– Наш боцман немного знает лекарское дело. С чем-то мелким он справлялся. – У него есть что-нибудь для облегчения боли? – Да. – Пусть, как только возможно, он придет сюда. Я не успела закупить ничего полезного на ярмарке. А ваш господин будет испытывать боль какое-то время. – Боль для мужчины – пустяк. Омар снисходительно улыбнулся. Лиля вскипела. Пустяк! Вот и терпят некоторые кретины до сердечного приступа. Или до перитонита, ведь колика в животе – это так недостойно… идиоты! Знала она таких… Кого-то и спасти не удавалось. – Любезнейший, – голос ее был полон холода, – я понимаю, что настоящий мужчина должен смеяться, даже когда с него сдирают кожу. Но хочу заметить, что боль не способствует выздоровлению. Так что если желаете видеть господина живым и здоровым, забудьте про эти глупости. Омар тоже сверкнул глазами. – Хотелось бы знать, кто учил вас лекарскому делу? Лиля пожала плечами. – Моя мать. Сначала. Потом мне нанимали учителей. За деньги возможно многое. – Вы очень уверены в себе, ваше сиятельство. – Ваш господин не первый человек с такой бедой в моей жизни. И все встали на ноги. Еще и бегали. Кончилось тем, что Омар оставил двух самых старших женщин, одного телохранителя и, пообещав прислать еще людей, удалился на корабль с остальным курятником. На прощанье Лиля поймала на себе злобный взгляд племянника. Ну и плевать. Надо еще разок проведать больного и ложиться спать. Завтра с утра ярмарка, потом надо найти кузнеца обычного и стеклодува, наведаться к градоправителю… И наверняка еще что-нибудь наклюнется. Эх, столько дел, столько дел… Хоть разорвись! Анелия Уэльстерская шла по лесу. За ней два охранника, но страшно все равно до истерики. Она не рискнула спросить у шута, почему нельзя пригласить ведьму в замок? И зачем идти к ней ночью? Она просто повиновалась, холодея под пристальным взглядом светлых глаз. Еще один стражник шел впереди, показывая дорогу. К поясу у девушки привешен мешочек с монетами. Старое платье пачкалось травой, грязью и росой. Мокрые юбки неприятно липли к ногам. Туфли давно отсырели и мерзко холодили ноги. Как бы еще не заболеть… Вот и поляна. И небольшая избушка. Анелия не знала, что тут недалеко деревня. Она вообще отвратительно ориентировалась на местности. Даже днем. А уж когда ночь. И темнота. И страшные деревья тянут к ней свои лапы… И за каждой лапой чудится страшный зверь или разбойники. Или нечистая сила… Женщину пробрала дрожь. В калитку она зашла одна. Робко поскреблась в дверь старого домика. И дверь медленно открылась перед ней, оскалившись, как пасть голодного чудовища. Будь Анелия одна, она бы развернулась и удрала со всех ног. Но за оградой стояли стражники. А шут еще страшнее. И женщина робко поскреблась еще раз. И еще. Пока из темноты не долетел голос: – Заходи, кто пришел. Ведьма оказалась немолодой женщиной в простом темном платье. Вроде бы обыкновенная крестьянка. Но глаза… Слишком холодные, умные, жесткие… что-то в них напоминает шута. Анелия на миг растерялась. А ведьма улыбнулась: – Соперницу тебе извести не надо. И приворотного зелья тоже. Яду пришла просить? И Анелия сама не поняла, как с губ сорвалось отчаянное: – И яду! Ведьма подняла брови: – А что еще? – Я не девушка… Дальше объяснять не требовалось. – Кровь есть или дать? – Пока речь только об обручении… – Это хорошо. Если бы ты пришла в последнюю минуту, я бы ничего не смогла сделать. Сейчас легче. Я дам тебе один порошок. Будешь разводить ложку на кувшин с водой и промывать там, – ведьма простонародным жестом показала, где именно, и добавила с едкой ухмылкой: – где мужик гулял. За двадцать дней у тебя там все станет узким, как у девочки. Любой поверит. Особенно если кровью в нужный момент… измажешь. Анелия кивнула. – А вот… – Восстановить не могу. Нет такого средства, чтобы там все срослось. Но могу тебе еще дать настойку. Две капли каждый вечер, и детей не жди. Анелия кивнула: – Дайте. – А монет у тебя хватит, хорошая моя? Анелия судорожным жестом отцепила кошелек от пояса. Ведьма взяла его, высыпала на ладонь серебро и медь, потом кивнула. – Хорошо. Главное – не спутай. Женщина мотнула головой. И ведьма принялась собирать порошки и травы. Избушку ведьмы Анелия покинула только через час. В руках у нее мешочек с порошком, которым надо промывать… там… В кармане плаща – средство против зачатия. И самое важное. Глубоко за пазухой спрятан маленький флакончик. И кажется, что он леденит кожу. Две капли. Всего две капли хватит, чтобы убить любого человека. Анелия сама не знала, зачем она взяла яд. Но… Она никому не скажет. Это – на крайний случай. Мужчина откинулся на кровать. Отпил вина из бокала. Улыбнулся, глядя через него на пламя свечи. Благородный пурпур. Хорошее вино. Раньше он такого себе позволить не мог. Ада умница. Денег она у своего графа не просит. Но подарки он ей дарит. Много и часто. А она то сережку потеряет, то у брошки расстегнется застежка: «Ах, милый Джес, я бываю такой неловкой…» «Милый Джес» только улыбается. Женщины – они такие растеряшки. И дарит что-то новенькое, благо не только знатен, но и богат. Ада умничка. Алекс улыбается. Завтра его кузина уезжает. Поэтому сегодня они спят порознь. Сборы, дела, заботы… Пусть отдохнет. Они еще наверстают. Он сразу оценил милую девочку. Еще когда дядюшка, старый жлоб, изволил жениться. Не мог племяннику поместье оставить. Ну и что, что сын сестры! И что отец был обычным безземельным дворянином. Собственно говоря, отец Алекса вообще жил с военной службы и карточной игры. Потому и денег не скопил. И после его смерти в приграничной стычке с пиратами мать Алекса с ребенком на руках вынуждена была вернуться к брату. Вроде бы Алекс должен был благодарить дядю. Но где там! Мальчик уродился смышленым. И прекрасно помнил, как дядюшка шпынял мать за невыгодный брак. Как навязывал ей своих друзей. Не силком, нет. Из его матери не делали шлюху. Но разве быть приживалкой, которую попрекают каждым куском хлеба, легче? Слышать: «Хоть бы ты замуж за Ральфа, Джека, Джона, а не за своего нищеброда» – легче?! А то, что если Ральфа, Джека и Джона на поле выставить – вороны от ужаса упадут, разве это важно? Отца мальчик помнил плохо, но мама говорила, он его копия. А Алекс знал, что красив. Слегка слащавой красотой, но… Для женщин он был неотразим. Светлые кудри, голубые глаза… Мама умерла во время эпидемии лихорадки, когда маленькому Алексу было десять лет. И дядя воспитал ребенка. Не особо любя. Нанял ему учителя и забыл о мальчике.