«Какафуэго» оказался настоящей сокровищницей. Дрейк приказал вынести с корабля всё подчистую. Один из испанских офицеров лихорадочно торговался с Дрейком, пытаясь убедить его оставить на «Какафуэго» ценный шелк, льняное полотно и тафту. В обмен на эти дорогие ткани он подарил Дрейку золотого сокола с изумрудом на груди. Но это было еще не всё. «Среди прочего серебра, которое наш генерал нашел на этом корабле, обнаружились две очень красивые позолоченные серебряные чаши, принадлежавшие лоцману, – писал Претти. – Увидев их, наш генерал сказал: “Сеньор лоцман, у вас здесь два серебряных кубка, но мне нужен один из них”; поскольку лоцман никак не мог этому воспротивиться, ему пришлось уступить и отдать вторую чашу стюарду с корабля нашего генерала». Отпуская испанскую команду на свободу, Дрейк дал им всем одежду, простые ножи, порох и письмо, гарантирующее беспрепятственный проход на случай, если они встретят другие английские корабли. Капитану Антону он преподнес серебряную чашу с надписью «Francisqus Draques» – на память о самом успешном пиратском набеге, когда-либо совершенном от имени Англии. И он позволил одному из пленников оставить на мачте испанский королевский флаг. «Оставьте герб короля Филиппа там, где он есть, – сказал он, подмигнув. – Ведь это лучший король в мире». Этот король, сам того не зная, обогащал Дрейка, спасал Англию от банкротства и укреплял трон Елизаветы I. Дрейк совершал набеги с такой галантностью, что быть ограбленным этим обаятельным пиратом можно было посчитать за честь. Англичане во время набега вели себя организованно и сдержанно. «В обмен на все это добро мы дали хозяину немного одежды и тому подобного и через шесть дней простились и расстались с ним». Униженный и несколько убавивший в весе, «Какафуэго» поспешил в Панаму, а Дрейк и его люди «вышли в море, чтобы на досуге обдумать, какой курс далее будет для нас самым подходящим». По пути они считали и пересчитывали новообретенные богатства. Удача по-прежнему сопутствовала Дрейку. 16 марта 1579 г. он достиг крошечного необитаемого острова Како у южного побережья Коста-Рики. Лоцман-португалец Нуньо да Силва писал, что «они нашли там небольшую бухту, где и бросили якорь на глубине пяти саженей почти у самой земли, и пробыли там до двадцатого дня». Дрейк приказал вытащить «Золотую лань» и пинас на берег и проконопатить. Но тут зоркие люди на борту пинаса увидели приближавшийся с севера барк. Они «последовали за ним на своем пинасе и, взяв его, привели к английскому кораблю этот фрегат, нагруженный сарсапарелем и Botijas, то есть горшками с маслом, и медом, и прочим». Тропический корень сарсапарель обладал, по мнению европейцев, целебными свойствами: его использовали для лечения сифилиса и подобных болезней. В этом смысле он представлял особую ценность для склонных к распутству моряков. Захваченный фрегат направлялся в Панаму, а в его команде было всего 13 человек – малая доля от того количества людей, которое сопровождало Дрейка. Пинас Дрейка смело приблизился к испанцам, его люди трубили в трубы и стреляли из аркебуз. После того как канониры ранили двух человек, вся испанская команда поспешно сдалась. Это был один из крайне немногочисленных случаев за все время стычек Дрейка с испанцами на суше и на море, когда он действительно ранил кого-то из них. Дрейк доставил пленников в ближайшую бухту, где обошелся с ними в своей обычной вежливой манере. Благодаря своей отваге он заполучил сразу двух новых лоцманов – Мартина де Агирре и Алонсо Санчеса Колчеро. Более того, у них имелись морские карты с подробным описанием маршрута от Акапулько до Филиппин. Дрейк немедленно конфисковал эти ценные документы. Все оставалось в рамках пиратских приличий до тех пор, пока его люди не разбили вдребезги распятие и не выбросили обломки в море на глазах у охваченных ужасом и негодованием испанских пленников. Этот акт святотатства был намного хуже простого грабежа. Подобные поступки только укрепляли скандальную репутацию Дрейка в Испании. Дрейк по-прежнему питал инстинктивную неприязнь к испанцам и особенно к предметам их религиозного культа. Но захваченные им испанские карты оказались настоящей находкой. Они были более точными и современными, чем те описания, которыми он руководствовался до сих пор. В то время многие карты ошибочно растягивали Азию слишком далеко на восток, а Америку слишком далеко на запад. В результате океаны казались меньше, а материки больше, чем были на самом деле. А общий вид этих карт вызывал досаду у любого претендующего на кругосветное путешествие: Европа на них располагалась прямо в центре, а Тихий океан представлял собой неровную полосу на периферии. Правильное соотношение этих географических объектов мог показать только глобус. Дрейк посчитал сведения, которыми обладал Колчеро, настолько ценными, что решительно конфисковал все его заметки и лоции (навигационные журналы и нарисованные от руки навигационные карты). Лоции высоко ценились, поскольку, помимо общих указаний о направлении плавания, содержали много полезной дополнительной информации. Они давали точное представление о береговых линиях, островах и гаванях, содержали основанные на личном опыте наблюдения о приливах, рифах и отмелях. В подробную аннотированную лоцию входили инструкции о том, как определять положение корабля и прокладывать маршрут, календари, астрономические и математические таблицы, указания относительно разных видов расчетов, в первую очередь венецианского правила мартелойо (буквально «удар молотом» – название отсылает к ударам корабельного колокола, отмеряющего ход времени). Чтобы воспользоваться этим методом навигационных вычислений, требовалось направление по компасу, расстояние и тригонометрическая таблица toleta de marteloio. Правило мартелойо позволяло лоцманам прокладывать курс зигзагами, решая тригонометрические задачи с помощью элементарной арифметики. Все эти морские знания перешли к Дрейку. Но он хотел добиться от Колчеро большего. Сначала Дрейк попытался допросить его, чтобы получить нужные сведения, но Колчеро отказался говорить. Тогда Дрейк попытался подкупить его – безуспешно. Он начал угрожать, но это снова не возымело никакого действия. В конце концов он прибег к пыткам. Но Колчеро по-прежнему отказывался сотрудничать. Именно тогда Дрейк получил сведения о том, что Диего Гарсиа де Паласио, судья Верховного суда Гватемалы, готовит экспедицию на Филиппины и уже строит для этой цели корабль. Дрейк не собирался позволять ему выполнить эту миссию. Он сжег корабль и повесил Гарсиа де Паласио (но в последний момент освободил из петли). По мнению Дрейка, это была отличная шутка – и суровое предупреждение. Затем он снова обратил внимание на Колчеро, который был значительно старше его. Дрейк пообещал высадить его на первом же острове Филиппинского архипелага, к которому они подойдут. Колчеро довольно неубедительно отрицал, что владеет навыками навигации. Он хотел, чтобы Дрейк оставил его там, где они были. Дрейк объяснил, что хочет только познакомиться с этими землями. Он больше ничего не требовал от Колчеро, но тот по-прежнему отказывался сотрудничать. Потеряв терпение, Дрейк приказал повесить упрямого лоцмана. Но даже когда Колчеро накинули на шею веревку и подняли на шесть футов над палубой, он отказался выдавать ценные сведения. В последний момент Дрейк приказал обрезать веревку. Несмотря на сверхчеловеческое сопротивление Колчеро, Дрейку все же удалось получить описание изученного испанцами северо-западного побережья Америки, ценные сведения о тайфунах и другие подсказки, касающиеся навигации в Тихом океане. Позднее в марте, когда экспедиция направлялась по спокойному морю к берегу, моряки «почувствовали ужасное землетрясение; сила его была такова, что корабль и пинас, находившиеся на расстоянии примерно английской мили от берега, сотрясались и трепетали, словно стояли на твердой земле». Землетрясения, обычно малозаметные в других районах Южной Америки, довольно сильно ощущаются в Коста-Рике – именно там тогда находился Дрейк. Расположенная между тектоническими плитами Карибского и Тихоокеанского побережья Коста-Рика – одна из наиболее сейсмоопасных зон мира. Судя по описанию Флетчера, их застигло мощное землетрясение (terremoto), а не умеренное и намного чаще встречающееся «потряхивание» (tremblor). Следующей остановкой стала «гавань Гуатулько и расположенный там город, в котором, как он сказал нам, было всего 17 испанцев». Бросив якорь, люди Дрейка сразу устремились на берег и обнаружили на месте «судью, вместе с тремя другими офицерами совершающего суд над тремя неграми, которые сговорились сжечь город». Дрейк арестовал и судей, и обвиняемых и доставил всех на борт. Под его давлением «верховный судья» написал городским властям письмо с просьбой разрешить Дрейку и его людям «беспрепятственно набрать для себя воды». Сделав это, люди Дрейка «обыскали весь город, и в одном доме нашли горшок величиной с бушель, полный серебряных реалов, и принесли его на корабль. Затем Томас Мун, один из нашей компании, схватил испанского джентльмена, когда тот пытался бежать из города, и, обыскав его, нашел у него золотую цепь и другие драгоценности; их он взял себе, а его отпустил». Церковный ключник, прослуживший в местной церкви десять лет и хорошо знавший ее имущество, подробно перечислил злодеяния англичан. Для начала они «бесстыдно сквернословили и вели лиходейские речи». Далее они украли «две серебряные чаши, одна из них позолоченная, две пары маленьких серебряных кувшинов для подачи вина и воды к обедне, одно черное камчатное облачение со всем потребным для службы, второе такое же из голубого дамаста, третье из белого штофа, и также желтое, а кроме того, балдахин из малинового атласа, покров из малинового атласа с каймой из синего бархата и великое множество других священных облачений, а также алтарные скатерти и полотенца, а также стихари для мальчиков, прислуживавших на мессе в указанной церкви, и пять пар алтарных скатертей, которые англичане накидывали на плечи и вытирали ими пот с лица». Они открыли коробку с неосвященными облатками для причастия «и растоптали их ногами». Они разбили «образы Богоматери, и Отца нашего, и Святого Духа, изрезали, исцарапали и проделали в них дыры». Они уничтожили распятие. Они схватили свидетеля их надругательства над святынями и, пока он оставался у них в заложниках, ворвались в его дом, разбили все религиозные символы, которые попались им на глаза, вынесли все золото и серебро, которое смогли найти, и разломали письменный стол. На этом они не закончили. Боцман (оставшийся безымянным – «невысокий, с редкой светлой бородой и лицом, изрытым оспинами») нашел распятие и, взяв его за ноги, ударил головой о стол, разбив его на куски, и воскликнул: «Вот вам! Получайте!» Оцепеневшему от ужаса хозяину дома боцман сказал: «Поистине вам следует горевать, ибо вы не христиане, а идолопоклонники». Разграбив дома и осквернив святыни, Фрэнсис Дрейк решил, что пришло время помолиться. Он приказал принести на ют (на корме корабля) столик и вышитую подушку. Затем он послал за своей книгой библейских чтений и дважды ударил по столу ладонью, после чего к нему присоединились девять членов экипажа, каждый из которых нес молитвенник. Дрейк опустился коленями на подушку, поднял глаза к небу и четверть часа сохранял неподвижность. После этого он сказал пленникам, что они могут, если захотят, читать вместе с ними английские псалмы – в противном случае пусть «хранят молчание». В течение следующего часа он читал псалмы, непонятные пленным, а затем приказал играть на четырех виолах. Вместе со своими людьми они запели под их аккомпанемент, опять на английском. Затем концерт кончился. Вряд ли эти усилия принесли Дрейку хотя бы одного новообращенного, однако ему удалось спровоцировать дискуссию после того, как он прочитал вслух выдержки из протестантской полемики Джона Фокса «Деяния и памятники» (или, как ее чаще называли, «Книга мучеников»). Фокс получил образование в Оксфорде и свободно владел латынью, греческим и ивритом. В чрезвычайно влиятельной работе он собрал рассказы о христианских мучениках разных веков, уделив особое внимание английским протестантам недавнего времени. Изначально опубликованная на латыни, книга позднее вышла на английском языке; в ней было 1800 страниц. В следующем издании объем вырос до 2300 страниц (более 3,5 млн слов). Она считалась самой внушительной и технически сложной работой своего времени и продавалась за огромную сумму – 10 шиллингов (для многих людей это было недельное жалованье). Несмотря на свою популярность, Фокс оставался по-прежнему беден. Деньги его не интересовали. Он был горячим противником жестокости, особенно религиозных преследований, и это своеобразное произведение сделало его литературной знаменитостью. Фокс не претендовал на объективность – в его энциклопедической работе хорошо заметны подчеркнуто антикатолические настроения. «Только взгляните на обезьяньи шествия папистов», – писал он. Труд Фокса был богато иллюстрирован, и Дрейк просветил своих гостей, показав им изображения замученных в Испании протестантов, на случай, если смысл английского текста от них ускользнул. Закончив проповедь, Дрейк попросил одного из корабельных мальчишек станцевать для них хорнпайп – ритмичную матросскую джигу, которую обычно танцевали в жестких башмаках, отбивая такт подошвами. Считалось, что такой досуг благотворно воздействует на настроения команды. Дрейк, как и многие другие английские капитаны, приказывал своим матросам танцевать хорнпайп, чтобы поддержать в них бодрость духа. «Теперь вы скажете: этот человек – сам дьявол, ибо днем он грабит, а ночью публично возносит молитвы, – заявил Дрейк. – Да, это верно. Но как король Филипп отсылает подробные распоряжения вашему вице-королю, дону Мартину Энрикесу, указывая, что ему следует делать и как он должен управлять, так и королева, моя государыня и госпожа, приказала мне прибыть в эти края. Я поступаю по ее велению, и если это дурно, то она лучше знает, что следует делать, а меня не в чем винить». К этому Дрейк неожиданно добавил еще одну красноречивую деталь: «И я не остановлюсь, пока не соберу два миллиона, которые мой кузен Джон Хокинс потерял в Сан-Хуан-де-Улуа». Он еще не закончил сводить счеты. Ознакомив испанцев со списком своих претензий, Дрейк приказал запереть пленников на ночь. Забрав у испанцев золото и серебро, Дрейк расстался с Нуньо да Силвой. Вскоре тот попал в поле зрения мексиканской инквизиции, созданной по образу и подобию испанской и столь же безжалостной и жестокой. Так же как в Испании, инквизиция в Мексике сеяла подозрительность, поощряла жестокость и силой принуждала людей подчиняться католической церкви. Да Силву обвинили в том, что он водил компанию с Фрэнсисом Дрейком, «помогал читать лютеранские молитвы и проповеди на борту корабля этого англичанина, а также благоговейно и покорно совершал еретические обряды, не принуждаемый к тому ни силой, ни страхом». Лютеранин Дрейк считался у католиков «архиеретиком». На допросе у мексиканских инквизиторов да Силва отрицал «даже под пытками, что сознательно творил ересь». Но инквизиторы настаивали – им стало известно, что он «дважды принимал причастие по английскому обычаю». В свою защиту да Силва сказал, что действовал «по принуждению». Инквизиторы посчитали, что он говорит неправду: другие пленники на допросах утверждали, что Дрейк давал им выбор – они могли присутствовать на службе или нет, по своему желанию. Из этого следовало, что да Силва имел возможность уклониться от ереси. Но столь же верно было и то, что Дрейк по крайней мере однажды «повелел и прямо приказал» всей своей компании принять причастие – это было в воскресенье после казни Даути. Нуньо да Силву признали виновным в участии в еретических обрядах англичан и приговорили к публичному покаянию и «вечному изгнанию из Индий». Он был отослан в Испанию и несколько месяцев изнывал в Севилье, пока король Филипп II не вызвал его к себе, пожелав расспросить человека, который помогал еретику Дрейку обойти вокруг света. Неизвестно, что поведал да Силва королю – вероятно, передал ему не без труда добытые сведения о местонахождении, намерениях и образе действий Эль Драке, но этого оказалось достаточно, чтобы заслужить помилование. Филипп снабдил да Силву деньгами и поручил передать в Севилью «королевскую депешу». Да Силва снова мог вернуться к своему ремеслу и выходить в море. Он благополучно добрался до дома и воссоединился с семьей. На этом его история могла бы закончиться, но записи подтверждают, что позднее да Силва перебрался в Англию, поселился в Плимуте и не раз пускал в дело свои навыки, принимая участие в тайных экспедициях. Чтобы не нарушать секретность, Дрейк называл да Силву Сильвестром – судя по всему, между лоцманом и мореплавателем установилось особое взаимопонимание. Отпустив да Силву, Дрейк пригласил двух городских старейшин разделить с ним ужин в его каюте. При этом он собирался сыграть с ними злую шутку – усыпив их бдительность, ограбить их дома. Позже он сжалился над горожанами и передал им муку, вино, оливковое масло и сахар, а своих пленников отпустил. В свою очередь они вместо того, чтобы отомстить Дрейку или осудить его, с одобрением отзывались перед своими властями о его щедрости. Незадолго до рассвета 4 апреля «Золотая лань» захватила еще один испанский корабль, на сей раз из Акапулько, направлявшийся в Перу. Кораблем владел и командовал богатый купец дон Франсиско де Сарате. Дрейк подтвердил свое реноме, немедленно отправив для захвата абордажную группу; успеху немало способствовало то, что на борту у испанцев почти все еще спали. Английские пираты разбудили испанцев, отобрали у них шпаги, кинжалы и прочее оружие и заперли в трюме их же корабля. Затем они разглядели в общей компании Сарате и доставили его к Дрейку на борт «Золотой лани». Эль Драке обошелся со своим выдающимся заложником с изысканной вежливостью, сопроводил его в капитанскую каюту, освободил от «некоторых игрушек» (скорее всего, оружия) и допросил о том, какой груз он везет. Церемонное поведение Дрейка и его людей сбило Сарате с толку – он ожидал от пиратов совсем другого обращения. Через три дня Дрейк отпустил своих испанских пленников, но перед этим раздал по золотой монете изумленно вытаращившимся на него испанским матросам, которые едва могли поверить своему счастью, а Сарате подарил серебряную жаровню и богато украшенный изогнутый кинжал. Две недели спустя Сарате поделился впечатлениями о встрече со скандально известным пиратом в своем дневнике. Хотя англичанин взял над ним верх, Сарате не мог не восхищаться его энергией и напором. «Этот английский генерал – тот человек, который пять лет назад взял Номбре-де-Диос», – писал он. Другими словами, это был злейший враг испанцев, и хуже того, «кузен Джона Хокинса». И все же Сарате описал его с нескрываемой симпатией. Этот человек был подлинным феноменом. Ему около 35 лет, он невысокого роста, с рыжеватой бородой. Это один из величайших мореплавателей, какие сегодня есть на свете, и по мастерству, и по тому, какую власть он имеет над людьми. Его корабль весит почти 400 тонн и хорошо ходит под парусами. В его команде не меньше сотни человек, все в расцвете сил и обучены военному делу не хуже старых солдат Италии. Каждый из них крайне тщательно следит за чистотой своего оружия. Он относится к ним с любовью, а они к нему с уважением. Его сопровождают девять или десять джентльменов, младших сыновей влиятельных людей Англии, которые составляют его совет; он созывает их вместе по всякому поводу и слушает, что они говорят, но не считает себя обязанным подчиняться их мнению, хотя может последовать их советам. Он не соблюдает никакой приватности: все те, о ком я говорил, обедают за его столом, как и лоцман-португалец, привезенный им из Англии и не проронивший ни слова за все время, пока я был на борту. На стол ставят серебряный сервиз с богатой позолотой и с выгравированным гербом. Он возит с собой всевозможные предметы роскоши и даже духи, многие из которых, как он сказал мне, подарены ему королевой. Ни один из этих господ не садится и не надевает шляпу в его присутствии, не получив прямого разрешения. Он обедает и ужинает под музыку скрипок. На его корабле 30 больших орудий и большое количество всевозможных припасов, а также ремесленников, умеющих произвести необходимый ремонт. У него есть два рисовальщика, которые весьма живо изображают в красках виды берега; это очень встревожило меня – их рисунки выглядят так естественно, что всякому, кто пожелает пройти вслед за ним этим же путем, будет совсем не трудно это сделать. Сарате отличался наблюдательностью (он не зря опасался, что подробные цветные карты Дрейка могут впоследствии создать немало проблем) и был не так наивен, как могло показаться. Он не преминул осведомиться о положении Дрейка на корабле. Есть ли у него враги? Как оказалось, нет – во всяком случае, желающих делиться этими сведениями с чужаком не нашлось. А как насчет спорного вопроса с казнью Даути? Сарате вспоминал, что Дрейк «произнес о покойном много добрых слов». Очевидно, английский пират умел найти подход к каждому, когда этого требовали обстоятельства. Даже если испанцы иногда оказывали Дрейку сопротивление, он смог достичь своих главных целей. Он прошел через Магелланов пролив и завладел огромным состоянием, в котором отчаянно нуждалась Елизавета I, чтобы сохранить трон и жизнеспособность своего королевства. Теперь ему предстояло решить следующую задачу – вернуться в Плимут и доставить украденные сокровища в целости и сохранности. 10 Жизнь среди мивоков Дрейк сильно отставал от графика. Изначально он рассчитывал уложить все кругосветное плавание в два года. Намеченное время почти истекло, а он был по-прежнему далеко от дома. Если он хотел и дальше придерживаться первоначального плана, ему следовало наверстать упущенное. Он мог бы вернуться домой через Магелланов пролив, но это было нецелесообразно, как объясняет Фрэнсис Претти, «по двум отдельным причинам: там его могли подстерегать превосходящие силы испанцев, а поскольку у него оставался всего один корабль, он вряд ли сумел бы избегнуть их рук». Другой довод против возвращения коротким путем был связан с «опасной обстановкой в устье проливов в Южном море, где, как он убедился на собственном опыте, бесконечно бушуют жестокие бури и полно коварных рифов и прибрежных отмелей». С учетом сказанного «он посчитал, что рисковать подобным образом нам не следует». Обратное плавание Винтера на «Элизабет» показало, что пройти на восток через Магелланов пролив вполне возможно, но в то время Дрейк еще ничего не знал о возвращении Винтера. И у Дрейка, в отличие от Винтера, было при себе целое состояние в золоте и серебре. Поэтому ему следовало держаться как можно дальше от испанцев. Дрейк решил следовать курсом Магеллана на запад, к Молуккским островам, которые также называли Островами пряностей, и попытать навигационного счастья там. Но вышло совсем иначе. В ожидании благоприятного ветра он проплыл более 3200 км. К 6 июня 1579 г. он отклонился от маршрута Магеллана и оказался далеко к северу от экватора, пройдя вдоль берегов Калифорнии вплоть до Орегонских дюн – самого длинного участка прибрежных песчаных дюн в Северной Америке и одного из самых длинных в мире. Массивные песчаные отмели достигают высоты 150 м над морем – мрачный потусторонний пейзаж этих мест позднее вдохновил Фрэнка Герберта на создание популярного научно-фантастического романа «Дюна». Эти дюны уникальны: они образовались 12 млн лет назад из осадочных пород под действием океана, который создал и много раз изменял очертания берега, пока тот не приобрел свой окончательный вид около 6 млн лет назад. Орегонские дюны простираются на 90 км. Тогда, как и сейчас, в этих местах постоянно дул ветер, способный разогнаться от обычных 20 км/ч до исключительных 160 км/ч и образующий на поверхности дюн волнистые гряды. Покинув контролируемые Испанией воды, Дрейк сосредоточился на поисках северного морского пути, ведущего из Европы к богатствам Индии, – легендарного Северо-Западного прохода. Сегодня мы знаем, что такого маршрута не существует, но в те дни многие верили, что Северо-Западный проход можно отыскать – так же, как Магеллан во время своего путешествия верил в существование пролива, позднее названного его именем. Англичане активно искали кратчайший северный путь по крайней мере с 1497 г., когда Джон Кабот отправился в холодные воды Северной Атлантики на борту «Матфея». Отплыв из Ирландии на запад, он рассчитывал попасть в Азию. Вместо этого он наткнулся на Североамериканский континент. В 1576 г., незадолго до того, как Дрейк вышел в кругосветное плавание, на поиски Северо-Западного прохода отправился Мартин Фробишер, пользовавшийся покровительством королевы Елизаветы I. Он предпринял три попытки – все они закончилась на северо-востоке Канады. Несмотря на неоднократные неудачи мореплавателей, миф о существовании Северо-Западного прохода по-прежнему будоражил умы. В поисках Северо-Западного прохода Дрейку повезло не больше, чем Фробишеру. Тем не менее его смелый маршрут заслуживал внимания. К концу июня он прошел почти 8000 км на север и запад и достиг 42-го градуса северной широты. Стояла ясная погода, дул устойчивый ветер. Единственное неудобство доставлял лишь «исключительный лютый холод». Непрерывно дрожащие под действием «колючего морозного воздуха» моряки жаловались и опасались за свое здоровье. Было так холодно, что матросам с трудом удавалось поставить паруса: «корабельные канаты стали жесткими; дождь больше походил на полузамерзшие ледяные хлопья, как если бы мы находились в холодных широтах». Чтобы справиться с заиндевевшими снастями, вместо трех человек требовалось шестеро, и даже тогда, «хотя они прикладывали все силы и работали со всем усердием», им едва удавалось выполнить свою задачу. Всех охватило отчаяние, кроме Дрейка, который говорил, что «Бог любит своих чад и заботится о них», и подкреплял свои слова собственным «жизнерадостным примером». По его словам, они терпели «малые неприятности, дабы обрести великую славу». На самом деле он переживал самое крупное фиаско со времен казни Томаса Даути: он потерял все свои корабли, кроме «Золотой лани» (и пинаса), и в перспективе мог погибнуть в море вместе со всеми захваченными сокровищами. Он надеялся избежать тягот перехода через Тихий океан, проложив путь через Северо-Западный проход, но поиски оказались напрасными. Ему оставалось только произносить ободряющие речи, стараясь поддержать дух измученных тяготами людей, и искать место для передышки. Дрейк приблизился к «той части Америки, что уходит дальше на запад, чем мы ранее предполагали». Чем ближе он подходил к берегу, тем холоднее становился ветер – ужасный, пронизывающий до костей ледяной холод. 5 июня ветры вынудили «Золотую лань» «бросить якорь в плохой бухте» – это было единственное убежище от «порывов сильного ветра, которые обрушивались на нас». Когда ветер утих, моряков окутал «самый мерзкий, густой и зловонный туман, против которого в море ничего нельзя было сделать», пока снова не налетел шквал и не разогнал гнусные миазмы. Англичане находились на 48° северной широты, по оценке Флетчера, недалеко от полуострова Олимпик, остававшегося для англичан terra incognita. Люди «совершенно пали духом», но Дрейк снова изменил планы и решил возобновить поиски Северо-Западного прохода. Неужели он зашел так далеко лишь для того, чтобы пройти мимо него? Возможно, нужно просто плыть дальше, и все образуется. Но увы, они так и не нашли проход, и их страдания не прекратились – впереди их ждали лишь необъятные просторы Тихого океана. «Мы шли по гладкому и спокойному морю и наблюдали обычные течения, приливы и отливы, – сообщается в книге «Кругосветное плавание сэра Фрэнсиса Дрейка», – чего не могло бы быть, если бы там был пролив. Из этого мы безошибочно предположили, а затем сделали вывод, что его там не было». Дрейк наконец признал, что гонится за иллюзией. Он повернул назад и продолжал двигаться, не удаляясь от берега, пока на 44° северной широты не нашел бухту, где можно было безопасно поставить на якорь «Золотую лань». Даже в июне, незадолго до летнего солнцестояния, холмы там покрывал снег. Пустынный ландшафт произвел на Флетчера удручающее впечатление: «Сколь жалко и уродливо выглядит земля, где в разгар лета деревья стоят без листьев, а холмы без всякой зелени». Даже «бедные птицы» в своих гнездах оказались здесь в ловушке во власти жестокого холода. Наконец они благополучно высадились недалеко от современного Сан-Франциско. «Богу было угодно привести нас с хорошим ветром в прекрасную и удобную бухту», где «к нам навстречу вышли местные жители, построившие свои дома у самой воды». Этими закаленными людьми оказались прибрежные мивоки, давно обосновавшиеся в этом районе. Крупные группы мивоков также проживали недалеко от горы Дьябло и дальше на восток, на территории современного национального парка Йосемити. Развитые и высокоорганизованные мивоки произвели на любопытных путешественников положительное первое впечатление. «Их дома представляют собой вырытый в земле круг, – писал Флетчер, – по краям которого стоят высокие жерди, соединяющиеся вверху наподобие шпиля; поскольку круг не слишком велик, внутри домов очень тепло. Спят они прямо на земле, набросав на нее камыш, и камышом убраны полы дома, а посередине горит огонь». Их внешний вид одновременно поражал и радовал глаз: «Мужчины ходят нагими, а женщины собирают тростник, треплют и вычесывают его наподобие пеньки, и из него делают себе свободное одеяние, перепоясанное посередине и доходящее до бедер, а на плечах носят оленью шкуру». Дрейк и его команда были только вторыми по счету европейцами, добравшимися до Северной Калифорнии, – за несколько десятков лет до них, в 1542 г., там побывал испанский первооткрыватель Хуан Родригес Кабрильо. Трудно сказать, кто в этот раз поразился больше – люди Дрейка или самодостаточные, ведущие замкнутый образ жизни прибрежные мивоки, которых они с любопытством рассматривали. Что касается мивоков, они, по-видимому, приняли новоприбывших за богов и пожелали завязать с ними мирные отношения. Со временем английские путешественники узнали, что основу рациона мивоков составляли желуди. Их собирали осенью, сушили и хранили в подобии зернохранилищ высотой около 2,5 м, которые назывались cha’ka. Сделанные из длинных жердей, они напоминали огромные корзины и были выстланы изнутри хвоей и полынью, резкий запах которых отпугивал насекомых и грызунов. Мивоки раскалывали и чистили желуди, складывали внутреннюю часть в ступку и толкли пестиком, превращая в муку. Затем они много раз выполаскивали желудевую муку в горячей и холодной воде, чтобы вымыть из нее горький несъедобный танин. После из муки варили похлебку в закрытом котелке или пекли лепешки на горячих камнях. Мивоки оказались бесконечно словоохотливы – они не давали своим гостям ни минуты покоя. «Один, назначенный их главным оратором, окончательно утомил своих слушателей, да и самого себя, невыносимо длинной речью, которую сопровождал странными резкими жестами, при этом напрягая голос до крайней степени и произнося слова так часто, что одно сливалось с другим, а сам он с трудом мог перевести дыхание». Впервые столкнувшись с англичанами, мивоки повели себя следующим образом: мужчины сложили свои луки на склоне холма и, оставив женщин и детей позади, подошли к Дрейку, как если бы он был богом. При этом «женщины проявляли к себе неестественную жестокость, рыдали, и испускали пронзительные крики, и вонзали свои ногти в щеки, и раздирали щеки ногтями без всякой жалости, так что кровь лилась им на грудь». Все это уже выглядело достаточно тревожно, но вдобавок «они с отчаянием бросались на землю, не выбирая места, падали на твердые камни, бугры, бревна, в колючие кусты и прочее, что было поблизости». Англичане пришли в ужас, однако они ничего не могли сделать, чтобы прекратить это или хотя бы понять, с чем связано такое поведение. «После совершения этой кровавой жертвы (против нашей воли) наш генерал со своим отрядом в присутствии тех незнакомцев принялся молиться; и знаками, поднимая глаза и руки к небу, мы показали им, что тот Бог, которому мы служим и которому они тоже должны поклоняться, находится наверху». В конце концов люди Дрейка смогли успокоить взбудораженных мивоков молитвами и псалмами, а также чтением вслух глав из Библии. Мивоки «сидели и слушали очень внимательно, и в конце каждого стиха, дождавшись паузы, все в один голос восклицали: “О!”, выражая великую радость от наших действий. Поистине, им так понравилось, как мы поем псалмы, что всякий раз, когда они приходили к нам, они прежде всего просили об этом». Эти проявления благочестия и одновременно склонность к членовредительству заставили Дрейка задуматься. Сегодня эти люди могли обожествлять его, но на следующий день они могли его уничтожить. Слухи о пришельцах с дарами и молитвами распространились и привлекли на берег «самого короля, человека высокого роста и весьма миловидной внешности в сопровождении множества рослых мужчин воинственного вида». На короле была корона из перьев и ожерелья из мелких костей. Его подданные приветствовали его, выкрикивая титул, означавший, как посчитали англичане, нечто вроде «король» или «предводитель». Одного взгляда на это представление было достаточно, чтобы Дрейк снова начал мечтать об империи, состоящей только из англичан и коренных народов и полностью исключающей испанцев.