— Мэнни все равно завтра придут? Ты знаешь их лучше меня. Каллагэн пожал плечами. — Хенчек — человек слова. А вот сможет ли он привести остальных после того, что произошло… за это, Роланд, я не поручусь. — Лучше бы смог, — мрачно процедил Эдди. — Лучше бы смог. — Как насчет того, чтобы сыграть в «Следи за мной»[5]? — вдруг предложил Роланд из Гилеада. Эдди вытаращился на него, не веря своим ушам. — Мы все равно не уснем до утра, — пояснил стрелок. — Надо же как-то занять время. И они начали играть в «Следи за мной», и Розалита выигрывала сдачу за сдачей, мелом записывая результат на пластине сланца, но ее лицо ни разу не осветила торжествующая улыбка, более того, по мнению Джейка, на нем вообще не отражалось никаких эмоций. Ему вдруг захотелось воспользоваться прикосновениями, но он дал себе слово, что будет прибегать к помощи своего шестого чувства лишь по очень веским причинам. А заглядывать за бесстрастное лицо Розалиты… все равно, что смотреть в щелочку, когда она раздевается. Или наблюдать через ту же щелочку, как она и Роланд занимаются любовью. Однако, игра продолжалась, и северо-восток в конце концов начал светлеть. Джейк все-таки догадался, о чем она думает, потому что сам думал о том же. На каком-то уровне своего сознания все они думали о двух последних Лучах, которые еще удерживали Башню. Ожидая, что один из них разрушится. Будут ли они искать Сюзанну, будет ли Роза готовить обед, будет ли Бен Слайтман на ранчо Эйзенхарта скорбеть о погибшем сыне, все они будут думать об одном и том же: осталось только два Луча, и Разрушители день и ночь воюют с ними, вгрызаются в них, уничтожают. Когда наступит конец? Как все закончится? Услышат ли они грохот падения этих огромных, синевато — серых, цвета сланца, камней? Разорвется ли небо, как кусок ветхой ткани, выплеснув монстров, живущих во тьме, которую они ощущали вокруг себя во время Прыжка или тодэша, как называли его мэнни? Успеют ли они вскрикнуть от ужаса? Останется ли загробная жизнь или крушение Темной Башни покончит и с адом, и с раем? Он посмотрел на Роланда, послал мысль, насколько мог четкую и ясную: «Роланд, помоги нам!» И получил ответ, наполнивший его разум слабым утешением (но даже слабое утешение лучше никакого): «Если смогу». — "Следи за мной", — объявила Розалита и вскрыла карты. Она собрала масть. Старшей лежала дама Смерти. КУПЛЕТ: Commala — come — one There’s a young man with a gun Young man lost his honey When she took it on the run ОТВЕТСТВИЕ: Commala — come — one She took it on the run Left her baby lonely but Her baby ain’t done. Строфа 2. Стойкость магии 1 Насчет прихода мэнни они могли и не волноваться. Хенчек, суровый, как и всегда, появился на площади у Павильона, определенную местом встречи, с сорока мужчинами. Он заверил Роланда, что они смогут открыть Ненайденную дверь, если она сохранила способность открываться после исчезновения, как он называл, «темного шара». Старик не стал извиняться за то, что привел меньше людей, чем обещал, но продолжал дергать себя за бороду. Иной раз обеими руками. — Почему он это делает, отец, ты не знаешь? — спросил Джейк Каллагэна. Мэнни Хенчека уже ехали на восток в дюжине запряженных лошадьми фургонов. За ними, влекомый двумя ослами — альбиносами с невероятно длинными ушами и яростными розовыми глазами, — катился двухколесный возок, полностью укрытый белой парусиной. Джейку он напомнил большой контейнер с «Джиффи поп»[6] на колесах. Хенчек с мрачным видом сидел на возке в одиночестве, не оставляя в покое бороду. — Думаю, он недоволен собой, — ответил Каллагэн. — Но почему? Я удивлен, что их пришло так много, учитывая лучетрясение и все такое. — Когда землю тряхнуло, он узнал, что высшие силы, которые за этим стоят, пугают его людей куда больше, чем он. Для Хенчека это равнозначно невыполненному обещанию. Причем не просто невыполненному обещанию, а обещанию, которое он давал твоему старшему. Он потерял лицо, — а потом, не меняя тона, задал вопрос и выманил-таки из Джейка ответ, который иначе не получил бы. — Она все еще жива, ваша подруга? — Да, но в у… — начал Джейк и прикрыл рот рукой. С укором посмотрел на Каллагэна. Впереди, на двухколесном возке, Хенчек резко обернулся, посмотрев на них, словно в споре они слишком уж возвысили голоса. «Любопытно, — подумал Каллагэн, — неужели в этой чертовой истории мысли умеют читать все, кроме меня? Только это не история. Не история — моя жизнь.» Но в последнее верилось с трудом, не так ли, если ты видел себя, набранным шрифтом, в качестве главного персонажа книги со словом «ВЫМЫСЕЛ» на странице с указанием копирайта, выпущенной издательством «Даблдей энд Компани» в 1975 году. В книге о вампирах, однако, которых, по всеобщему убеждению, в реальной жизни не существовало. Да только они существовали. И, по крайней мере, в некоторых мирах, соседствующих с этим, никуда не делись и поныне. — Не расставляй мне такие ловушки, — прервал его раздумья Джейк. — Не заманивай меня в них. Не делай этого, если мы все в одной лодке, отец. Хорошо? — Сожалею, — ответил Каллагэн. — Извини меня. Джейк чуть улыбнулся и погладил Ыша, сидевшего в нагрудном кармане пончо. — Она… Мальчик покачал головой. — Сейчас не хочу о ней говорить, отец. Лучше всего даже не думать о ней. У меня такое чувство, не знаю, может ничего этого и нет, но чувство сильное, будто ее что-то ищет. И если это так, лучше не давать этому чему-то подслушивать нас. А оно может. — Что-то?.. Джейк протянул руку и коснулся шейного платка Каллагэна, повязанного на ковбойский манер. Красного платка. Потом на мгновение прикрыл рукой левый глаз. Поначалу Каллагэн не понял, потом до него дошло. Красный глаз. Глаз Короля. Он откинулся на спинку сидения и более ничего не сказал. Позади Роланд и Эдди ехали верхом и тоже молчали. Оба взяли с собой не только оружие, но и заплечные мешки. Ранец Джейка тоже лежал в фургоне. Если после сегодняшнего дня они и вернулись бы в Кэллу Брин Стерджис, то ненадолго. «В ужасе», — вот что собирался сказать Джейк, но на деле все обстояло гораздо хуже. Потому что до него доносился невероятно слабый, невероятно далекий, но достаточно отчетливый крик Сюзанны. И надеялся, что Эдди его не слышал. 2 Они все дальше отъезжали от города, жители которого, несмотря на землетрясение, в большинстве своем спали после эмоционального стресса, выпавшего на их долю прошлым днем. Утро выдалось холодным, так что воздух паром выходил изо рта, а засохшие стебли кукурузы покрывала корочка инея. Над Девар-Тете Уйае, словно дыхание реки, висел туман. «Зима на подходе», — подумал Роланд. Через час начали встречаться пересохшие русла рек. Стоящая вокруг тишина нарушалась только позвякиванием постромок, скрипом колес, всхрапыванием лошадей, редким сардоническим криком одного из ослов-альбиносов, запряженных в возок, и далекими воплями расти. Должно быть, птицы летели на юг, если все еще могли его найти. Через десять или пятнадцать минут после того, как земля справа от дороги начала заметно подниматься, наполняясь, помимо сухих русел, утесами, обрывами и холмами с плоскими вершинами, они вернулись на то самое место, куда двадцать четыре часа тому назад пришли с детьми Кэллы и сразились с Волками. Здесь от Восточной дороги ответвлялся проселок и тянулся на северо-запад. А в кювете по другой стороне дороги осталась траншея, в которой поджидали Волков Роланд, его ка-тет и Сестры Орисы. А где же эти Волки, раз уж о них зашла речь? Вчера, когда они покидали поле боя, дорога осталась заваленной их телами. Числом более шестидесяти, эти человекоподобные существа прискакали с запада, в серых рейтузах, серых плащах, с оскаленными волчьими масками вместо лиц. Роланд спешился и подошел к Хенчеку, который неуклюже, сказывался возраст, слезал с двухколесного возка. Роланд не сделал попытки ему помочь. Хенчек и не ожидал помощи, мог обидеться, получив ее. Стрелок дождался, пока тот одернет темный плащ, уже собрался задать вопрос, потом понял, что без него можно обойтись. В сорока или пятидесяти ярдах, чуть дальше по дороге, на ее правой стороне появился большой холм из вырванных с корнем кукурузных стеблей, которого не было днем раньше. Погребальный костер, догадался Роланд, только сложенный безо всякого почтения к павшим. Теперь ему не пришлось напрягаться, думая о том, как горожане провели вторую половину вчерашнего дня, до того, как начался праздник, после которого они сейчас отсыпались, потому что видел перед собой плоды их трудов. Они боялись, что Волки могут ожить, спросил он себя, и на каком-то уровне сознания пришел к выводу, что именно этого они и боялись. Вот и перетащили тяжелые, неподвижные тела (серых лошадей и одетых в серое Волков) на кукурузное поле, навалили друг на друга, забросали вырванными с корнями стеблями кукурузы. И сегодня собирались этот костер запалить. А если бы подул семинол? Роланд не сомневался, что даже угроза выжечь всю растительность на плодородной земле между рекой и дорогой не изменит их планы. И понятно, почему. Урожай собран, до вспашки еще полгода, зола и пепел — отличное удобрение, это знает любой крестьянин. А кроме того, они не будут спать спокойно, пока не сгорит этот рукотворный холм. — Роланд, посмотри, — в голосе Эдди слышались печаль и ярость. — Ах, черт побери, ты только посмотри! На проселке, около того места, где Джейк, Бенни Слайтман и близнецы Тавери затаились перед последним броском через дорогу, стояло помятое и ободранное кресло Сюзан, блестя остатками хрома на солнце, с измазанным пылью и кровью сидением. Погнутое левое колесо полностью обездвижило его. — Почему ты говоришь во злобе? — спросил Хенчек. К нему присоединился Кантаб и полдюжины стариков-мэнни, которых Эдди, из-за их одежды, иной раз называл Плащами. Как минимум двое из них возрастом не уступали Хенчеку, и Роланду вспомнились слова Розалиты: «Многие такие же старые, как Хенчек, один или двое слепы, как летучие мыши, и им придется подниматься по горной тропе в темноте». Сейчас, конечно, о темноте речь не шла, но он не знал, как некоторые из них сумеют добраться до самого крутого участка тропы, не говоря уже о том, чтобы подняться к самой пещере. — Они принесли катящийся стул твоей женщины, чтобы почтить ее, так почему ты говоришь во злобе? — Потому что мне хочется, чтобы оно было целым, а она сидела в нем, — ответил Эдди старику. — Ты это понимаешь, Хенчек? — Злость — самая бесполезная из эмоций, — ровным голосом ответил старик. — Разрушает мозг и вредит сердцу. Губы Эдди утончились до предела, превратившись в белый шрам под носом, но ему удалось сдержать резкий ответ. Он подошел к видавшему виды креслу Сюзанны, оно прокатилось сотни миль с того дня, как они нашли его в Топеке, но теперь уже откатало свое, и задумчиво уставился на него. Когда к нему приблизился Каллагэн, он знаком дал понять, что хочет побыть один. Джейк смотрел на то место на дороге, где Бенни разорвало в клочья. Останки мальчика, понятное дело, унесли, и кто-то засыпал его кровь слоем земли, но Джейк все равно видел темные пятна. И оторванную руку Бенни, лежащую ладонью вверх. Джейк помнил, как отец его друга выбежал из кукурузного поля на дорогу и увидел лежащего на ней сына. Пять секунд или около того не мог издать ни звука, и этого времени, подумал Джейк, вполне хватило бы, чтобы сказать сэю Слайтману, что они вышли из боя с невероятно малыми потерями: один убитый мальчик, одна убитая жена ранчера, еще один мальчик со сломанной лодыжкой. Просто чудо, что им удалось так легко отделаться. Но никто не сказал, и Слайтман-старший испустил дикий вопль. Джейк знал, что никогда не забудет этого вопля, как всегда будет помнить Бенни, лежащего на окровавленной, утоптанной земле с оторванной рукой. Рядом с тем местом, где упал Бенни, лежало что-то еще, присыпанное пылью. Джейку показалось, что блеснул металл. Он опустился на колено, разгреб пыль и поднял одну из самонаводящихся разрывных гранат Волков, которые назывались снитчами. Модель «Гарри Поттер», так следовало из надписи на гранате. Вчера он держал пару штук в руке и чувствовал, как они вибрируют. Слышал их слабое, зловещее гудение. Эта ничем не отличалась от камня. Джейк поднялся, бросил гранату в сторону груды прикрытых кукурузными стеблями Волков. Бросил со всей силой, так, что заныло плечо. Наверное, и завтра каждое движение руки отдавалось бы болью, но Джейка это не волновало. Как не волновало и негативное отношение Хенчека к злости. Эдди хотел вернуть жену, Джейк — друга. И если Эдди еще мог надеяться, что его желание осуществится, то Джейк Чеймберз — нет. Потому что из царства мертвых не возвращаются. Если человек умирает, это навсегда. Он хотел идти к пещере, оставить за спиной этот участок Восточной дороги, чтобы больше не смотреть на пустое, искореженное кресло Сюзанны. Но мэнни, взявшись за руки, окружили поле боя, и Хенчек молился резким, скрипучим, пронзительным голосом, от которого у Джейка звенело в ушах: очень уж голос напоминал визг перепуганной свиньи. Он обращался к какому-то Оуверу[7], прося о безопасном пути к той пещере и успешного осуществления намеченного, без потери жизни и рассудка (вот эта часть молитвы Хенчека особенно встревожила Джейка, ему и в голову не приходило, что можно молится о сохранении рассудка). Глава клана также просил Оувера вдохнуть жизнь в их отвесы и магниты. И, наконец, помолился о кавен, стойкости магии, и фраза эта, похоже имела особое значение для мэнни. Когда он закончил, они хором произнесли: «Оувер — сэм, Оувер — кра, Оувер — кан-тах», — и опустили руки, а некоторые упали на колени, чтобы отдельно посовещаться с действительно Большим боссом. Тем временем Кантаб повел пятерых или шестерых мужчин помоложе к возку. Они скатали белоснежно-белую парусину, открыв несколько больших деревянных ящиков. Отвесы и магниты, догадался Джейк, размером гораздо большие тех, что висели у них на шее. На это мероприятие они привезли тяжелую артиллерию. Ящики покрывали рисунки: звезды, луны, какие-то странные геометрические фигуры, скорее, знаки каббалистические, чем христианские. Они могли выглядеть, как квакеры или амиши[8] со своими плащами, бородами и черными шляпами с круглой тульей, могли ввернуть в разговоре вышедшие из употребления старомодные слова, но, насколько знал Джейк, ни за квакерами, ни за амишами не замечалось такого хобби, как путешествия между мирами. Из ближайшего фургона мэнни достали длинные полированные деревянные шесты. Их вставили в специальные металлические кольца на нижней части разрисованных ящиков. Джейк узнал, что называются эти ящики коффами. Мэнни носили их точно так же, как когда-то по улицам средневекового города носили религиозные реликвии. Собственно, Джейк полагал, что в определенном смысле коффы и являли собой религиозные реликвии. Они двинулись по проселку, на котором так и остались закрутки для волос, обрывки ткани, маленькие игрушки. Приманка для Волков, проглоченная ими приманка. Когда они достигли того места, где Фрэнк Тавери угодил ногой в нору или промоину, Джейк услышал голос его красавицы-сестры: «Помоги ему… пожалуйста, сэй, умоляю…». Он помог, и да простит его Бог. А Бенни умер. Джейк отвернулся, с перекошенным лицом. «Ты теперь стрелок, ты должен держать себя в руках». И он заставил себя повернуть голову. Рука отца Каллагэна легла на его плечо. — Сынок, ты в порядке? Ты ужасно побледнел. — Все хорошо, — к горлу подкатился комок, большой комок, но усилием воли Джейк сумел проглотить его и повторить ложь, скорее для себя, чем для отца Каллагэна. — Все хорошо. Каллагэн кивнул и перекинул небольшой рюкзак (рюкзак горожанина, который в глубине своего сердца не верит, что отправится в дальнюю дорогу) с левого плеча на правое.