холлеру так и не довелось принять участие в беседе с Фостером. Он был прославленным адвокатом, – правда, кое-кто называл это дурной славой. Наивысшего признания он добился, когда был снят фильм, сюжетом для которого послужило одно из его дел, а главную роль исполнил не кто иной, как сам Мэттью Макконахи. Холлер даже выдвигал свою кандидатуру на последних выборах окружного прокурора, но сошел с дистанции из-за скандала, разразившегося в связи с тем, что клиент, с которого ему удалось снять обвинение в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии, все же, будучи пьяным, насмерть задавил двух человек и погиб сам. Так или иначе, Холлер был знаменитостью, и администрация городской тюрьмы старалась оттянуть его освобождение до тех пор, пока средства массовой информации не будут оповещены о его аресте, его физиономия не появится в Интернете, а около тюрьмы не соберется толпа репортеров, фотографов и блогеров, чтобы запечатлеть этот позорный факт его биографии. Босх отправился в тюрьму вместе с Аронсон, действовавшей в качестве адвоката Холлера, чтобы предупредить брата о том, что его ожидает снаружи учреждения. Аронсон предложила Босху подогнать к зданию «чероки» и открыть дверцу, чтобы Холлер быстро выскочил из ворот, запрыгнул в автомобиль и они бы умчались. Но Холлер сказал, что не собирается обращаться в трусливое бегство. Собрав личные вещи, он достал из кармана галстук, тщательно повязал его и, высоко подняв голову, вышел на свободу. Увидев скопище журналистов, он направился прямо к ним, выждал момент, чтобы они успели настроить аппаратуру, и обратился к ним с речью. – Я хочу сообщить вам, что полиция пыталась меня запугать, – начал он. – Но это им не удалось. Они следили за мной и подстроили несправедливое задержание. Я не был пьяным или одурманенным наркотой, когда вел машину, и они не могут доказать обратное. Я буду протестовать против этих обвинений, и моя правота будет признана. Они не могут помешать мне в моей работе по защите людей, которых лишают всех прав. Благодарю за внимание. Толпа зашумела, посыпались вопросы. Низкий женский голос заглушил все остальные: – Почему они пытаются вас запугать? – Я пока не знаю точно. Я веду несколько дел, по которым собираюсь вызвать в суд полицейских, чтобы они дали показания в пользу моих клиентов. Им это известно. Кто именно пытается воспротивиться этому – не имею представления. Тот же голос прогудел еще один вопрос: – Это может иметь отношение к делу Лекси Паркс? – Не знаю, – ответил Холлер. – Я знаю только, что со мной поступили незаконно, и добьюсь восстановления справедливости. Следующий вопрос задал репортер из «Таймс», которого Босх знал, хотя и не помнил его имени. У него были связи с управлением полиции, и потому он, как правило, был хорошо информирован. – У вас брали кровь в больнице Королевы ангелов. По данным Управления полиции Лос-Анджелеса, содержание алкоголя в крови составляло ноль целых и одиннадцать сотых процента, что превышает допустимую норму. Холлер удовлетворенно кивнул – он надеялся, что зададут этот вопрос и он сможет прояснить ситуацию. – Процентное содержание было ноль целых шесть сотых – проверьте ваши данные, Тайлер. Специалисты в УПЛА намеренно использовали другую единицу измерения, чтобы результат казался превышающим допустимую норму в восемь сотых процента. Суд признает эту экстраполяцию неверной и снимет с меня обвинение. Босху надо было сходить за машиной и подогнать ее к воротам, но ему хотелось посмотреть на Холлера в деле. Гарри восхищался тем, как непринужденно и уверенно держится адвокат с журналистами, целиком владея их вниманием. Неудивительно, что и присяжные были послушным орудием в его руках. – Но вас ведь задерживали в прошлом за вождение в нетрезвом состоянии? – спросил еще один репортер. Холлер помотал головой: – В данном случае речь не о прошлом, а о том, что делается сейчас и хотим ли мы, чтобы полиция преследовала законопослушных граждан. Она все чаще вторгается в нашу частную жизнь. Необходимо оказать ей сопротивление, за что я и выступаю. Вопросы стали повторяться, многие из них задавались не по существу. Было ясно, что репортеры горазды спрашивать больше, чем Холлер отвечать. Журналисты принадлежали отчасти к официальной местной прессе и отчасти к газетам развлекательного толка. Холлер был одним из немногих, кто был «своим» и у тех, и у других. Босх пошел в гараж за машиной. Последним, что он услышал, сворачивая за угол, был вопрос, общается ли Холлер с Мэттью Макконахи и будут ли снимать продолжение фильма «„Линкольн“ для адвоката». Холлер сказал, что не знает. 13