Глава 9 ЛОВУШКА — Товарищи судьи! Вы вынесете приговор, основываясь на законе в согласии с вашим долгом и совестью. Да, мой подзащитный виновен! Да, он совершил тягчайшее преступление и лишил жизни человека. Мало того, он совершил преступление умышленно и с заранее обдуманным намерением. Но если бы приговор был автоматическим выполнением требований закона, то его выносили бы не люди, а машины. На перфокарту заносились бы определенные данные, и электронное устройство за долю секунды выбрасывало бы нам ответ. Но существует не только буква, но и дух закона, и поэтому в суде людские судьбы решаются людьми. Защищая жизнь обвиняемого, я защищаю социалистический гуманизм. Обвиняемый жил по принципу: человек человеку — волк, жил, убежденный в своей правоте. Товарищи судьи! Именно вы имеете возможность доказать обвиняемому, что люди всегда остаются людьми. Карл Маркс говорил: «Еще со времен Каина известно, что мир нельзя переделать жестокостью». Требование обвинения практически невыполнимо, так как данный приговор приведен в исполнение самим обвиняемым. Он мертв — этот человек! Он убивал себя долго и достиг цели. Он обречен не жить, а существовать и самим фактом существования быть назиданием для живущих. Обвинитель несколько раз повторил жизненное кредо моего подзащитного: «Сила смеется над всем!» Товарищи судьи! Если вы вынесете обвиняемому смертный приговор, то подтвердите правильность данной концепции — то есть в конечном итоге правильность неправды. Разумно ли это? Балясин проснулся, как обычно, в шесть, посмотрел в окно и заулыбался. Парк пансионата заливало солнце, значит, сегодня отдыхающие, оформившие вчера отъезд, останутся. Конечно, с обедом будет неувязка. Но Петровна как-нибудь вывернется, мудрая повариха, опытная. В дверь постучали. — Входите, — сказал Балясин. Дверь дернулась, но не открылась. — Откройте, Владимир Иванович, — раздался незнакомый голос. Балясин повернул ключ и удивленно посмотрел на улыбающегося Семина, затем смутился и пробормотал: — Заходите, Валентин Петрович, запамятовал я, что дверь с вечера замкнул. — С добрым утром, Владимир Иванович. — Семин прикрыл дверь и оглядел комнату. — Я так и рассчитывал, что вы рано встаете. А сын где? — Уехал вечером, дело молодое. А вы что в такую рань поднялись? Семин повернулся к двери, щелкнул ключом и сел к столу. — Извините, Владимир Иванович, у меня к вам срочное дело. Кланяется вам майор Миронов Сергей Иванович и просит передать вот это. — Семин положил на стол перетянутый бечевкой пакет. Балясин посмотрел на Семина, затем на пакет и пожал плечами. — Не понимаю, Валентин Петрович, — сказал он. — Какой майор? — Балясин неуверенно ткнул пальцем в пакет. — Что это такое? — Ваше наследство, Владимир Иванович, — быстро сказал Семин и взглянул на часы. — У нас к вам просьба: отвезите деньги в МУР, по адресу Петровка, 38 и сдайте, скажите, что дал их вам я, Семин Валентин Петрович. У нас изменились обстоятельства, и ни я, ни Сергей отлучиться из пансионата не можем. А держать у себя такую сумму не хотим. Кузнец пробил шесть раз и застыл над своей наковальней. Семин взглянул на часы и спросил: — Вам ясно? Балясин не ответил и смотрел настороженно. Семин сдержал улыбку и продолжал: — Возьмите с собой паспорт и ровно в двенадцать будьте в приемной, пропуск заказан, на пропуске указаны комната и фамилия товарища, к которому следует обратиться. Вас будут ждать, не опаздывайте. — Он встал, открыл дверь и, оглянувшись, добавил: — И аккуратней с деньгами, черт вас возьми. Семин закрыл дверь, и Балясин услышал его смех и быстро удаляющиеся шаги. При чем тут смех? Владимир Иванович стоял несколько секунд не двигаясь, смотрел на закрытую дверь, на пакет с деньгами, затем нерешительно взял его, положил в карман и только тогда опустился на стул. Все он мог представить, но что его гость из восьмого номера окажется оперативником — увольте, пожалуйста. Сергея Ивановича внешность, конечно, тоже подкачала, уклонилась, так сказать, от стандарта. Но Балясин майора видел не один раз, и в форме видел, привык, что есть такой чудной милиционер. Но чтобы гость из восьмого? Балясин прощупал пальцами пакет, который лежал во внутреннем кармане пиджака. Марина взяла горсть талого снега и слепила снежок, оглянулась, подыскивая подходящую цель, и увидела Зотова, который шел к ней по аллее парка. Марина бросила в него снежком. Зотов поднял руку, и снежок приклеился к широкой кожаной перчатке, пулей просвистел над головой Марины и мокрой звездой прилип к ближайшей сосне. — Вот и поздоровались, — весело сказала Марина. — Здравствуйте, очень рад вас видеть. — Зотов твердо пожал руку и заглянул в глаза. И Марина увидела, что он действительно рад и действительно очень. — И я рада, Михаил Алексеевич. — Она секунду колебалась, затем быстро поцеловала его в щеку. — Звонил муж, и выяснилось, что он самый лучший человек на свете. Завидую. — Сергей Иванович прав, когда утверждает, что вас нельзя пускать в приличное общество. Некрасиво подглядывать чужие мысли, — сказала Марина, и они пошли к пансионату. — Не подглядывать, а отгадывать, именно за это ваш шизофреник Миронов получает зарплату. И зря получает, так как способности у него в данной области посредственные. — То есть что вы хотите сказать? — спросила Марина. — А, пустое. — Зотов скорчил гримасу и театрально взмахнул рукой. Марина поняла, что он изображает Миронова. — Не стоит, уважаемая Марина Сергеевна, останавливать на пустяках свое внимание. — Зотов оттянул двумя пальцами подбородок, заговорил, растягивая гласные и делая значительные паузы: — Жить в наше время тяжело. Все уже создано. Все придумано. Мы обречены быть посредственностями. Не люблю врачей и следователей, они знают о нас… — Михаил Алексеевич, — Марина схватила его за рукав, — перестаньте сейчас же. Откуда вы о всех все знаете? — Она оттолкнула его руку, понимала глупость своей обиды, но не могла с ней справиться. — Я хотел вас рассмешить. — У меня было прекрасное настроение, вы мне его испортили. Я вас накажу. — Марина пыталась загладить свою вспышку. — Ну-ка, расскажите, откуда вы все знаете. Учтите, это не просьба, а приказ. Начните со звонка моего мужа. Зотов закашлялся и огляделся. — Нет, такой номер не пройдет. Хотите отвертеться? — Марина подтолкнула его к выходу из парка. — Марш на шоссе, там вы не сможете увильнуть. — Бедная Россия, — Зотов поправил кашне и поднял подбородок, — только у нас в стране женщина — друг, товарищ и член профсоюза. — Ага. Цитируете Семина. Прекрасно, но вам не отделаться шуточками, Михаил Алексеевич. Рассказывайте. Зотов покорно склонил голову, вздохнул и сказал: — Хорошо. — Он задумался, на его лице появилась мечтательная улыбка, он прищурился, и Марина увидела, что у Зотова длинные густые ресницы. — Мужчины какие-то странные, — заговорил он тихо и задушевно, — где соревнования в силе, ловкости и остроумии? Почему они не соблюдают условия игры? Почему не предлагают себя разгадать и понять? — Зотов посмотрел на Марину. — Продолжать? Марина обиделась и не ответила. Они долго гуляли молча. Зотов умел молчать, он молчал легко и с удовольствием. — После завтрака я еду в Москву, часа на два. Мне нужно заглянуть в магазины, — сказала Марина. — Возьмете меня? — после паузы спросил Зотов. — Я с удовольствием погляжу на столицу и потолкаюсь в магазинах. Этот черно-белый пейзаж мне порядком надоел. — С удовольствием, — ответила Марина. — У меня к вам маленькая просьба… — Зотов замялся. — Я не хочу, чтобы наши друзья знали, что я напросился к вам в попутчики. — Какие пустяки, — возразила Марина. — Вы, Михаил Алексеевич, не похожи на человека, которого беспокоит мнение окружающих. — И тем не менее, если вам не трудно, за завтраком пригласите меня с собой. Договорились? — Пожалуйста. — Марина взглянула на часы. — Кстати, мы опаздываем. Они вошли в здание. На втором этаже Марина свернула к своему номеру, а Зотов стал подниматься на третий. Марина скинула шубку, сполоснула руки и тут же спустилась в столовую и увидела… Зотова, который заканчивал завтракать. — Проспали или успели погулять? — спросил Семин, подвигая ей тарелку. — Сегодня отличная погода. — Вы наблюдательный, — Марина переставила свой творог Миронову, — погода действительно хорошая, и я сейчас еду в Москву. — Разрешите мне… — Нет, — перебила Семина Марина, — вы вчера были невежливы и отказались меня проводить. За это сегодня будете наказаны. Сидите здесь и скучайте. Михаил Алексеевич, — сказала она громко, — будьте джентльменом, проводите даму в Москву. — С удовольствием, — ответил Зотов. — Когда прикажете? — Сразу после завтрака. — Я тоже хочу быть джентльменом. — Миронов оглядел стол. — У нас равенство. — Равенство — это скопление посредственностей в одном месте. — Семин выпил молоко залпом и отставил пустой стакан. — Я хочу в Москву, и я в Москву поеду. Если вы меня не возьмете в машину, я залезу в багажник. Я обиделся. — Он встал. — Я пошел одеваться и буду дежурить на улице. Вы от меня никуда не денетесь. Марина рассмеялась и спросила у Миронова: — Вам ясно, как Валентин Петрович понимает равноправие? Едете с нами? — Нет, — актер покачал головой, — я не рожден для поединков. Вы, конечно, будете ходить по магазинам. Если вы купите рояль, то Михаил Алексеевич вам совершенно необходим. Валентин Петрович же сумеет соблазнить всех продавщиц, и вы получите помаду или чулки в дырочку… — В дырочку уже не модно, Сергей Иванович.