Спросонок – они еще и умыться не успели, кружились на кухне, приходя в себя после недолгого тяжелого сна, – он вдруг сказал: – Иди, я тебя поцелую. – Что? – вмиг проснулась она, недоумевая и боясь поверить в услышанное: как – поцелую? После длинной череды равнодушных дней, после… Она как раз доставала коробку с чаем из шкафчика; обернувшись, увидела, что муж сидит на табуретке и смотрит на нее странными (уж не заболел ли?) глазами. – У тебя… болит голова? – Не голова, – медленно, словно не вполне доверяя себе, проговорил Борис. – Не голова – душа болит. И тогда, больше уже не медля, она подошла к нему, прижала к себе его голову, положила на нее ладонь и… почувствовала небесный ветер. Про небесный ветер ей толкует новая соседка, гадающая на рунах. До сих пор Валерии были известны только обычные карты с валетами, дамами и королями, но на прошлой неделе Галина Георгиевна пригласила ее пить чай («давай познакомимся поближе»), и тут она впервые увидела полотняный мешочек, заполненный небольшими прямоугольными дощечками с непривычными, напоминающими восточную клинопись, изображениями. За чаем, кстати, выяснилось, что в эту часть города соседка переехала с далекой окраины, где жила в частном доме без привычных в шлакоблочном рае удобств. – Возраст, Лерочка, возраст вынудил меня заваривать всю эту кашу: продавать, покупать. Спасибо деткам – добавили, сколько недоставало… Ну а потом они раскидывали необычные карты. Валерия запускала руку в мешок («Желание, желание поточнее загадай, чтобы все четко было!» – напутствовала ее соседка), затем вынимала дощечку, а Галина Георгиевна принимала ее и клала на стол изображением вниз. Когда первая руна была, наконец, перевернута, Валерия увидела… пустоту. – С чем вас и поздравляю, – сказала она больше себе, чем соседке, но та ее пессимизма не приняла, объяснив, что чистая руна – это, конечно, конец, но и одновременно начало – всему, что должно осуществиться. – И что же должно осуществиться? – Наверное, то, что ты загадала… О-о-о! Ты посмотри, как великолепна вторая руна! Она говорит о покровительстве самой Вселенной. Тебе и делать ничего не надо – только принять правильное, то есть ЧИСТОЕ, решение и быть терпеливой. А дальше… Смотри, смотри (Лера увидела две перекрещенные линии) – третья руна говорит о том, что осуществление твоего желания совсем близко. Если верить знаку, это желание – единение, единство. А теперь постарайся понять… Соседка смотрела на нее вопрошающе, словно размышляла: продолжать – не продолжать? Решила продолжить: – Постарайся понять: настоящее единение возможно только между самостоятельными личностями. Иначе говоря, каждый из вас должен – несмотря ни на что – оставаться самим собой. – Что – и он тоже? – Именно! Пусть между вами пляшет небесный ветер! А уж потом… да еще при покровительстве Вселенной… Чушь, полная чушь, – подумала тогда Валерия и даже не стала уточнять, что это такое – небесный ветер. Вообще, она соседке пока – скажем так – не совсем доверяет. А кто безоговорочно верил бы женщине, утверждающей, что за целую жизнь – ни разу! – она не поссорилась с мужем, что ему, мужу, часто бывавшему в разъездах, никогда не приходилось открывать дверь, вернувшись из командировки домой, – жена всегда делала это сама, неведомым образом чувствуя, что муж – приехал и именно сейчас, в эту вот минуту, стоит за дверью. Галина Георгиевна много еще чего рассказывала не менее невероятного. Например, что всю жизнь они с мужем ездили в отпуска вместе – и вместе, следовательно, отдыхали. Только однажды Женечка (она называла мужа Женечкой) поехал на курорт один, зато каждый день посылал ей из знойного Крыма письма. «Каждый день?» – недоверчиво переспросила Лера, про себя думая: вполне, впрочем, возможно – для более надежной маскировки… Но вслух говорить ничего не стала – зачем обижать старого человека? В жизни соседки все было давно, очень давно; наверняка как раз поэтому все ей и представляется теперь в таком романтическом свете и верится в то, что муж никогда не садился за стол раньше нее, а при гостях – тоже всегда – наливал ей чаю первой, и ни одного – ни одного! – праздника не проходило без того, чтобы он не подарил ей цветы. Сказки, сказки… Впрочем, иногда Валерии приходила в голову такая мысль: возможно, все так и было. Раз в тысячу лет такое, вероятно, случается, происходит в подлунном мире, и ее соседка была просто-напросто баловнем судьбы. А Валерии остается только вздыхать и завидовать. Потому что у нее все-все по-другому. Цветы остались в туманной юности, не пережив поры ухаживания, и с тех же самых пор чай, равно как и щи, наливает мужу только она сама. И в отпуска он предпочитает ездить один, и написанием писем или хотя бы открыток себя не утруждает. В жизни Бориса много тайн… Очередная из них, кажется, началась сегодня: вернувшись с работы, Валерия обнаружила, что обед стоит в холодильнике нетронутым, а милицейская форма висит в шкафу. «На особо важные задания мы обязаны ходить в штатском…» Задание, видимо, было из особых особое – для его выполнения потребовался выходной новый костюм. Вечера и ночи ожидания она обычно преодолевает так: готовит ужин («а вдруг сейчас откроется дверь…»), потом включает телевизор, потом берет с полки какую-нибудь умную книжку. В сегодняшней телепередаче про семью один из героев высказал спорную – с точки зрения ведущих – мысль: человеческая жизнь слишком длинна для одной любви. Юноша оговорился, что утверждение принадлежит не ему, а кому-то из великих, и она, Лера, стала вдруг размышлять о том, что если уж великие позволяли себе так думать (и делать, конечно), то не глупо ли не соглашаться с ними простым смертным? Взять хотя бы ее… Что, разве жизнь не подбрасывала ей искушений? Вспомнить хотя бы прошлогоднюю месячную командировку в столицу на курсы повышения квалификации. За ней взялся ухаживать вполне интеллигентный, очень интересный мужчина: приглашал ее на выставки и в театры, дарил цветы – просто так, придумывая для этого какой-нибудь пустяковый повод. Между прочим, в гостях (курсанты, жившие в общежитии, обожали по вечерам ходить друг к другу в гости) он всегда наливал ей чаю первой – может быть, так было бы всегда? Не с чаем, разумеется, а со всем остальным? Нет, не решилась… Мчалась назад, домой, как оглашенная. Сделала новую стрижку, купила мужу подарок – бритвы «Жиллетт» только входили в моду, но… дома ее никто не ждал. С корабля она угодила не на бал, а в такую же вот бессонную ночь ожидания. И когда на рассвете Борис появился на пороге, она, измученная, с растрепанной уже прической, забыв о чутких соседях, закричала: – Ну, почему, почему? Разве я не такая женщина, как они? Закричала и тотчас, конечно, испугалась: не соседей, а того, что – вскипит сейчас, глянет бешеными глазами и тут же схватится за контуженую голову. Но муж и не думал выказывать сильных чувств. Спросил спокойно, словно речь шла о пустяках: – Ты – женщина? Какая ты женщина, если не можешь родить мне ребенка? И все. И она, зажав в горле новый, готовый вырваться крик, с головой полезла под холодное одеяло. Муж сказал правду. Чего она только не делала, чтобы исправить ошибку природы: ходила к врачам и бабкам, читала молитвы и заговоры. Бог не слышал ее. Ее никто не слышал… Впрочем, нет – с появлением новой соседки Лере стало с кем поговорить. Что, если и сейчас пойти к ней? Время, конечно, позднее, но умные книги совсем перестали помогать. – … Заходи, заходи. Позднего времени не бывает. Бывает – последнее. Но оно, слава Богу, к нам еще не пришло. Будем пить чай? Валерия смотрела на старческие веснушчатые руки, дряблую шею, по-ночному согнутую, но и днем до конца уже не распрямлявшуюся спину хозяйки и думала о том, что в молодости она, конечно, была красивой – иначе за что бы ее так любил супруг? – Галина Георгиевна, расскажите что-нибудь из… ваших сказок. – Из моих сказок? – добродушно переспросила соседка. Разлив чай по чашкам, она неторопливо начала: – Ну, слушай… В тридцать девятом моего Женечку арестовали. Забрали прямо с работы, и я уверена, что его последними мыслями на свободе были такие: это недоразумение, все быстро разъяснится, и поэтому Галю не стоит беспокоить даже телефонным звонком. – Что? – не сразу врубилась, занятая своими мыслями, Лера. – Это вы о себе и своем муже? – О ком же еще? Только сегодня мои «сказки» будут немного грустными… Немного помолчав, соседка продолжила: – Мы с Женечкой знали, конечно, об арестах, и слухи о зверствах в тюремных застенках до нас доходили, но… мы были убеждены, что это не более чем слухи. Мы, Лерочка, были верующими. К сожалению, не в Бога… Потом мне рассказывали: возвращаясь с допросов, Женечка ложился лицом к стене и молчал. Он словно превратился в камень… Следствие длилось целый год, но в конце концов его отпустили. Случай редкостный по тем временам. Видно, Женя молчал не только в камере, но и на допросах. И наверное, рвение следователей разбилось как раз об эту скалу. – Почему вы говорите «наверное»? – не совсем еще придя в себя от услышанного, спросила Лера. – Он что – ничего вам об этом не рассказывал? – Ничего. Как будто этого года и не было. Но он был и оставил по себе веское доказательство – Женечка вернулся домой с туберкулезом. Тогда эту болезнь лечили не так успешно, как сейчас. Я стала думать, как его спасти. И придумала: купили мы домик на окраине, завели корову. Я была стопроцентно городской жительницей, не знала, с какого бока к корове и подходить. Ничего, научилась: и доить, и кормить, и навоз убирать. Завела огород, цветник разбила – у нас было много цветов. А в первое же послевоенное лето отправила его на курорт. Средства не позволили нам поехать вместе… – Ваш муж не попал на войну… из-за туберкулеза? – Не только. Он был заместителем директора оборонного предприятия. – И даже таких людей… – Теперь-то вам известно, что даже еще и не таких… – А письма – каждый день – он присылал вам как раз тогда? – Как раз тогда – с юга, из санатория. Ты смотрела сегодня передачу «Моя семья»? Помнишь, один молодой человек заявил, что человеческая жизнь для одной любви слишком длинна? А вот мне – для моей любви – целой жизни не хватило. Когда Женя ушел на пенсию, я обрадовалась: наконец-то буду видеть его столько, сколько хочу! Забытый чай остыл; Галина Георгиевна – баловень судьбы – сидела, уронив руки на колени. Ко всему рассказанному она добавила только одну фразу: – Только радость, к сожалению, оказалась недолгой… – И все-таки вы были счастливая, счастливая! – не вытирая внезапно хлынувших слез, выдохнула Лера. – А вот что делать мне? Что делать мне, Галина Георгиевна? Со своих проблем на чужие соседка переключалась легко и быстро. – Лерочка, детка, но ведь я же тебе гадала… Валерия почувствовала к старой женщине неприязнь. Гадала… суеверие темное… – Что вы нагадали, что? Что прошлому конец? Но как оно исчезнет, прошлое, если мы не должны меняться? Если я, как дура, по-прежнему буду его любить, а он, как и раньше, будет бегать за каждой юбкой? Да мне пора уже брать чугунную сковородку, да по контуженой башке его, по контуженой… – Он что – болен? – Так ведь в Чечне был, в командировке – так это у них называется. Ну и где-то в ущелье бандиты их здорово потрепали. Ведищев – слышали, может, – из той командировки не вернулся, а моего взрывом оглушило. Жалко, что оглушило только! – Лерочка, милая, что ты несешь, опомнись… Она и сама поняла, что – пора остановиться. Взять себя в руки. Соседкины карты ошиблись: небесный ветер, призванный соединять, предназначен для других, а в ее жизни изменить уже ничего нельзя. И с этим надо смириться – без истерик, соплей и воплей… Простившись с соседкой (вот дура, еще и ей настроение испортила), Лера зашла домой, надела пальто, спустилась к подъезду. Смотрела в темное, беззвездное небо и шептала: «Господи, прости, Господи, прости…» Да-да, ей надо успокоиться, смириться и… отпустить его. Или уйти самой. Она должна принять ЧИСТОЕ решение? Вот оно – чище и больней не бывает… Вернувшись в квартиру, Лера принялась собираться. Она заберет с собой одежду и умные книжки – больше ей ничего не… Дверь в прихожей распахнулась, и на пороге возникли двое: Борис и незнакомая женщина. Красивая, только вот накрашена слишком ярко – машинально отметила Лера.