– Вы уже бывали тут? – Это мой первый визит. Но у меня есть карта, скачал из «Гугла» и распечатал. На лицо Полетты Парли набежала тень скептицизма. – Постойте минуточку. – Она повернулась, скрылась в коттедже и чуть погодя вернулась с красочной брошюрой. – Может пригодиться – просто на случай, если ваша гугловская карта не слишком вразумительна. – Она помолчала. – Проводить вас к месту упокоения кого-то из ваших друзей или родственников? – Нет. Но спасибо. Такой чудесный день. Я предпочел бы побродить немного сам. Она озабоченно посмотрела на небо – хоть и голубое, но наполовину затянутое тучами. – Говорили, может пойти дождь. Если вы назовете имя… – Вы очень добры, – отозвался он, отступая назад, – но я сам. Вернувшись на маленькую парковку, Гурни увидел на другой стороне вымощенную плитками дорожку, что вела под увитую розами шпалеру, рядом с которой висела табличка «Вход для пешеходов». Пройдя в арку, он оглянулся. Полетта Парли все еще стояла перед домиком, глядя ему вслед с выражением озабоченного любопытства. Гурни не потребовалось много времени, чтобы понять, что именно имел в виду Хардвик, характеризуя «Ивовый покой» как «то еще местечко». Оно не слишком напоминало другие кладбища, где ему приходилось бывать. Но чувствовалось в нем и что-то очень знакомое. Он только никак не мог вычислить, что именно. Планировка кладбища была такова, что вдоль окружающей его низкой кирпичной стены, слегка извиваясь, тянулась мощенная брусчаткой дорожка, от которой к центру кладбища через регулярные интервалы отходили дорожки поменьше, теряющиеся в густых зарослях рододендронов, сирени и тсуги. От этих дорожек, в свою очередь, ответвлялись еще более узкие, каждая из которых заканчивалась на выкошенной лужайке размером с небольшой задний дворик. Соседние участки отделялись друг от друга кустами высокой, по пояс, спиреи и клумбами лилейника. На каждом участке, куда заглянул Гурни, было несколько мраморных могильных плит вровень с землей. Вместо традиционного указания дат рождения и смерти на этих плитах помимо имени стояла лишь одна дата. Рядом с проездом к каждому участку стоял простой черный почтовый ящик с выгравированной фамилией. По пути Гурни открыл несколько таких ящиков, но ни в одном из них ничего не обнаружил. После двадцати минут поисков он наткнулся на почтовый ящик с фамилией Спалтер. Ящик этот отмечал вход на самый большой участок из тех, что попались Гурни до сих пор. Он располагался, по всей видимости, на самом высоком месте «Ивового покоя», на пологом подъеме, откуда просматривалась неширокая речушка за оградой. За рекой тянулась автомагистраль, разрезающая город на две части. С другой стороны дороги стоял комплекс трехэтажных домов, окна которых выходили на кладбище. Глава 13 Смерть в Лонг-Фоллсе Гурни уже ознакомился с основными топографическими характеристиками этого места – его рельефом, размером, расстояниями. Все это было тщательно задокументировано в материалах дела. Однако собственными глазами увидеть дома напротив, а затем вычислить то самое окно, из которого была выпущена роковая пуля – выпущена туда, где он сейчас стоял, – вот это по-настоящему встряхивало. Эффект столкновения реальности с умозрительными представлениями. Гурни уже много раз переживал этот эффект на местах других преступлений. Именно из-за расхождения между мысленной картинкой и реальными впечатлениями было так важно самому побывать здесь. Физическое место преступления – действительность настолько конкретная, не выхолощенная, какую не передать никаким фотографиям и описаниям. Оно содержит ответы – только подойди к нему, распахнув пошире и глаза, и разум. Оно расскажет тебе целую историю – только смотри внимательнее. Оно дает тебе, причем в буквальном смысле, площадку для старта, где можно встать и обозреть все реально существующие детали. Закончив предварительное обследование всего кладбища в целом, Гурни сосредоточился на подробном изучении участка Спалтеров, вдвое превосходившего размерами самый большой участок, что встречался Гурни по дороге. По прикидке Гурни выкошенная площадка в центре была пятьдесят на семьдесят футов. Со всех сторон ее окружала невысокая живая изгородь из ухоженных розовых кустов. Гурни насчитал восемь низких, ниже уровня травы, могильных плит, расположенных рядами таким образом, что на каждую могилу приходилось примерно шесть на двенадцать футов. Самой ранней датой, 1899, была отмечена плита с именем Эммерлинг Спалтер. Самая поздняя, 1970, значилась на плите с именем Карла Спалтера. Очертания букв на блестящей поверхности плиты были четкими, их явно выгравировали совсем недавно. Но, безусловно, это была не дата смерти. Тогда рождения? Скорее всего. Глядя на плиту, Гурни заметил, что она соседствовала с надгробьем Мэри Спалтер, его матери, на чьих похоронах Карл был смертельно ранен. На плите по другую сторону могилы Мэри Спалтер стояло имя Джозефа Спалтера. Отец, мать и убитый сын. Весьма своеобразная семейная встреча на своеобразном кладбище. Отец, мать и убитый сын – сын, надеявшийся стать губернатором, – все, превратившиеся в ничто, совершенное ничто. Размышляя о прискорбной тщетности жизни человеческой, Гурни услышал позади тихий металлический гул и, обернувшись, увидел, как у границы розовых кустов вокруг участка Спалтера останавливается электрическая мототележка. За рулем сидела Полетта Парли. – Еще раз здравствуйте, мистер… Простите, не знаю вашего имени. – Она вопросительно улыбнулась. – Дэйв Гурни. – Здравствуйте, Дэйв. – Она вылезла из тележки. – Я как раз собиралась на обход, когда заметила, что тучи-то надвигаются. – Она неопределенно указала на серые тучи на западе. – Вот и подумала, зонтик вам пригодится. Не хотите же вы попасть под ливень без зонтика. – Она подняла с тележки ярко-синий зонт и протянула Гурни. – Промокнуть хорошо, когда плаваешь, а вот в другой ситуации совсем не так приятно. Он взял зонт, поблагодарил смотрительницу и выждал, пока она заговорит напрямик – вне всяких сомнений, ее привела сюда вовсе не забота о том, как бы он не промок. – Просто занесите в дом на обратном пути. – Полетта Парли двинулась было обратно к тележке, но вдруг остановилась, словно в голову ей пришел новый вопрос. – Вы нашли дорогу? – Да-да. Ну само собой, этот участок и так… – Это владение, – перебила она. – Прошу прощения? – Мы в «Ивовом покое» избегаем лексики, применяемой в отношении обычных кладбищ. Мы предлагаем семьям владения, а не унылые маленькие участки. Я так понимаю, вы не член семьи? – Нет. – Тогда, наверное, друг семьи? – В некотором роде. Могу ли поинтересоваться, почему вы спрашиваете? Полетта Парли вглядывалась в его лицо, словно бы ища подсказку, как продолжать разговор. Похоже, что-то в выражении лица Гурни ее успокоило. Она понизила голос и перешла в доверительный регистр. – Простите. Никак не хотела вас задеть. Но вы же и сами понимаете, владение Спалтеров – особый случай. Иногда у нас бывают проблемы с… как бы их назвать? С охотниками до сенсаций. Упырями, если уж говорить начистоту. – Она с демонстративным отвращением скривила губы. – Когда случается какая-нибудь трагедия, зеваки сразу сбегаются – поглазеть, пофотографировать. Отвратительно, правда? В смысле, ну это же трагедия. Ужасная трагедия для всей семьи. Вы можете представить? В человека стреляют прямо на похоронах его родной матери! Он изувечен! Превращен в парализованного калеку! В овощ! Потом он умирает. А убийцей оказывается его же собственная жена! Ужасная, ужасная трагедия! А что зеваки? Стекаются сюда с фотоаппаратами. Фотоаппаратами! Иные даже пытались украсть наши розовые кусты. Растащить на сувениры! Можете представить? Ну и разумеется, поскольку я тут управляющий, это все моя ответственность. Мне дурно становится от одних только разговоров об этом. Тошнит просто! Не могу даже… Она беспомощно махнула рукой. Уж слишком пылко дамочка протестует, отметил Гурни. Похоже, «трагедия» возбуждает ее ничуть не меньше, чем зевак, которых она так осуждает. Однако что тут особенного? Мало что так раздражает в других людях, как твои же собственные недостатки, выставленные в самом неприглядном виде. Тут Гурни сообразил, что явное пристрастие собеседницы к драме дает ему отличный способ завязать беседу. Он посмотрел ей в глаза так, словно глубоко понимал и разделял ее образ мыслей. – Вы и вправду принимаете это все близко к сердцу, верно? Она растерянно замигала. – Близко к сердцу? Ну разумеется. Разве не видно? Вместо ответа он задумчиво отвернулся, подошел к розовым кустам и рассеянно потыкал мягкую почву кончиком зонтика, который ему дала Полетта Парли. – Кто вы? – наконец спросила она. В ее голосе Гурни померещилась нотка взволнованного интереса. Он продолжал тыкать зонтиком в землю. – Я вам уже сказал, меня зовут Дэйв Гурни. – Зачем вы пришли? Он снова ответил, не поворачиваясь. – Скоро скажу. Но сперва позвольте задать вам один вопрос. Какова была ваша реакция – о чем вы подумали в самую первую очередь, – когда узнали, что Карла Спалтера застрелили? Она замялась. – Вы репортер? Он повернулся, достал бумажник и показал ей золотой значок сотрудника полиции Нью-Йорка. На таком расстоянии прочитать слово «в отставке» в самом низу она не могла, а подходить и разглядывать вблизи не стала. Гурни закрыл бумажник и снова убрал в карман. – Вы детектив? – Верно. – О! – По лицу у нее пробежала растерянность, любопытство, волнение. – Что… что вас сюда привело? – Хочу получше понять, что тут случилось. Она часто заморгала. – Да что тут понимать? Я думала, все уже… решено. Гурни сделал несколько шагов в ее сторону, словно собирался поделиться какой-то очень частной информацией. – Была подана апелляция. Остались еще кое-какие неразрешенные вопросы, возможно, пробелы в доказательствах. Полетта Парли наморщила лоб. – Разве не в любом деле об убийстве полагается подавать апелляцию? – Да, и в подавляющем большинстве случаев приговор остается в силе. Но, возможно, это другой случай. – Другой? – Позвольте мне снова задать вопрос. Какова была ваша реакция – о чем вы подумали в самую первую очередь, – когда вы узнали, что Карла Спалтера застрелили? – Когда узнала? Вы имеете в виду, когда я это заметила? – Заметили? – Я же первая разглядела.