– Вот вам новый певец, – объявила Свистуха. – Как зовут? – Валера. – А где Вероника Генриховна? – Она в эту, в радиорубку пошла. За этой, за фонограммой. – Ладно, заливайтесь, соловьи, – сказала Свистуха и убралась из зала. Среди девочек была и Анастасийка Сергушина. При виде Валерки она скептически сморщилась: – Ты же не умеешь петь, Лагунов. У тебя голоса нет. – Ты сама не умеешь! – рассердился Валерка. – Это у тебя голоса нет! – У меня альт, – с превосходством ответила Анастасийка. В зал, пересмеиваясь, свободно, как в свою квартиру, вошли ещё две девочки. Валерка их знал: спортсменка Жанка Шалаева из второго отряда и её подруга Оля – резкая и опасная дылда по прозвищу Лёлик. Обе они уже были здесь, в зале, но отлучились, когда Свистуха привела Валерку. – Во! – громко сказала Жанка, оставив рот открытым на звуке «о». Валерка понял, что Жанка показывает девочкам накрашенные губы. Девочки смотрели с восхищением, только Анастасийка хмыкнула. – А снизу немножко размазалось, – сказала одна из девочек. – Подтери, – тотчас велела ей Жанка. Девочка наслюнявила палец и стёрла помаду у Жанки в углу рта. – В тубзике зеркало фиговое, – пояснила Жанка. – Не видно нифига. Валерка понял, что Жанка бегала в туалет краситься. – Дашь мне тоже? – заискивающе спросила девочка, которая поправляла Жанке разъехавшуюся помаду. – После Лёлика. – А мне? – спросила другая девочка. – Рука в говне, – отрезала Жанка. Она привыкла быть в центре внимания. Дворовая звезда, улыбчивая, общительная и наглая, Жанка нравилась плохим мальчикам, а потому жила вольно, как ветер, и купалась в безнаказанности. – Общей помадой пользоваться негигиенично, – сказала Анастасийка. – Тебе никто и не даёт, Сергушина. – У меня и так есть. – У мамки скоммуниздила? – свысока усмехнулась Жанка. – Я чужого ничего никогда не беру, Шалаева, – с достоинством ответила Анастасийка. – У меня у самой всё своё. – Чё, и цепка своя? – не поверила Жанка, указывая на тонкую золотую цепочку на шее Анастасийки. – На ней крест! – заржала Лёлик, будто крестик означал что-то позорное. – Мне бабушка подарила, – Анастасийка благоговейно положила ладонь на грудь. – Она меня в детстве крестила. Креститься не запрещено. Жанке было плевать, запрещено или нет. Её оскорбило то, что у этой козлихи есть такая дорогая и любопытная вещь. – Я Бекле скажу, он у тебя снимет, – пообещала Жанка. Бекля был прославленным хулиганом. Как он попал в лагерь – загадка. – Не снимет, – уверенно возразила Анастасийка. – Снимет-снимет, я знаю. – Не знаешь. – Я вообще всё знаю! – Жанка плюхнулась на лавочку. – Хочешь, отгадаю, что ты скажешь в первую брачную ночь? – Не хочу, – ответила Анастасийка. – Я хочу! – сказала та девочка, которая не получила помаду. – Закрой глаза, дай руку, – распорядилась Жанка. – Я буду колдовать. Девочка закрыла глаза и протянула Жанке раскрытую ладонь. Жанка дунула в неё и принялась производить над ладонью какие-то пассы, будто бросала щепотями невидимую соль. – Колдуй, баба, колдуй, дед, колдуй, серенький медведь! Жанка хитро посмотрела на всех, приглашая посмеяться над дурой, и пощекотала ладонь девочки ногтем. Лёлик злорадно заулыбалась. – Ну, кончай! – взмолилась испытуемая девочка, ёжась от щекотки. – Вот это и скажешь! – торжествующе объявила Жанка. Другие девочки угодливо захихикали. Довольная собою, Жанка наконец-то заметила Валерку. – А ты что, новенький? Из какой школы? Таких, как Жанка, почему-то все сразу знали, а таких, как Валерка, увы, никто никогда не знал. И собственного имени – по мнению Жанки – Валерке не полагалось. Достаточно номера школы. – Не из твоей, – буркнул Валерка. – Борзеешь, очкарик? – с готовностью напряглась Оля-Лёлик. – В моей школе таких чмошников нет, – подтвердила Жанка. Снова заскрипела дверь в зал – это вернулась Вероника Генриховна. Она несла большой квадратный конверт казённого зелёного цвета. В конверте, без сомнения, находилась пластинка. Девчонки тотчас переключились. – Вника Греховна, Вника Греховна! – загомонили они. – У нас новый! – Ну и хорошо, – Вероника Генриховна быстро оглядела Валерку. – Если ему понравится, то запишем в коллектив. Валерка уже не раз видел эту Веронику Генриховну. Она была вожатой в третьем отряде. И Валерке она почему-то не очень-то нравилась. Было в ней что-то такое же, как в Жанке Шалаевой, вот. – Для каких песен у нас есть музыка? – спросила Анастасийка. Вероника Генриховна перевернула конверт и зачитала: – Пионерские песни «Край родной», «Костёр», «Крейсер “Аврора”», «Орлята учатся летать», «Пусть всегда будет солнце», «С чего начинается Родина». Детские песни: «Картошка», «Голубой вагон», «Чунга-Чанга», «Когда мои друзья со мной», «Бременские музыканты», «Колыбельная». Выбирайте, какую песню будем репетировать. Девчонки дружно полезли под скамейки в пакеты и достали песенники. Сделанные из общих тетрадей, песенники были произведениями искусства: тексты написаны цветными ручками, а названия – фломастерами, на всех страницах аккуратно наклеены фотки и картинки по теме. Песню про любовь иллюстрировали цветы, про море – корабли, про дружбу – парочка малышей, что держатся за руки. После каждой песни было начертано «Конец!». – Надо «Орлят»! – безапелляционно заявила Анастасийка. – Почему? – удивилась Вероника Генриховна. – У меня альт, я буду солировать. А остальные – хор. Анастасийка не сомневалась, что все должны служить ей во славу. – Соляра… что? – не поняла Жанка. – Со-ли-ро-вать, – повторила Анастасийка. – Значит, петь сама. Анастасийка встала, откашлялась и звонко пропела: – «Но жизнь не зря-а-а зовут борьбой, и рано нам тру-бить отбой-бой-бой!.. А-ар-лята учатся ле-тать!» Это было так здорово, что Валерку даже продрал озноб. В тоненькой Анастасийке вдруг сверкнуло что-то серебряное, высокое и пронзительное.