Священник посмотрел на заключенного, но понять, как он выглядел, было невозможно. Его покрытое кровоточащими ранами лицо настолько распухло, что глаза почти закрылись. С трудом разлепив разбитые губы, несчастный произнес: – Я рад, что вы смогли прийти, падре. – Церковь считает своим долгом спасение твоей души, сын мой. – Сегодня утром меня повесят? Священник мягко похлопал заключенного по плечу: – Тебя приговорили к казни гарротой[5]. Рикардо Мельядо вскинул голову: – Нет! – Мне жаль. Приказ отдан самим премьер-министром. После этого священник положил руку на голову заключенного и произнес нараспев: – Dime tus pecados…[6] – Я много грешил в мыслях и деяниях и теперь всем сердцем раскаиваюсь в этом, – ответил Рикардо Мельядо. – Ruego a nuestro Padre celestial par la salvation de tu alma. En el nombre del Padre, del Hijo y del Espiritu Santo…[7] Прислушивавшийся к происходящему в камере охранник думал про себя: «Что за неразумная трата времени. Господу на него плевать». Священник закончил исповедь: – Adios[8], сын мой. Да приимет Господь твою душу с миром. Священник подошел к двери, охранник отпер ее, направив дуло автомата на заключенного и выпустив священника в коридор. Вновь заперев дверь на ключ, охранник подошел к следующей камере и открыл ее. – Он ваш, падре. Священник переступил порог. Находившийся в камере заключенный тоже подвергался избиениям. Священник с минуту смотрел на него. – Как тебя зовут, сын мой? – Феликс Карпио. Заключенный оказался крепким мужчиной со свежим синевато-багровым шрамом на лице, который не могла скрыть даже густая борода. – Я не боюсь смерти, падре. – Это хорошо, сын мой. Ибо никого из нас она не обойдет стороной. Пока священник выслушивал исповедь Карпио, до слуха находящихся в здании донесся какой-то шум. Приглушенный вначале, он становился все громче и отчетливее. Вскоре можно было различить грохот копыт и испуганные крики. Охранник прислушался, на его лице отразилось беспокойство. – Вам лучше поторопиться, падре. На улице происходит что-то странное. – Я закончил. Охранник быстро отпер дверь камеры, а когда священник вышел в коридор, повернул ключ в замке. В этот самый момент снаружи у главного входа в здание раздался страшный грохот. – Что это за шум, черт возьми? – спросил страж, посмотрев в узкое зарешеченное окно. – Похоже, кто-то просит у нас аудиенции, – ответил священник. – Могу я позаимствовать у вас это? – Что именно? – Ваше оружие, por favor[9]. С этими словами священник почти вплотную подошел к охраннику, бесшумно отделил верхнюю часть массивного креста, висевшего на шее, обнажив длинное обоюдоострое лезвие спрятанного в нем стилета, и молниеносным движением вонзил его в грудь стража. – Видишь ли, сын мой, Господь и я решили, что оружие тебе больше не понадобится. In Nomine Pater[10], – набожно перекрестившись, произнес Хайме Миро, забирая автомат из рук умирающего. Охранник рухнул на цементный пол. Забрав у него ключи, Хайме Миро быстро отпер двери обеих камер и скомандовал: – Пошевеливайтесь! Шум на улице становился все громче. Рикардо Мельядо забрал у него автомат и попытался растянуть в улыбке распухшие губы. – Из тебя получился чертовски хороший священник, даже я почти поверил. – Изрядно они вас отделали. Но ничего: они за это заплатят. Обхватив товарищей за плечи, Хайме помог им дойти до конца коридора. – Что случилось с Саморой? – Охранники забили его до смерти. Мы слышали его крики. Они увели его в изолятор, а потом сказали, что он умер от сердечного приступа. Впереди показалась запертая железная дверь. – Подождите здесь. Он подошел к двери и обратился к стоявшему за ней охраннику: – Я закончил. Дверь открылась. – Вам лучше поспешить, падре. На улице, похоже, беспорядки… Однако фразу закончить ему было не суждено: изо рта охранника хлынула кровь, когда в грудь ему вонзился стилет. Хайме махнул заключенным. – За мной. Феликс Карпио забрал оружие охранника, и все вместе они начали спускаться по лестнице. За стенами тюрьмы царил настоящий хаос. Вокруг носились полицейские, пытаясь понять, что происходит, и разобраться с вопившей от ужаса толпой, ринувшейся на тюремный двор в поисках спасения от обезумевших животных. Один из быков бросился к зданию, разгромив каменный вход, второй терзал тело упавшего на землю охранника. Во дворе стоял красный грузовик с работающим мотором. Из-за царившей вокруг суматохи бывшие заключенные прошли через двор практически незамеченными, а те, кто все же обратил на них внимание, были слишком заняты спасением собственной жизни, чтобы что-то предпринять. Не говоря ни слова, Хайме и его товарищи запрыгнули в грузовик, и тот рванул с места и понесся по улицам, распугивая толпы народа. Представители гражданской гвардии – военизированного полицейского формирования – облаченные в зеленую униформу и шляпы из лакированной черной кожи, тщетно пытались утихомирить обезумевшую толпу[11]. Вооруженная полиция, осуществлявшая охрану правопорядка в столицах провинций, тоже оказалась беспомощной перед лицом царившего в городе безумия. Люди метались по сторонам в отчаянной попытке спрятаться от разъяренных быков, хотя опасность исходила не столько от быков, сколько от них же самих. Ведь в своем стремлении спастись люди давили и затаптывали своих товарищей по несчастью. Старики и женщины падали, оказываясь под ногами толпы. Хайме, в страхе глядя на разворачивавшееся перед его глазами ужасающее действо, воскликнул: – Мы не предполагали, что все обернется подобным образом! Он беспомощно взирал на эту бойню, но ничего не мог предпринять, чтобы ее остановить, поэтому просто закрыл глаза, ограждая себя таким образом от этого ужаса. Грузовик добрался до окраины Памплоны и направился на юг, оставив позади шум и смятение. – Куда мы едем, Хайме? – поинтересовался Рикардо Мельядо. – Близ Торре есть безопасное место. Дождемся темноты и двинемся дальше. Феликс Карпио поморщился от боли. Хайме Миро посмотрел на него с сочувствием и тихо произнес: – Скоро приедем, дружище. Миро никак не мог выбросить из головы жуткую картину, увиденную в Памплоне. Через полчаса грузовик добрался до деревушки Торре и обогнул ее, чтобы добраться до уединенного жилища в возвышавшихся над деревней горах. Хайме помог своим товарищам выбраться из грузовика. – Вас заберут в полночь, – сказал водитель. – Пусть захватят врача, – велел Хайме. – И избавься от этого грузовика. Втроем они вошли в дом. Он оказался небольшим и уютным, с камином в гостиной и балочными перекрытиями под потолком. На столе лежала записка. Хайме улыбнулся, прочитав единственную фразу, от которой веяло гостеприимством: «Mi casa es su casa»[12]. В баре стояло несколько бутылок вина. Хайме наполнил стаканы. – Не знаю, как тебя благодарить, друг мой. За тебя, – произнес Рикардо Мельядо. Хайме поднял свой стакан: – За свободу.