* * * Бентли Литтл (род. в 1960 г.) американский писатель, работающий в жанре мистики и хоррора. Использует псевдоним Филип Эммонс. Родился в небогатой семье. В полной мере вкусил простой рабочей жизни. Получил образование в 1996 году в Университете штата Калифорния, стал бакалавром в области коммуникаций и магистром английской и сравнительной литературы. Перед тем как стать писателем, перепробовал много профессий: работал мойщиком окон, участником родео, коммивояжером, фотографом, репортером. Ныне живет с женой в Калифорнии. И вот оно опять. Сначала Эллисон обнаружил упоминание о нем в записанной на языке пима истории народа хохокам,[1] или Тех-Кто-Исчез, — упоминание о Темном Человеке, положившем конец древней культуре. В его руках находился аналог библейских апокрифов: запретного, отреченного знания, которому надлежало оставаться сокрытым и погребенным, неразделенным и неявленным. Сидя в одиночестве в крупной научной библиотеке Хантингтона, он с волнением перебирал разложенные на столе перед ним стопки подлинных документов и ксерокопий, разыскивая другие упоминания. Находка не относилась к области его интересов и не могла дополнить собой его диссертацию, однако история являет свою суть посредством подобных случайных открытий и связей, и под стук заторопившегося сердца он все глубже зарывался в бумаги. Да, пока что он всего лишь студент-последипломник, однако, возможно, что именно ему удалось впервые заметить появление этой темной, рожденной хаосом фигуры в различных культурах и временах. Появление возможное, однако невероятное. И вот опять такое же! Он наткнулся именно на то, что искал: на упоминание в испанских документах о малоизвестном колорадском племени нахапи, исчезнувшем спустя столетие после явления испанцев, о чьей участи до сих пор гадали те, с кем они торговали. Конечно, придется еще раз проверить, насколько точен перевод, однако в английской версии дневника испанского миссионера говорилось, что нахапи бежали со своих земель и рассеялись среди чужаков, конец их был вызван появлением таинственного черного духа в облике человека, явившегося из восточной пустыни и сеявшего за собой болезнь и раздоры. Эллисон извлек чистую папку, надписал на этикетке «Темный Человек» и отправил в нее копии записи из дневника миссионера и записанную на пима историю хохокамов. Он даже не заметил бы связи между двумя этими фигурами, если бы не вспомнил вовремя аналогичный рассказ, присутствующий в мифологии майя. По чистой случайности в прошлом сентябре он писал статью о мезоамериканской цивилизации для семинара по культурной антропологии и в процессе своих исследований выяснил, что распаду этого общества предшествовало явление с севера темного, черного как смоль пророка, чьи предсказания засухи и голода, войны и мора неожиданно оказались удивительно точными. Воспоминание об этом так и оставшемся неиспользованным факте прозвонило в колокольчик в тот самый момент, когда он читал о конце хохокамов. Теперь нужно было заново просмотреть эту информацию из истории майя, проверить, нельзя ли найти ей параллели в истории других культур. Когда возникнет возможность. Лучше обратиться к этой теме потом. А сейчас все внимание нужно сконцентрировать на диссертации. И на приближающемся устном экзамене. A потом на защите. И на поисках работы, наконец… Однако прошло целых четыре года, прежде чем ему довелось снова обратиться к материалам из этой папки. По правде сказать, Эллисон начисто забыл обо всех злосчастных следствиях появления таинственной черной фигуры, и вспомнил он о ней, только когда начал сортировать свой архив, сохраняя подлинные документы, оцифровывая копии и утилизируя внушительный объем ненужных заметок. Тогда-то он и наткнулся на папку, подписанную «Темный Человек». Теперь он работал научным сотрудником в Мискатоникском университете, расположенном на противоположном краю континента от Университета Калифорнийского, и трудился теперь над проектом, проводившимся в сотрудничестве с Британским музеем, посвященным обзору археологических открытий, совершенных в золотой век империи. Его пригласили провести месяц в музее, исследуя и составляя хронику континентального исторического нарратива, основанного на артефактах, приготовленных для выставки, и по этой причине он перелистывал все свои старые бумаги, пытаясь обнаружить нечто такое, что можно было бы использовать в Британии, и попутно избавиться от того, что ему никогда более не пригодится. Наиболее тесно по работе он был связан с британским археологом Уильямом Кроули, который и встретил Эллисона у дверей музея в день его появления. Эллисон ожидал встретить пожилого чопорного академика — из тех, кому удается самым серьезным и не комичным образом произносить укоризненное и надменное «в самом деле», — однако Кроули оказался молодым человеком отнюдь не строгого вида, стриженным под ежик и лишь на несколько лет старше его самого. Оба молодых человека немедленно взялись за дело и провели все утро в турне по задним комнатам музея, в которых, собственно, и производится бoльшая часть работы исследователя. Несколько дней спустя, просматривая детали толкования некоторых минойских пиктограмм, Кроули случайно упомянул об известном сходстве Крита и Нового Света, которое он усмотрел в том, что предвестники падения культур минойцев и анасази[2] оказались удивительно схожими. По его словам, перед падением обеих цивилизаций в каждой из них из неведомой глуши объявился таинственный темный человек, вестник хаоса, на Крите сначала посеявший политические разногласия, а затем поразивший бесплодием женщин различных общественных слоев, а на американском Юго-Западе словно бы единым взмахом косы срезавший селения индейцев. Итак, Эллисон не первым подметил кросс-культурные параллели в образе Темного Человека. Этого следовало ожидать, однако он все же ощущал разочарование, ибо втайне надеялся оказаться единственным открывателем никем прежде не замеченной связи между с виду совершенно несопоставимыми обществами. И то, что его как бы уже отодвинули на задний план, заставило Эллисона несколько приуныть. И все же ничто не могло помешать ему пролить новый свет на существующую теорию, и посему он дал себе обет, что в свободное время — не то чтобы у него было много такового — он тщательно исследует схожие моменты апокалиптических мифов, рожденных исчезнувшими цивилизациями различных стран. Примерно через неделю-другую он рассказал Кроули о своих факультативных интересах. Оба они обедали — жареной рыбой и чипсами — на задних ступенях музея, наблюдая за тем, как рабочие разгружают ящики с присланными на время выставки египетскими артефактами, когда Эллисон обратился к теме Темного Человека и рассказал Кроули о папке, которую начал вести еще последипломником. Поправ прежние амбиции, он рассказал, как нашел упоминания о черной фигуре в истории племени нахапи и погибших хохокамов, после того как обнаружил аналогичный сюжет в истории майянской цивилизации, с которой знакомился для выпускного семинара. — А теперь оказывается, существует миф, утверждающий, что очень похожая фигура присутствовала при конце минойцев. Я не знал об этом, пока ты не рассказал мне, однако с тех пор память о нем не покидает меня. Интересно, каким образом путешествуют между культурами подобные сюжеты? Ведь многие из этих обществ разделяют тысячелетия, кроме того, они расположены в частях света, между которыми, насколько нам известно, не существовало культурных контактов. Каким образом аналогичные концепции появляются в столь не связанных друг с другом системах преданий? — Возможно, они основаны на реальных фактах, — проговорил Кроули. — То есть ты хочешь сказать… — Я ничего не хочу сказать. — Кроули скомкал замасленный пакет, в котором совсем недавно находился его ленч. — Пойдем-ка. Лучше вернемся к работе. Нам нужно еще много сделать. …реальных фактах. Интонация, с которой он произнес эти два слова, заставила Эллисона подумать, что археологу известно нечто большее, чем он готов сказать. Или же, по меньшей мере, обладает кое-какими обоснованными предположениями на сей счет. К этому времени Эллисон уже успел познакомиться с коллегой в достаточной мере для того, чтобы понять, что Кроули не станет высказывать никаких предположений, не имея для них прочного обоснования. И потому он не стал настаивать, решив до поры оставить тему в покое, чтобы успеть и самому раскопать какие-нибудь новые свидетельства, прежде чем приступать к более глубокому разговору. Однако уже на следующий день имя этого Темного Человека обнаружилось в одном из вспомогательных исследовательских материалов, сопровождавших минойские пиктограммы. Петохталрейн. Насколько он мог судить, это слово читалось согласно бессмысленной огласовке, приданной минойским знакам в начале девятнадцатого столетия британским ученым, впервые дерзнувшим произвести попытку перевода. Не на латыни, но в подражание ей. Фонетически слово разлагалось на компоненты, звучавшие как «пет тотал рейн»,[3] и, хотя он прекрасно знал, что английский язык того времени не во всем соответствовал современному, связи выглядели достаточно очевидно. Хотя слова, безусловно, не принадлежали староанглийскому, с легким внутренним волнением он начал гадать, не содержит ли это имя упоминания Потопа. Тотальный дождь, ливень? И питомцы? А не Петохталрейн ли это предупредил Моисея о грядущем Потопе? Эллисон даже спросил Кроули, однако его коллега не слышал, чтобы кто-либо связывал эти моменты. Более того, быстрый поиск по базе данных показал, что никаких связей между Темным Человеком и христианством не существует. Итак, перед ним открылось полностью свободное поле для размышлений. Однако он забегал вперед себя самого, позволяя честолюбию затмевать трезвое суждение. Если он действительно хочет поднять эту тему и сделать себе имя за счет создания оригинальной теории распространения апокалиптических мифов, необходимо сконцентрировать свое внимание на конкретике и прямых кросс-культурных корреляциях. В самом деле, если подумать, повествование о Вавилонской Башне действительно может быть каким-то косвенным образом связано с хаосом, сопутствовавшим последним дням существования нахапи. И что, если представление о Темном Человеке незримо пронизывает всю Библию, скрыто присутствуя во многих ее трагических повествованиях? После рабочего дня они отправились в паб, где обсудили служебные дела и личные проблемы Кроули, девушка которого настаивала на том, чтобы он начал подрабатывать в банке. После этого Эллисон помолчал какое-то время, а потом посмотрел на археолога. — А что ты имел в виду, когда сказал, что мифы, о которых мы говорим, основаны на реальных фактах? Кроули пристально посмотрел на него. — Так что ты имел тогда в виду? — Тебе действительно нужно это знать? — спросил Кроули. Эллисон был заинтригован. В вопросе угадывалось скрытое предостережение… предупреждение о том, что продолжение разговора может привести к неожиданному и нежеланному ответу. Он посмотрел на своего собеседника. — Так почему же? Кроули уже был слегка навеселе, так что Эллисон был готов к неожиданностям, однако ответ археолога тем не менее удивил его. — В музее существует хранилище, которое я тебе пока еще не показывал, которое показывать тебе не должен и, более того, скорее всего, не должен знать о нем сам. Там хранятся такие вещи… — он умолк, качая головой. Однако еще одной пинты и скромной порции лести хватило на то, чтобы уговорить его вернуться в музей и, под предлогом наличия какой-то неоконченной работы, спуститься в подвал, в рабочую комнату и в то самое хранилище, располагавшееся за нею. Кроули воспользовался своим пропуском для того, чтобы открыть дверь, а потом отступил в сторону, пропуская Эллисона в помещение. Низкая, лишенная окон комната, выглядела скорее как бункер, чем хранилище: вдоль нее выстроились два ряда длинных металлических столов, занятых разного рода археологическими находками. У дальней стены располагался старомодный картотечный шкаф — рядом с металлической конторкой и шкафом со стеклянными дверцами, занятыми всякого рода приборами и инструментами. Компьютера нигде не было видно. Вдоль боковых стен тянулись два ряда некрашеных дубовых шкафов. — И кто работает с этими материалами? — поинтересовался Эллисон. Кроули пожал плечами. — Не знаю. Не уверен в том, что в этой комнате вообще кто-либо работает. Я никогда не видел здесь никого, и за те два года, что я знаю о ее существовании, в облике комнаты не произошло никаких изменений, указывающих на то, что ее посещают. — Но кто-то ведь должен знать о ней? — Ну, в этом сомневаться не приходится. Откровенно говоря, когда я впервые стал расспрашивать о ней, мне велели заткнуться, после чего вообще рекомендовали помалкивать на эту тему. А уж потом держаться от нее подальше, хотя, как ни странно, не отобрали пропуск, открывавший мне доступ в нее. Не знаю, по какой причине… потому ли, что никто не знал, что проход в нее открыт для меня, или же потому, что люди, знавшие об этом, не желали напоминать об этой комнате своему начальству. Перед твоим приездом сам Спенсер велел мне не рассказывать тебе об этой комнате. Почему? Обогнув край ближайшего к нему стола, Кроули прошел по центральному проходу между рядами и пальцем поманил за собой Эллисона. По обе стороны от них были разложены, словно для выставки, древние каменные инструменты и таблички. За ними, как пояснил Кроули, находилась запретная керамика, скрываемая не только от публики, но и от музейного персонала и приезжих ученых. Причина была ясна Эллисону. Неправильны были сами очертания этих предметов, они оскорбляли глаз на самых фундаментальных уровнях зрения и лишь каким-то боком соответствовали своей предположительной функции… рисунки, изображенные на слишком гладких поверхностях, выглядели настолько мерзко, что вселяли инстинктивное отвращение. На одном из этих непонятных предметов, похожем на кувшин для воды — впрочем, в той же мере, как и на все другое, был изображен небольшой городок, уродливое сообщество, жители которого обитали в домах, стены которых выписывали такие невозможные углы, что от одного взгляда на них кружилась голова, а по кривой центральной улочке шествовала черная фигура с квадратной головой, за которой теснились обитатели. — Откуда это? — спросил Эллисон. Оказавшись в тесном помещении, Кроули каким-то образом протрезвел. — Не знаю и боюсь выяснять. Эллисон ощущал похожие чувства. И все же во всем этом ужасе усматривалась своеобразная красота, некое высшее великолепие проступало в жутких очертаниях и формах. Он посмотрел налево. Соседний стол был завален грудами мелких косточек и смонтированными скелетами крыс. В некоторых из прочтенных им материалов крысы, появление их стай как бы предвещали появление Петохталрейна. — Это крысы из… — начал он свой вопрос. — Ну, это не крысы, — возразил Кроули. Эллисон нахмурился. — Что же тогда такое? — Посмотри внимательнее. Последовав указанию, он заметил, что каждая из конечностей заканчивается не приличествующими животному когтями, но косточками кисти и пальцев — крошечными человеческими ладошками. Эллисон посмотрел на коллегу, не скрывая потрясения. — Это невозможно! — Наверно, поэтому доступ в эту комнату и закрыт. Не могу сказать, откуда именно привезли эти останки, но так как лично изучал их — могу сказать, что они подлинные. Оба ученых молча смотрели на скелетики псевдокрыс. — Некоторыми знаниями невозможно делиться, — проговорил Кроули. — Иная информация не подлежит разглашению. Покинув зал и музей, они вернулись в паб, где молча пили до самого закрытия. В ту ночь, лежа в постели, Эллисон понял, что никак не может уснуть. Отчасти причиной тому был алкоголь; он не привык пить в таком количестве. Однако причиной в большей степени было увиденное. Эти жуткие контуры, силуэты, не говоря уже об отвратительных крысах, преследовали его разум, делая темные уголки комнаты еще более темными — и не совсем пустыми. Если Кроули был прав, если существование Петохталрейна являлось чем-то большим, чем просто миф, переходящий от одного общества к соседнему, если он действительно существовал реально, являясь на протяжении всей истории то одному обществу, то другому, не стесняя себя географическими ограничениями… — и если то, что он видел в потайной комнате, свидетельствовало именно об этом… тогда, тогда, где именно его видели в последний раз? Завтра, решил Эллисон, он внесет все известное ему на эту тему в свой портативный компьютер и попытается зафиксировать временную последовательность, к которой можно будет добавлять новые данные по мере их поступления.