В надоевшей, до дюйма знакомой спальне Стелла больше не выглядела скромной, услужливой, преданной женой Чарлза. Вспомнилось, как Ада назвала ее Золушкой. Теперь постная домохозяйка стараниями подруги превратилась в искушенную сирену. – Хватит уже собой любоваться! Нэнси, проверявшая, не перекрутились ли стрелки на чулках, выпрямилась. – Знаешь, как нынче говорят? Слишком много янки, слишком мало времени. На подносе для безделушек лежали серебряные, инкрустированные лучистым колчеданом часики – подарок Роджера и Лиллиан Торн к Рождеству. Стелла взяла часы, щелкнула застежкой. Запястью стало холодно и тесно, будто его схватила ледяная рука. Зато теперь Стелла не проворонит наступление полуночи, вовремя сбежит с бала. Она посмотрела на супружеское ложе, где развернулась унизительная сцена. На горчичном покрывале не было ни морщинки. Через несколько часов Стелла будет лежать меж стылых простыней – там, где ей самое место. А пока можно поиграть в маскарад, побыть незнакомкой с накрашенными губами и кудряшками, позволить чужой шелковой юбке ласкать бедра. – Уже иду, – сказала она и выключила свет. Может, Лондон и скрывало затемнение, но если бы летчики люфтваффе додумались высунуться из своих кабин, они, Стелла в этом не сомневалась, легко вычислили бы столицу Британии по шуму. Поверх людских голов, над длинной очередью в Оперный театр висел, подобно запаху, томный, тягучий свинг Гленна Миллера. Девушки не столько услышали, сколько почуяли его, едва вышли из автобуса. – Похоже, мы не достоимся, – произнесла Стелла, стараясь интонацией не выдать чувства облегчения. Оптимизм и авантюризм, проснувшиеся было в ней, успели выветриться в автобусе, перспектива провести вечер с преподобным Стоуксом и радиоточкой обрела привлекательность. Нэнси стиснула руку подруги. – Главное, не паникуй. Твоя задача – помалкивать и улыбаться. Нэнси двинулась вперед, словно видя некую цель и так отчаянно раскачивая тазом, что при каждом шаге Стелле доставался легкий пинок. Глаза Нэнси скользили по лицам. Наконец, когда подруги почти добрались до заветной двери, Нэнси восторженно взвизгнула и метнулась к парню в американской военной форме, увлекая за собой перепуганную Стеллу. – Джонни! Ах, Джонни, вот ты где, негодник! Я уж думала, не найду тебя! Прежде чем ошарашенный американец смог возразить, Нэнси повисла у него на шее и впилась губами в его рот. Рябь недовольства, охватившая было хвост очереди, потонула в одобрительных выкриках приятелей американца. Стелла, сконфуженная до столбняка, оказалась в эпицентре: сзади – возмущенная очередь, впереди – великаны, одинаковые с лица, одинаково пахнущие лосьоном после бритья и мятной жвачкой. Американцы казались выше, крупнее британских солдат; или, может, такое впечатление создавала элегантная форма? Один из них, смуглый брюнет, сообщил, что его звать Фрэнк, и представил своих товарищей. – Это Джимми, это Рон, это Митч. А вон тот, – Фрэнк нагнулся к самому уху Стеллы и перешел на шепот, – которого ваша подружка того и гляди проглотит, – Юджин. Хотя на сегодня, пожалуй, лучше перекрестить его в Джонни. Нэнси всегда отличалась умением кадрить парней. Сердясь и еле сдерживая смех, Стелла понаблюдала, как подруга отлипает от Юджина/Джонни. – Извините, мальчики, другого выхода не было, – усмехнулась Нэнси без намека на раскаяние. – Иначе бы нам ни за что не проникнуть внутрь и не потанцевать с такими красавчиками, как вы. А сейчас, внимание, хорошая новость… – Нэнси перешла на шепот, и парни поневоле придвинулись к ней ближе. – Там, в зале, ждут три мои шикарные подружки! Ждут и мечтают показать вам, что такое старое доброе лондонское гостеприимство. Американцы оказались так милы и учтивы – настояли на том, чтобы заплатить за вход; обращаясь к ним с Нэнси, неизменно прибавляли «мисс»; в шутку спорили, кому достанется честь приобрести напитки, – что дурные предчувствия Стеллы начали потихонечку таять. Впрочем, возможно, причиной тому была температура воздуха в зале – после лондонской уличной промозглости здесь растаяло бы что угодно. Гленна Миллера включили на полную катушку: идя за Нэнси и Юджином/Джонни к столику, Стелла ощущала, как вибрирует под ногами пол. Повсюду стояли обитые бархатом диванчики – пустые, ибо все до единого посетители толпились на танцполе, где «Американский патруль» как раз сменился «Настроением». – Ой, эту мелодию точно для меня написали! – взвизгнула Нэнси и потащила Юджина танцевать. – Вы позволите? – Фрэнк предложил Стелле руку, старомодно поклонился. Стелла поспешно мотнула головой. Хотела объяснить, что она замужем, что пришла только за компанию с Нэнси, но музыка так грохотала, и вообще, Фрэнк мог счесть, что Стелла самонадеянно вообразила, будто он в нее влюблен, в то время как он всего-навсего проявляет вежливость. Впрочем, Фрэнк не обиделся. – Тогда давайте присядем и выпьем чего-нибудь. Что предпочитаете? – Ой… не знаю. Лимонад. Да, лимонад. Спасибо. – Только не уходите. Я мигом вернусь. Не успел Фрэнк отойти, как из гущи танцоров выбрался другой парень, с подносом, на котором позвякивали, соприкасаясь краями, бокалы. – Ох и ловок же ты, Митч! Жаль, когда надо пушку навести, руки у тебя дрожат. – Ты куда-то шел, Фрэнклин? Вот и иди. Митч осклабился и протянул Стелле бокал. Был в нем, конечно, далеко не лимонад, но Стелла не посмела отказаться и сделала глоток. Теплый, сладкий, чуть пряный вкус. Она отпила еще немного. Ей давно хотелось пить, лимонад гораздо лучше утолил бы жажду, но и этот напиток оказался совсем неплох. – Спасибо, очень вкусно. А что это? На веснушчатом лице Митча появилась гримаса удивления. – Портвейн с лимонадом. Я думал, его все англичаночки пьют. Прискакала Нэнси, таща за руки двух девушек, третья спешила следом. Все пылали щеками и светили улыбками, и, пока Нэнси представляла их, искоса поглядывали на американцев, как и она сама – застенчиво и одновременно с намеком. – Айрин, Дорин и Морин. Нет, кроме шуток. Если забудете, кто есть кто, не беда – все три отзываются на «Рин». Погодите, девочки, не сбивайте меня… – Нэнси стала тыкать пальчиком в каждого парня по очереди, точно детскую считалку повторяла: – Фрэнк, Митч, Рон, Джимми. А это Стелла – моя давняя подруга, я вам о ней рассказывала. Информация насчет Стеллы была преподнесена так, будто Нэнси вспомнила о ней в последний момент. Не удивительно, что девушки едва взглянули на Стеллу – для них за столиком имелись объекты поинтереснее. Воздух положительно искрил от взглядов, разговор не клеился, постоянно прерываемый приглашениями на танец. Стелла отпила еще портвейна с лимонадом. За столом, кроме нее, остался только Рон, коренастый, белобрысый парень. Рон закурил сигарету, и Стелла мысленно посочувствовала ему: бедняга, вынужден торчать с ней. Зазвучала новая мелодия, Рон оживился. – Обожаю эту песню! Идемте танцевать. Он был уже на ногах, попыхивая сигаретой, нависал над Стеллой. Она поспешно допила коктейль, хихикнула. – Я давно не танцевала. Наверное, разучилась. Танцуйте без меня. – Вздор. «Чаттанугу» любой мигом освоит. Не верите? Сейчас сами увидите. Ну же, пойдемте! Я ведь в Теннесси родился, мне эту песню пропустить – стыд и позор на всю жизнь! Строго говоря, можно и нужно было отказаться, пусть и с риском выставить себя на посмешище. Стелла смотрела на Рона, а видела пса – компактного, энергичного фокстерьера. Еще чуть-чуть – и он забегает вокруг нее кругами, оптимистично, по-мультяшному скаля крепкие зубы. Не дождавшись согласия, Рон схватил Стеллу за руку и рывком поднял, потащил в центр танцпола. Стелла оказалась в плотном кольце. Парни и девушки раскачивались, с энтузиазмом двигали бедрами, плечами, локтями. Танец настолько отличался от благопристойных вальсов и тустепов, которые Стелла с Чарлзом исполняли на вечере, устроенном ради сбора средств в церковный фонд, что едва ли можно было отнести оба занятия к одной категории. На миг Стелла замерла в растерянности, потом Рон ухватил ее за талию, прижал к себе, и вот уже ее ноги поймали ритм, и даже губы задвигались, будто Стелла выучилась исполнять «Чаттанугу» раньше, чем ходить. Рон, несмотря на свою громоздкость, оказался хорошим танцором, руки у него были ловкие, он вел уверенно и легко. – Видите? Что я говорил! Танец – проще простого! Стелла смеялась. Воздух пропитался запахами пота и лосьона после бритья, лип к лицу, к рукам, к шее, точно влажное покрывало. Рон кружил Стеллу, шелковая юбка становилась как колокол. Краешком глаза Стелла заметила, что Нэнси танцует не с Юджином, а с другим парнем. Получалось до того здорово, что им дали место, расступились. Парень поднял Нэнси, та обхватила его бедра ногами. Зазвучала новая композиция, более быстрая, Стелла ее впервые слышала. Места стало еще меньше, потому что народу прибавилось. Приходилось лавировать, чтобы не получить локтем в глаз от какого-нибудь слишком активного танцора. Один раз Рон даже подвинул опасную для них со Стеллой пару. – Может, пропустим этот танец, передохнем? – крикнул он, перекрывая шум. Стелла кивнула, и они вернулись за столик. Там, на коленях у американцев, точно куклы чревовещателей, уже сидели две из трех Рин. Радуясь отдыху, Стелла скользнула на свое место. Тут же появился Фрэнк с подносом, плюхнул его на стол неловко, расплескав пиво на платье Стеллы. Рон кинулся промокать подол носовым платком. – Ну ты и пентюх, Фрэнк! – Извините, умоляю! Фрэнк с виноватой улыбкой протянул Стелле стакан. – Пустяки. Спасибо за напиток. Я и не знала, что танцы вызывают такую жажду. Рон подмигнул Стелле, чокнулся с ней. – Ну так надо эту жажду утолить, да поскорее! А потом – назад, в круг, и все по новой! Дальше было как в тумане. Стелла танцевала – не только с Роном, но и с Фрэнком, и с Юджином, и еще по меньшей мере с двумя американцами, чьих имен не расслышала. Всякий раз, когда она присаживалась передохнуть, в руке у нее оказывался бокал. Странно, чем больше она пила, тем сильнее становилась жажда. Наверное, так всегда бывает на волшебных балах, мимолетно думала Стелла. Ей удалось победить промозглый холод, что много месяцев пробирал ее до самых костей. Наконец-то было тепло, и делалось все теплее. Похоже, опасность раствориться в воздухе на время отступила. Под «Серенаду лунного света» Рон шептал Стелле, какая она прелесть, а Стелла удивлялась, где ее чувство вины, где стыд. С нее будто сняли ложное обвинение. Она была счастлива. В дамской уборной Стелла несколько минут держала руки под холодной водой, пыталась остыть. Стряхивая капли, взглянула на часики, но крохотный циферблат расплывался перед глазами. Зеркало отразило розовые щеки, блестящие глаза в кругах размазанной туши. Стелла принялась стирать тушь, и вдруг рядом возникло знакомое лицо. – Ну и дает наша тихоня! Да у тебя от кавалеров отбою нет! – Нэнси хмыкнула, открыла тюбик помады. – Не стану говорить, что это моя заслуга… – Да, да, твоя, – вздохнула Стелла. – Давно надо было тебя послушаться и сходить на танцы. Мне так весело, ты не представляешь! Хоть бы вечер не заканчивался! – Ну, конца пока не видно! Как говорится, время детское… – Нэнси почмокала свеженакрашенными губами, спрятала помаду в сумочку. – Кстати, мы хотим переместиться. – Куда? Словно во сне, Стелла запустила пальцы в волосы, попыталась вернуть кудряшкам прежний художественный беспорядок. Рон сказал, она прелесть, совсем как Джин Тирни. Стелла знала, что Джин Тирни – голливудская актриса, но не очень представляла себе ее лицо. В любом случае актриса не может быть простушкой, а значит, Рон сделал Стелле комплимент. Кстати, он очень недурен собой. Правда, ростом пониже Чарлза и нет в нем аристократичности, но, может, оно и к лучшему. – Куда-нибудь, где потише. А то сюда слишком много всяких набежало, – ответила Нэнси, метнув мрачный взгляд на незнакомую девушку, которая пыталась пробиться к зеркалу. – Наши янки собрались в «Савой» и приглашают нас выпить в американском баре. Последние слова были сказаны нарочито громко, когда Нэнси уже проталкивалась к выходу из уборной. Стелла спешила следом, кусала губу, чтобы не рассмеяться в ответ на завистливые взгляды, которыми их провожала очередь. На улице от холода дыхание перехватывало. Стелла заколебалась, и тут рядом возник Рон, обнял ее за талию. Его торс казался чем-то вроде прочного щита, влажный от пота китель мигом остыл на ветру. У Стеллы появились смутные ассоциации с балластным мешком. Компания двигалась по Стрэнду. На тротуарах было людно, как в будний день в часы пик; затемнение добавляло происходящему пикантности. Нэнси висла на Юджине… или парня все-таки зовут Джонни? Стелла не могла вспомнить. Одна из трех Рин – пухлая, с басовитым смехом – скинув туфли, ехала у Митча на закорках, являла идущим позади, что стрелки, нарисованные карандашом у нее на чулках, безнадежно размазались. В «Савой» их, конечно, не пустил швейцар, пришлось идти дальше по Стрэнду. Разозленные американцы громко возмущались: – Мы за них жизнью рискуем, а этому пижону виски жалко! – Это американский бар, а мы – американцы. Значит, имеем право! Стелла приникла к Рону, мощному, как крепостной вал. На нее навалилась ужасная усталость, ноги с непривычки ныли. Она готова была усесться прямо на мостовой, сбросить туфли подобно Айрин, или Дорин, или этой, третьей, как там ее? Правда, до закорок Рона Стелла пока не дозрела. По крайней мере ей не хотелось, чтобы ее раскачивали так же, как Айрин (или Дорин). Стелле даже смотреть на это было неловко. Компания брела наугад, магия вечера постепенно не то чтобы таяла, а как-то подкисала. – Ой, глядите! Церковь! Это крикнул Фрэнк, до сих пор бывший предводителем компании. Стелла заметила, как он исчез среди руин. – Осторожно! Вдруг там бомба! – взвизгнула одна из девушек, но янки успели последовать за Фрэнком в зияющий дверной проем. Они уже спотыкались на щебне, лавировали между обломками. – Была церковь. Немного же от нее осталось. – Какой-то паршивец фриц постарался. Все повыворотил к чертовой матери.