— Проходили! — презрительно буркнул доктор наук. Фризе специально употребил это словечко, чтобы собеседник спустился с профессорской кафедры на землю, вернее, на море, которое в любую минуту могло поглотить их утлую «Армению» и даже не заметить этого. — Так вот, Володя, — после некоторой паузы, нормальным, почти задушевным тоном, сказал Ростислав Игнатьевич, — если материя и энергия не исчезают бесследно, а преобразуются в другие формы материи и энергии, то надо быть последовательными и признать, что наши мысли, чувства — весь потенциал интеллектуальной и духовной деятельности человека тоже не может исчезнуть бесследно. Куда же все это подевалось? Псу под хвост? Нет, Владимир Петрович! Если уж Закон сохранения и превращения имеет всеобъемлющее значение, он распространяется и на духовные субстанции. — Один мой любимый писатель выразил эту идею значительно короче и образнее. — Да-а? — В этой реплике Фризе почувствовал и сарказм и недоверие. — И как же этот ваш любимец сформулировал передовую научную мысль? — «Нет ничего прочного, устоявшегося, неизменного. Все текуче, потому что все сотворенное тоже творит». — Ну, знаете… — снисходительно начал Ростик, но в этот момент порыв ураганного ветра подхватил фанеру и щепки от разбитого игрового стола и унес ввысь. В сторону перемигивающихся звезд Млечного Пути. А может быть, к берегам солнечного острова Кипр. Собеседники молча проследили за тем, как фанера, словно ковер-самолет Аладдина взмывала все выше и выше и, наконец, исчезла в темноте. — Однако! — пробормотал ученый. — Дотянет ли наша посудина до Мальорки? — К словам сыщика он уже не возвращался. Владимир мог поклясться, что Ростик и знать не знает ни о каком писателе по имени Генри Миллер. «Останемся живы, поставлю свечку покровителю всех мореплавателей, — решил Фризе. — Кажется, это святой Николай. В Морском Николаевском соборе в Питере я и поставлю свечку». — Так вот, у нас есть данные, что в полутора метрах над Землей существует субстанция, в которой концентрируется энергия разума и души умерших. Эта субстанция… Ростик задумался. Молчал он так долго, что Фризе показалось — ученого мужа укачало и он сейчас сорвется с места и побежит к борту. Облегчить желудок. Но вместо этого он пригладил на голове несуществующие волосики и проникновенно вымолвил: — Ай-яй-яй! Как же я был неправ, называя это субстанцией! Болван! Таким самокритичным Ростислав Игнатьевич понравился сыщику больше, чем самодовольный вещун-профессор. — Вот что значит хорошая встряска. Какая удача, что мы попали в сильный шторм! Он буквально вправил мне мозги. А, может быть… — собеседник поднял голову, окинул взглядом аспидно-черный небосвод, разделенный пополам Млечным Путем, но на этот раз комментариев не последовало. — Не заглянуть ли нам в бар? — предложил Фризе. Он решил, что Ростик сильно хватил перед ужином, а клин, как известно, клином вышибают. — В бар? Хорошая мысль. Кстати, если мысль — особая форма энергии человека, то после его смерти она, как и все другие виды энергии, никуда не исчезает, а концентрируется в том слое, о котором я только что вам рассказал. Только назвал его некоей субстанцией. А это не совсем точно. В этом слое накапливается вся энергия, которой обладал человек — энергия мысли, энергия любви, энергия зла. Этот слой оказывает колоссальное влияние на нашу жизнь. Вы со мной согласны? — Звучит убедительно. — «Звучит убедительно!» — передразнил Ростик. — Фризе, я вам излагаю причину стремительного ускорения прогресса! Дело вовсе не в том, что люди рождаются более умными! Не согласны? Да вы оглянитесь вокруг… — Ростик широким жестом указал на палубу. Как будто хотел убедить Владимира, что люди ни на йоту не поумнели за два последних тысячелетия. Но, кроме них, на пляшущей палубе никого не было. — Все объясняется влиянием коллективного разума, сконцентрированного в полутора метрах над поверхностью нашей планеты. Скажите, почему большинство умников люди невысокого роста? — Ах, не знаете? — с победоносным сарказмом заклеймил доктор наук сыщика, хотя Фризе и слова не вымолвил. — Так я вам объясню! Мозг этих коротышек находится в непосредственной близости к коллективному разуму ушедших поколений. Он подпитывается там, как аккумулятор автомобиля от сети. — Не могу с этим согласиться, — запротестовал Владимир. — Обидно? Какой у вас рост? — Дело не во мне. Де Голль, например… — Ну да, ну да… А, что вы скажете о Наполеоне? Ленин, Павлов, Черчилль… Несть им числа. Забыв о недомерках, Ростик перескочил на другую тему: — Вы знакомы с теорией о том, почему взрыв тунгусского метеорита оказался несоизмеримо мощнее, чем можно было бы ожидать от небесного тела такой величины? Нет? Я так и думал. Объясняю. Метеорит спровоцировал взрыв так называемого биослоя, в котором сконцентрирована энергетика ушедших поколений. Если бы не эта глобальная катастрофа, развитие науки на нашей планете шло значительно быстрее. Вы меня понимаете? На этот раз вместо обычного кивка Владимир поднялся со скамьи и вместо того чтобы повторить приглашение Ростику отправиться в бар, сказал: — Пойду, проверю, как там моя подруга. Не разбудил ли ее шторм? — Она у вас очень обаятельная женщина, — сказал вслед сыщику Ростислав Игнатьевич. — И такая умница. Похоже, теория биолога, о том, что самые умные люди — коротышки, на красивых женщин не распространялась. Берта была женщиной очень высокой. Профессия баскетболистки обязывала. — Встретимся через полчасика в баре, — теперь уже предложил биолог. — Я доскажу вам нашу новую теорию. И объясню теорию коллективного разума. — Яволь! — отозвался Фризе. Но ни через полчасика, ни через час Владимир в баре не появился. Когда он пришел в каюту, Берта не спала и не мучилась морской болезнью. В легкой пижамной курточке она стояла на коленях и пыталась большой тряпкой — сыщик успел заметить, что это его рубашка, — собрать воду с ковра, которым был застелен пол каюты. — Володька, как хорошо, что ты пришел! Поможешь мне. — Корабль получил пробоину? — Еще не получил. Я проснулась и поняла, что моя морская болезнь закончилась. Можешь себе представить? Встаю с постели — голова свежая и так есть хочется! Подумала, сейчас оденусь и пойду тебя искать. И закатимся в бар. И надо же дернула меня нечистая сила свежего ветерка в каюту впустить! Открыла окно, а волна как шарахнет! В коротенькой — до пупка — прозрачной распашонке Берта выглядела такой нежной и соблазнительной, что Фризе даже не подумал присоединиться к «спасательным» работам. Он только отобрал у подруги свою рубашку, купленную, кстати сказать, два дня назад в дорогом афинском магазине, и бросил ее в ванну. Когда вернулся, Берта была уже в постели. Без распашонки. — Ой, Володька, мы с тобой никогда не занимались любовью в такую бурю, — прошептала подруга, нежно обнимая Фризе за шею. — Какой уж тут бар! — Любовь у них всегда затягивалась надолго. На следующее утро, когда «Армения» ошвартовалась в Пальма-де-Мальорка, море было спокойным, солнце приветливым и ласковым. Теплоход выглядел умытым и повеселевшим. Из цепких лап разбушевавшейся стихии он вырвался с минимальными потерями: всего-то улетевший в сторону Кипра старенький стол для пинг-понга! А вот крупный ученый Ростислав Игнатьевич, Ростик, как звали его за глаза туристы, старался держаться от Фризе подальше и не встречался с ним взглядом. «Раскаивается за свою ночную откровенность, — решил сыщик. — Неужто, государственные секреты выболтал? Или стесняется, что от марксистской теории отступил?» На Мальорке супруга Ростика обрела свою мечту — ожерелье из искусственного жемчуга. А дубленку за тридцать баксов ученый-биолог купил только в Риме. В толпе богомольцев и туристов на площади Святого Петра. Он так радовался этому событию, что ни у кого не повернулся язык сказать ему, что дубленка липовая, из искусственного меха. ЛЮБИМЫЕ ЖЕНЩИНЫ ВЛАДИМИРА ФРИЗЕ «Чего ради он мне напомнил про Закон сохранения и превращения энергии? — размышлял Фризе о странном разговоре с «мужиком из ящика». — Слишком незначительный повод для материализации духов и внезапного появления на телеэкране! Неужели и Дживс с Бондом собирались потолковать со мной о точных науках? Ну и дела!» Владимиру вспомнилась лукавая усмешка пришельца в тот самый момент, когда сыщик подумал о Средиземноморском круизе. Каким необъяснимым образом он догадался о разговоре Владимира с Ростиком в штормовом море? Постепенно мысли Фризе с душ усопших, чья энергия, витая над планетой, так способствует научному и техническому прогрессу, переключились на живых людей. На одного конкретного человека. На женщину. Женщину красивую и нежную. О таких всегда очень приятно думать. Фризе вспомнил, что эта женщина, бывшая любовница Берта, уже давно не баловала его своим вниманием. С тех пор как позвонила однажды поздно вечером, а трубку подняла Дюймовочка. Владимира в то время не было дома. Как потом рассказала Галина Романовна, она разговаривала с Бертой очень вежливо, даже ласково. Ответила на все ее вопросы «о здоровье и настроении Владимира Петровича». Дюймовочка особо подчеркнула, что бывшая любовница настойчиво «выспрашивала про настроение Володьки». — Я ей объяснила, что настроение у вас очень даже прекрасное. Что выглядите вы как огурчик и поправились на полтора кило. Фризе представил себе реакцию Берты на ласковые ответы Галины и взгрустнул. Но перезванивать ей не стал. Решил повременить. Время сглаживает даже самые острые углы, а не только житейские шероховатости. И вот теперь, вспомнив круиз, время, когда их любовь находилась на самом пике, Владимир взял мобильник и нажал кнопку быстрого доступа к нежной баскетболистке. Точнее, бывшей баскетболистке, а ныне тренеру швейцарской сборной. Но так же, как и при звонке Дюймовочке, протокольный женский голос ответил: «Абонент находится вне доступа Сети или отключил аппарат». Разница была только в том, что на этот раз, «протокольный голос» ответил по-немецки. «Не хотят со мной общаться живые люди, — посетовал Фризе. — Только призраки надоедают. Кстати, чего мне Дживс посоветовал почитать? Какую-то статью в иностранном журнале? В “Иностранке”, наверное». Он вспомнил имя автора, которого назвал член «Клуба привилегированных слуг». Его звали Дидье ван Ковелер. Фризе понятия о нем не имел. Ни в одном из словарей, которые хранились в домашней библиотеке, такого автора не значится. Можно было бы поискать этого Дидье в Интернете, но Владимир принципиально игнорировал всемирную паутину. Считал, что на эту игрушку у него нет свободного времени. И, чего греха таить, боялся расстаться с секретами, которые хранились в его ноутбуке. Оставалось позвонить Светке. Его старая приятельница Светка работала корреспондентом городской газеты, и сыщик иногда подбрасывал ей особо интересные темы для очерков. В редакции Светлана считалась одной из самых способных журналисток. Не проходило месяца без того, чтобы на страницах газеты не появлялись ее яркие и острые выступления. Светлана Ивановна постоянно разъезжала по командировкам, собирала компромат на коррумпированных чиновников, с боем отстаивала на редколлегии свои «гвозди», а потом тратила уйму энергии на то, чтобы доказывать в судах свою правоту. Только вот на то, чтобы создать семью, времени у нее не оставалось. — Ты моя отдушина, — говорила Светка сыщику во время их редких встреч. — Все жду, когда ты на мне женишься. Фризе в ответ только ласково и загадочно улыбался. Эту улыбку можно было понять по-разному, но женщины всегда прочитывали в ней утешительный для себя намек: «я не против женитьбы, но стоит ли торопиться?» С женщинами Владимиру везло. Он мог бы с легким сердцем жениться на любой из своих приятельниц. И поэтому к сорока годам все еще оставался холостяком. Только Берта была вне конкуренции: когда она во время их редких встреч в Швейцарии, заводила разговор о женитьбе, Фризе отвечал: — Назначай дату свадьбы! Но только жить будем в России. Баскетболистка не соглашалась. — Упрямая, стервочка! — ласково шептал ей Владимир. — Я же иду на такую жертву! Теряю мою любимую свободу. — Это я теряю свободу, — отвечала Берта и принималась целовать своего любовника так горячо, даже неистово, как будто прощалась с ним навсегда. Иногда на Фризе накатывало чувство острой неудовлетворенности собой из-за того, что он так легко сходится с женщинами. Даже его лучший друг Евгений Рамодин бросил ему однажды: «Ну ты и ходок, Длинный!» Владимир не понял — то ли, осудил, то ли позавидовал.