В столовой стояла гробовая тишина. Через полтора часа после приезда лорда Эшбёрна, когда Кейли успела принять ванну, обсохнуть и переодеться к обеду, из хозяйской спальни так никто и не вышел. Девушка ходила туда-сюда мимо накрытого стола, зажав между зубами ноготок, и буквально сгорала от нетерпения. А ещё, пожалуй, ревности, хоть ей и не хотелось этого признавать. Вскоре Джордж вернулся с короткой утренней прогулки, как он проговорился, чтобы «проветрить голову». Он уселся за стол и начал болтать о пасмурной погоде, о прекратившемся снегопаде, и ещё что-то о мельницах. На расспросы, отчего миссис Стоун такая угрюмая, раз Александр пошёл на поправку, Кейли не стала отвечать. «Всё из-за твоего поганца отца! Развратника и негодяя! Я его ненавижу, он испортил твоему брату жизнь!» — хотелось крикнуть ей во весь голос, но обещание есть обещание. Вместо этого она стоически проглотила гнев и спросила молодого человека о поездке в Лондон. И, разумеется, о Её Высочестве принцессе Софии. — О, дорогая моя! Она очаровательна, хоть и много старше, но с ней совершенно не скучно! — Джордж мигом купился на её мнимый интерес. — Бедняжка, мне жаль её. Королевская семейка задушила принцессу своими заморочками… впрочем, не суть. Вам нравится барокко? Нам всем обязательно стоит поехать на Рождество в Кенсингтон, я организую встречу с Её Высочеством. Возьмём комнаты в самой ближайшей гостинице, посетим резиденцию принцессы, повеселимся… Пока Джордж в свойственной ему манере фантазировал о грядущих праздниках, Кейли всё никак не могла унять эту дрожь в руках. Как долго Эшбёрн находится в комнате с её мужем! И как мучительно ждать, не понимая, что там происходит! «Я пойду туда и вышвырну его вон! К чёрту всё! Хватит мучить моего мужа!» — подумала она, но Джордж отвлёк девушку: — Дорогая, баранина совсем остыла. Вы же не будете жевать холодное мясо, садитесь уже за стол. Я уверен, отец вот-вот… — Зачем вы написали ему? — не выдержала Кейли; у неё на лице было написано раздражение, но она постаралась не спросить лишнего. — Мы тут… прекрасно справлялись без вашего отца! — Как я мог не написать? — вмиг нахмурился Джордж. — Он и его отец тоже. Пусть вы его и недолюбливаете, о чём я прекрасно догадываюсь, но это он воспитал Алекса. Он отдал его в училище, платил за него… Да, у моего отца много недостатков… «Недостатков? Он — чудовище! Знал бы ты, от какой участи тебя спас брат!» — Но я всегда знал, что он относится к нему по-особенному. Со мной он никогда не возился. После смерти матушки я был больше на руках у нянек… Да хоть миссис Миллз спросите! В голосе молодого человека послышалась такая искренняя печаль, что Кейли невольно стало жаль его. В неведении была его радость и одновременно несчастье. Да, Эшбёрн забросил воспитание родного сына, потому что в это время наблюдал, как совращают Александра. Это и есть его методы воспитания? Это такая особая форма отеческой любви? Кейли поёжилась и тряхнула головой. Поскорее бы он убрался, ей уже не терпелось вернуться к мужу и всё узнать. — Вряд ли отец примчался бы, узнай он о моей болезни, — произнёс Джордж скорбным тоном. — Но коли уж вы его не принимаете, дорогая, то и на меня свой гнев направьте. — Отчего же? — удивилась она. — Мои долги да неумение щадить семейный бюджет загнали вас сюда. И Алекса тоже, — усмехнулся Джордж, играя с серебряной вилкой. — Ваш брак состоялся благодаря мне… и отцу, разумеется. Кейли скривилась, но ничего не сказала. Время старых обид прошло, а тему с ненавистным для Александра браком пора было закрыть. Он только-только стал чуть ближе к ней, нежнее и смелее, и ей очень хотелось раскрыть в нём эту дремлющую смелость. Не такую, какой его научил Эшбёрн, а настоящую, мужскую смелость быть свободным и сильным… Через несколько мгновений Кейли услышала голоса за приоткрытой дверью. В столовую тут же влетел молоденький лакей и передал ей письмо. Не успела девушка открыть конверт, вошла Оливия, заметив которую даже Джордж поднялся и спросил: — Что с тобой, дорогуша? Да ты ни жива, ни мертва! Что случилось? — Миледи! — Оливия встала перед Кейли с трясущимися руками. — Только что прибыл из Лидса мистер Уитфорд от вашего отца… Он весь бледный и расстроенный! Говорит, что… что… Но Кейли уже почти её не слышала. В письме были всего две строчки и подпись виконта. Писал он, что состояние леди Клариссы ухудшилось пару дней назад, и просил дочь приехать, как только она сможет. — Что говорит Уитфорд? — механически произнесла девушка, отдавая письмо Джорджу. — Её Милость… Леди Кларисса… Ей очень плохо. Кейли почудилось, что вся комната поплыла у неё перед глазами. Но лишь на мгновение. Она вспомнила улыбку своей мачехи, и как настойчиво она упрашивала Кейли вернуться с мужем в Фаунтинс. Что это за игра судьбы такая? Девушка схватилась за голову, не замечая ни Джорджа, ни горничную, ни подоспевшего лакея. Отдышавшись, наконец, она властно сказала: — Оливия! Достань мне синюю амазонку, да поживее. А ты, дружок, беги и вели седлать Сверчка. — Опомнитесь, милая! — Джордж тут же встал перед нею, пытаясь преградить собой дорогу. — Куда вы на ночь глядя? Ещё и верхом! А если погода ухудшится? Нет уж, никуда я вас вот так не пущу. — А я вас и не спрашивала… — Хватит! В экипаже будет спокойнее, и я поеду с вами, иначе Алекс с нас обоих три шкуры сдерёт… Кейли так гневно взглянула на него, что даже остолбеневшая Оливия перепугалась. Горничная всё ждала указаний от кого-нибудь, осознавая, как это опасно — ехать верхом до Лидса да ещё и в такую погоду. — Не прикасайтесь! — рявкнула Кейли, оттолкнув от себя Джорджа. — Моя мама больна и ждёт меня! — А что сказать… — Да делайте, что хотите! — отмахнулась она и схватила Оливию за руку. — Живо наверх! Пошевеливайся! Никогда прежде она не позволяла себе так разговаривать с кем-либо, тем более с Оливией, которая была с нею рядом полжизни. Но поведение Джорджа и письмо отца окончательно выбили Кейли из колеи. Ей казалось, что с каждым шагом её ноги увязают в чёрной жиже, и она двигается всё медленнее. И она злилась, очень злилась. На себя, что её не было рядом с родными. На мачеху, ведь она уговорила её уехать. На Александра и его молчание насчёт Элизабет Хоук… Она собралась очень быстро, невзирая на несмелые уговоры горничной. Миссис Миллз попалась ей на парадной лестнице, и женщина даже не успела ничего сказать. Она лишь увидела девушку в синей амазонке из шерстяной ткани и длинном плаще, сбегающую вниз. Кейли на ходу обвязывалась шарфом и давала распоряжения прислуге. Сорокалетний мистер Уитфорд — седоволосый поверенный виконта — поначалу даже не узнал в побледневшей девушке юную виконтессу. Всё, что он успел ей сказать, было: — Леди Кларисса была без сознания прошлым днём… А Кейли уже вскакивала на лошадь. Она крикнула Уитфорду следовать в экипаже за нею, а в качестве грума с ней поехал Жосайя Макдуф. Этот молодой мужчина, сильный и огромный как медведь, работал в Фаунтинс-холле всего несколько дней, но он отлично знал большие дороги и, разумеется, всё о лошадях. Кейли гнала Сверчка за ним, посматривая на его рыжую макушку как на спасительный огонёк, и молила Господа, чтобы всё обошлось. Чтобы её предчувствие было обманчивым, и чтобы леди Кларисса оказалась в порядке. Они проехали через окраины Рипона и Уэзерби, по серым извилистым дорогам с подобием мостовых и таким же подобием ориентиров. Погода действительно испортилась, но снега не было. Лишь посеревшие поля кругом да одинокие деревенские домики, из каминных труб которых вовсю валил дым. Верхом дорога заняла почти четыре часа. Отвыкшая от такой спешной езды, Кейли очень скоро почувствовала, как реагирует её тело на усталость и ноющую боль в мышцах. Но ни разу она не подумала остановиться. Сверчок под нею хрипела и пучила глаза, но простор и открытая дорога лишь подстёгивали мчаться во всю прыть, ведь она давно уже не выезжала за пределы Фаунтинс. День едва пошёл на убыль, когда Кейли, наконец, въехала во внутренний дворик знакомой гостиницы. Оставив Сверчка на попечение Жосайи, девушка бросилась к дверям. Никто не остановил её, никто из нескольких незнакомцев, попавшихся на пути, не успел даже толком разглядеть это растрёпанное испуганное создание, чьи плащ и юбка были в грязи, как и сапожки. Почему-то дверь в апартаменты виконта была открыта. И почему-то на пороге толпились несколько слуг, из-за которых пройти в комнаты было непросто. Кейли бездумно снимала перчатки из оленьей кожи и шла к этой двери, словно зачарованная, а громкий пульс стучал где-то в голове, из-за чего она едва слышала разговоры вокруг себя. Её пропустили, и она, конечно, не заметила взволнованных лиц окружающих. В большой спальне царила полутьма и сильно пахло воском. А ещё какими-то мазями. Отец Кейли, виконт Саутфолк, сидел в глубоком кресле напротив постели, где за полупрозрачным балдахином лежала его супруга. Над ней, как вестник злого рока, низко склонился врач, одетый почему-то в дорожный плащ. Ещё в комнате находились двое мужчин, судя по всему, они прибыли с этим человеком. Никто из них не заметил замершую на пороге девушку, поэтому, когда врач заговорил, обратившись к виконту, она лишь прижалась к дверному косяку, вцепившись в него пальцами: — Когда вы хотите, чтобы мы доставили тело в Беркшир, Ваша Милость? — Я хочу уехать, как можно скорее, поэтому… Кейли?! Она даже не узнала голос отца, настолько он показался чужим и далёким. И когда мужчина поднялся и подошёл к ней, посмотрев ему в глаза, она поразилась тому, каким потускневшим стал его взгляд. — Я получила твоё письмо, — произнесла она глухо, снова уставясь на кровать. — Я приехала верхом… Так быстро, как только могла… Папа, что случилось? Вместо ответа он, словно механическая кукла, покачал головой и опустил глаза в пол. Ему было трудно говорить, но после паузы, в конце концов, виконт произнёс, не глядя на дочь: — Она ушла к Святой Деве. Мне очень жаль, милая. Всё, что происходило потом, Кейли уже не замечала. Она словно выпала из этой реальности, и кто именно обращался к ней, помогал ходить или садиться, было всё равно. Слёз тоже не было. Никаких истерик и причитаний. В один момент девушка вдруг осознала, что стояла на коленях перед большой кроватью, где лежала её мачеха — мертвенно бледная, но до сих пор такая красивая, что не верилось — она умерла. Она провела в таком положении три часа, пока сам виконт не выдержал и увёл дочь в соседние комнаты. Кейли смотрела на него и одновременно не видела отца. Для неё он стал таким прозрачным, словно привидение, словно это он умер. Сжавшееся в кресле привидение в помятом костюме, с покрасневшими глазами и высохшими побелевшими губами. Они оба не спали той ночью. И только раз Кейли, выйдя из своего оцепенения, спросила, едва ворочая языком: — Почему это случилось? На что виконт ответил, повторив за докторами: лихорадка затянулась, она съела леди Клариссу изнутри, и к концу женщина уже почти не могла дышать. Никто ничего не мог сделать. И даже будь Кейли рядом, это не изменило бы исхода. — Но я хотела быть с ней! — воскликнула девушка, наконец. — Она была единственной матерью, которую я знала! А она прогнала меня, не позволив остаться! За что?! Разумеется, она не собиралась никого винить. Но эмоции взяли над нею верх, и виконт это понял. Когда дочь подошла и опустилась на колени у его ног, он положил ладонь ей на голову и заплакал. Кейли держалась до последнего, но слёзы уже нещадно душили и её. Они больше не говорили о болезни, о причинах и следствии. Они вообще мало о чём говорили следующие три дня. Возвращение в Беркшир стало приоритетным делом, и Кейли, разумеется, осталась подле отца. Но они едва разговаривали. Не потому, что в ком-то затаилась обида, или же печаль стала чересчур непосильной. Отцу и дочери, по-своему обожавшим Клариссу Хардинг, просто не нужны были лишние слова. Оливия, конечно, приехала вместе с мистером Уитфордом. И, как это ни странно, Джордж прибыл вместе с ними, хотя Кейли не ожидала так скоро его увидеть. Она предпочла бы, чтобы он остался в Фаунтинс… Она предпочла бы, чтобы никто из её новой самостоятельной жизни не мелькал перед глазами в Стиллфилд. Однако Джордж оказался весьма настойчив. С того самого момента в гостинице, в Лидсе, как Кейли в последний раз взяла ледяную руку мачехи в свою, поцеловала её на прощание и отпустила, все прежние стремления, желания и вся её энергия куда-то испарились. И вот, в поместье виконта стало слишком много людей. Старые знакомые и множество соседей — все хотели попрощаться и утешить виконта Саутфолка в столь тяжёлый час. Графиня Бриджертон с мужем тоже приехали, но Кейли лишь сухо поблагодарила подругу за слова утешения. Вокруг вечно кто-то крутился и желал что-то ей высказать, поэтому первое, что сделала Кейли, едва покинув местный собор — заперлась в своей комнате и не выходила оттуда почти двое суток. Оливия и Анита предприняли попытки поднять её с постели через три дня после тяжёлых похорон. Но девушка ничего не желала слышать. Её тело будто стало невесомым. От долгого сна и пребывания в закрытом помещении голова просто раскалывалась от боли. Но выходить и смотреть в глаза целому миру за стенами спальни казалось ей непосильным испытанием. Кейли то и дело спрашивала себя, и иногда спрашивала у Бога: «За что? Почему сейчас? Почему именно мы? На что я променяла жизнь любимой матери?» Кейли инстинктивно распахнула глаза, и её дрёма рассеялась. Яркий солнечный свет лился в спальню, а на табурете возле постели, на мягкой декоративной подушке, сидела графиня Бриджертон. Заметив, что подруга проснулась, молодая женщина улыбнулась уголками губ: — Ну наконец-то! Я уж подумала, ты приросла к этой кровати. На графине было воздушное платье из шёлкового тюля и атласа бежевого цвета, с изящной вышивкой под грудью, на что полусонная Кейли обратила внимание. А ещё она обратила внимание на заметно выпирающий живот Аниты. Конечно, она поразилась. И осознание это вмиг пробудило Кейли ото сна. — Ты заметила? — спросила Анита с улыбкой. — Что ж, лучше поздно, чем никогда. — Но… как же… когда ты… — Уже пятый месяц. Раньше было не так заметно. — Прости меня, — пробормотала девушка и села прямо, откинув одеяло. — Я совершенно ничего не замечала вокруг себя всё это время. — Ну, ты действительно была занята своим драгоценным капитаном, так его раз так! И всё же ты стала женой, ты выросла, и у тебя отныне своя семья, пусть пока и совсем маленькая.