Дальше начались стандартные врачебные вопросы и изучение ультразвуком моего внутреннего мира. Врач сосредоточенно смотрела на экран, проводила обследование. Ситуация нагнеталась. И я не выдержала: — Ну что? Светлана, не томите. Я просто стала толстая, потому что много ем последнее время, или…? — Смотрите сюда, — повернула она ко мне монитор и указала карандашом на какую-то мутную штуку. Не так-то просто из положения лежа признать в непонятных черно-белых пикселях нечто конкретное. — Видите сердечко? И вот ручка, пальчик сосет. — Где?! — возопила за ширмой Наташа. — Ленка, прости! Тебя я голой сто раз видела, но я должна узреть то, что в тебе сейчас растет. И дорогая подруга ворвалась к нам. На меня, лежащую на кушетке, она деликатно не смотрела, уделив все внимание монитору. — Звездец! — выдала она. — А пиписка где? Это кто? Девочка? Мальчик? Дите же здоровенькое? — Наташа сыпала вопросами и бурно выражала эмоции. Я смотрела на крошечную черно-белую фигурку на экране и испытывала дикий коктейль чувств. Шок, неверие, восторг, ужас, эйфория, паника, сомнения, изумление, снова неверие, счастье, страх, сомнение… Эмоции мелькали калейдоскопом, и я не понимала: я больше в ужасе или в восторге. Но самым большим все же было неверие. Ну как так-то? Организм как часы исправно себя вел согласно циклу. Ни боли, ни токсикоза, ни странных эмоций, ни невероятных вкусовых предпочтений. Кроме возросшего аппетита — ни-че-го. И живот увеличился совсем чуточку. Я и думала, что это просто потому, что кое-кто слишком много кушать начал. Светлана с улыбкой слушала щебет Наташки, аккуратно продолжала изучение малыша в моем животе, вносила какие-то данные на компьютере. Что-то измеряла и периодически поглядывала на мое лицо. Наверное, я не первая такая в ее практике. Если человек давно в профессии, наверняка видывал безмозглых куриц вроде меня, не понявших, что они уже отходили больше половины срока беременности. — Лена, ну что ты как неживая? — взглянула мне в лицо Наталка. — Сюрприз, конечно, но не переживай. Твои родители только рады будут внукам. И я помогу, чем смогу. Не пропадешь. Небось рыжее чудо родится, как твой Филипп. Будешь смотреть и радоваться. Наверное… — Она кашлянула, поняв, что ляпнула что-то не то. Переключилась на врача: — Ну так что, Свет, видно уже причиндалы? Кто у нас там: пацан или девчуля? — Елена, вы хотите узнать пол вашего ребенка? — посмеиваясь, спросила врач у меня. — Хочу, — обрела я голос. — Девочка. Маленькая, здоровенькая, сформировавшаяся точно как положено. Никаких патологий я не вижу, все хорошо. — Класс! — радовалась за нас всех Наташа. — Ленок, если твоя дочка будет такая же красотка, как ты, да еще рыжая, как папа, капец мужикам! Наконец я отошла от шока, подруга выплеснула восторг и эмоции за нас обеих. Врач выдала мне распечатки с результатами УЗИ, приняла оплату по прейскуранту, и мы с Наташей вышли на улицу. Я постояла на крыльце, глядя на небо. В кои-то веки оно было не затянутое снежными тучами, несмотря на середину декабря, а ясное. И ярко светила луна. — Ты как, Ленок? — Нормально. Ситуация, конечно, анекдотичная. Как, ну как я так лоханулась?! Поверить до сих пор не могу. Но, с другой стороны, Филипп не человек. Фиг его знает, как у фениксов вообще все это происходит. Я-то там ни с одной крылатой беременной бабой не сталкивалась. Слава богу, это вполне себе ребенок. Вот бы мы удивились, если бы мне сказали, что я скоро яичко снесу. Мы с Наташей переглянулись и расхохотались в голос. До слез, до колик в боку, до невозможности дышать. Стояли согнувшись, держась за животы, и ржали как ненормальные. — О-ох, — отдышавшись, простонала подруга, высморкалась, утерла слезы. — Ты ж моя Курочка Ряба… Идем, вызовем такси за шлагбаумом, за территорией роддома. Отправлю тебя домой. Филипп Фламме Лучезарный Несколько месяцев Филипп пытался жить. Данный богом шанс на счастье, на любовь, на семью был принят им с благодарностью. Он ценил каждую минуту и бытия, и окружения, и возможности вернуться в родной дом. Пытался исправить то, что мог. Улучшить жизнь рода и тех, за кого они отвечали. Но больше всего он ценил Елену. Милую молодую женщину, первую, с кем столкнулся в другом мире. Ему в ней нравилось все. Светлые легкие кудряшки, огромные голубые глаза, добрая наивность в них и тут же на смену — лукавые ироничные искорки смеха. Мягкая улыбка, легко меняющаяся на озорную и стервозную, если Лену задевали. Плавность движений, если она никуда не спешила, и внезапно резкие, точные, отточенные действия уверенного в себе человека. Смех и легкая болтовня ни о чем, как она это называла, и внезапно острые, едкие или глубокомысленные комментарии хорошо образованного умного человека. Елена вся состояла из противоречий, но она его завораживала. И неудивительно, что Филипп влюбился как мальчишка. Совершенно потерял голову и вместо того, чтобы признаться и в любви, и в том, что они случайно поженились, а не обручились, он тянул и молчал. Ждал, чтобы сначала Елена тоже начала испытывать к нему симпатию. А потом так вообще забыл про все на свете, когда они стали близки. Ее внезапное исчезновение стало для него глубокой потерей. Он словно крыльев лишился. Но в то же время отказывался верить, что это навсегда. Сначала искал виноватых. И нашел. Все же дядюшка Герберт… Подлый, хитрый, не смирившийся с тем, что статус главы рода и состояние уплыли из его рук. Не захотел и принять тот факт, что не получится даже породниться через дочь. Филипп ясно обозначил, что жена у него одна и одной и останется. Герберт Фламме подстроил ситуацию так, что Елена сама вошла в храм, сама поскользнулась и упала. Вроде как и виновных нет. Только вот горничная испугалась и кричала не просто так. На нее прыгнула мелкая неопасная, но неприятная нечисть, которую подкинули на ее пути, а вовсе не мышь, как девушка сначала подумала. Ведь порядок в замке заведен давно, процесс уборки сложился до минуты за долгие-долгие десятилетия. И тот, кто провернул это, точно знал, в какой именно момент горничная будет убирать тот участок коридора. Естественно, девчонка испугалась, заверещала. Лакей тоже оказался ни в чем не виноват, он искренне хотел помочь и вызвать кого-то на подмогу, если надо. А леди Елену нельзя было вести к потенциальной опасности. Тем более что к ней приставлен телохранитель. И последний уж никак не мог предположить, что та пара секунд, которая ему понадобится, чтобы зайти следом за подопечной в храм, окажется такой непредсказуемой. Этот храм был проверен и перепроверен, там не было и не могло быть опасности. Никакой, кроме «случайно» разлитого на полу масла из упавших лампад. А то, что кто-то накануне так смазал дверные петли, что створки распахивались даже от легкого прикосновения, так разве же это покушение на леди Фламме? Обычная процедура. Наоборот, хорошо же, не нужно прикладывать усилий для визита в место для вознесения молитв богам. Не пожелай Елена сама заглянуть в храм, ничего бы и не случилось. Никто ведь ее туда насильно не отправлял и не заманивал. А вот то, что там по совершеннейшей случайности в это же время был выстроен рисунок пентаграммы… — Да, рисовал, и что? — невозмутимо произнес Герберт Фламме, когда его все же поймали с поличным и прижали. — Разве это запрещено? Обычная пентаграмма, с обычными направляющими и векторами, выстроенная по принципу не причинять вреда и ведущая в родной дом. Я собирался после обеда с твоей женой отправиться к престарелой маминой сестре. Навести визит вежливости и осмотреть родительский дом, где она до сих пор живет. Я рисунок и не активировал даже. Пришел бы и капнул крови, выстроился бы перенос. — А масло разлито для какой цели? — скрипнув зубами, спросил Филипп. — Ни для какой. Споткнулся, неловко махнул рукой и задел лампаду. А она оказалась сцеплена с другими, вот и упало несколько. Филипп, ты совершенно напрасно подозреваешь меня в злом умысле, — снисходительно улыбнулся старый лис. — Я пальцем твою жену не трогал. Если вдруг ты забыл, это табу — причинять вред женщинам фениксов. — Но причинил же. Своими действиями. — Вот уж нет. Даже если твоя жена по собственной, — выделил он интонацией слово, — неосторожности или глупости отправилась в свой мир, на родину, это не принесло ей вреда. Моя совесть абсолютно чиста. Подумаешь, поскользнулась и упала. Не поранилась же. А то, что она вернулась к себе домой и к родителям… Ну хочешь, отправляйся за ней снова. Это ваши семейные дела, меня не впутывай. Филипп хотел. Очень хотел. И пытался. Но не выходило. Сюда он шагнул с Земли легко, магии феникса хватило на возвращение и на то, чтобы провести Елену. А вот выйти — не выходило. Грани миров сомкнулись, поиски ничего не давали, не удавалось нащупать ни малейшей бреши, чтобы пройти к жене. Ни для того, чтобы забрать ее сюда. Ни для того, чтобы остаться с ней там, если иначе никак. Филипп был готов к этому — отказаться от крыльев и магии, но быть счастливым с любимой женщиной там, в ее безмагическом мире. Но не мог. И они с Эрионом, взявшимся ему помогать, искали информацию и способы. У эльфа были обширные связи и знакомства среди своих, тех, кто тоже мог бы помочь. Шли месяцы. Филипп тосковал, искал возможности. За окном удивительным образом царила метель. Такое редко случалось в их крае, где мягкий климат, а зимы почти без снега. Но в этом году и осень показалась фениксу особенно тоскливой и дождливой, и зима холодной, мрачной и снежной. Он глотнул вина из бокала, глядя в окно на пролетающие мимо снежинки, закрученные сильным ветром. Вьюжило. — Ну что ты такой унылый? — спросил сидящий в соседнем кресле Эрион. — Найдем мы способ вернуть твою жену. Да, это не так-то просто оказалось, но ничего. Придумаем что-нибудь. В конце концов, все в воле богов. Сходишь очередной раз в храм, вознесешь молитвы богу огня. — Не помогает, — коротко обронил феникс. — Ну, вообще, да. Сейчас зима, не его время. Жена у тебя очаровательная, было бы прекрасно, если бы она вернулась. В этот момент Филипп снова посмотрел в окно и отпил вина. На мгновение ему почудилось, что с улицы через стекло на него смотрит красивое женское лицо. Белые волосы незнакомки развевались, и в них путались снежинки. От неожиданности Филипп подавился, прыснул вином и закашлялся. А когда смог вдохнуть и снова глянул в окно, не увидел ничего, кроме снегопада. Запустил сканирующее заклинание и озадаченно поднял брови, не уловив ничего странного. — Примерещится же… — просипел он и пояснил на вопросительный взгляд эльфа: — Показалось, что с улицы на меня смотрит женщина. — Пора тебе бросать пить, дружище. Тебе уже твоя Елена мерещится даже заглядывающей в окна третьего этажа. — Это была не Елена, — покачал головой Филипп. — Женщина с белыми волосами и бровями. Невероятной красоты дама, но не моя жена. Эльф бросил на друга сочувствующий взгляд. Он очень хотел бы помочь, но не получалось. Елена действительно была мила, умна и забавна. Обычная человечка, но при этом было в ней нечто такое, что заставляло смотреть на нее с симпатией и уважением. Эрион был рад за Филиппа, вернувшегося к жизни и нашедшего любовь. Жаль, что так случилось и она пропала. Эльф помалкивал, чтобы не разрушать надежду друга, но был уверен, что вернуть сюда Елену Фламме не выйдет. Древние легенды говорят, что нельзя нарушать баланс миров, нельзя ходить между ними. Странно, что Филиппу вообще это удалось. Только божественный промысел помог ему это совершить. И только в воле богов снова помочь им с Еленой воссоединиться. Но зима не то время, когда бог огня имеет полную силу. Возможно, к лету что-то удастся, но не сейчас. — Я так скучаю по ней, — с тоской в голосе проговорил Филипп. — Так хочу, чтобы она оказалась рядом со мной. Я ведь так и не сказал, как сильно я ее люблю. Эрион опустил веки, чтобы даже взглядом не выдать свои мысли, и отпил вина. Все, что он пока может, это поддерживать давнего друга. Любовь… Эльф не знал, хотел бы он испытать ее? Или же стоит поберечь свое сердце? Эльфы однолюбы, как и фениксы. Желает ли он однажды пройти через счастье и боль, надежду и разочарование? Эрион не мог решить. Наверное, спокойнее жить невлюбленным. Не хотелось бы, чтобы даже в снежной буре мерещилось женское лицо… Хотя Филипп уверяет, что это не его любимая жена, а другая дама. Но сам понимает, что это нехорошие сигналы и, возможно, стоит показаться целителю-менталисту.