Однако Атлатль не мог припомнить никаких историй о том, чтобы кто-то из племени привел животное в стойбище не для того, чтобы снять с него шкуру и съесть, а для чего-то другого. Тигренок стал бы в некотором роде исключением. Атлатль подумывал о том, чтобы просто незаметно пронести детеныша в стойбище, но об этом бы все скоро узнали. Поэтому юноша решил действовать открыто, словно и нет ничего особенного в том, что он держит в руках котенка страшного хищника, завернутого в безрукавку. Если собаки могут стать частью племени, возразил бы он, то почему ею не может стать детеныш саблезубого тигра? – Что с моим лицом? – ответил он Нуне. – Это на меня напал саблезубый тигр! Нуна отпрыгнула, изображая страх. – Как в тот раз, когда на тебя напала Громовая птица? Расскажи нам! Расскажи! Радость от предвкушения очередного повествования Атлатля озарила лицо Нуны. Прошло уже очень много лет с тех пор, как люди видели в небе парящих Громовых птиц. Некоторые и вовсе думали, что этих птиц просто в давние времена выдумали старейшины, но дети до сих пор любили слушать предания о них. – Нет, это не Громовая птица, – возразил Атлатль. Пауоу стоял теперь достаточно близко, чтобы расслышать его. – На этот раз мне попался саблезубый тигр. Большой и свирепый. – И ты не попытался убежать от него? – спросила Нуна. – Порезы у меня на лице, – усмехнулся он, – а не на спине. – Да Атлатль никогда и не смог бы убежать от саблезубого тигра, – вмешался Пауоу, подходя к ним. Эта нападка со стороны брата не стала неожиданной для юноши. Отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау были братьями, но вели себя настолько враждебно по отношению друг к другу, насколько это возможно в их небольшом племени. И Пауоу, в свою очередь, считал Атлатля своим врагом. – Спасибо, – кивнул Атлатль своему двоюродному брату. – Он никогда не смог бы убежать от саблезубого тигра, – продолжал тот, обращаясь к детям, – ведь дело в том, что Атлатль не может бегать. Это ясно любому. Он, видимо, поцарапал себе лицо, когда упал в колючий куст. И тут юноша обрадовался, что поддался порыву взять тигренка с собой. Малыши благоговели перед Атлатлем, который восхищал их своими рассказами и относился к ним как к собственному маленькому племени внутри их большого общества. Однако с возрастом они все поймут. Уже следующей весной им станет ясно, что Атлатль из-за своей неполноценности не сможет ходить на охоту. Тогда дети перестанут обожать Атлатля. Но пока что они ловили каждое его слово. – Если бы я упал в колючий куст, – сказал Атлатль Пауоу, – смог бы я тогда вместе с саблезубой тигрицей защищаться от лютых волков? – Лютые волки? – переспросил Пауоу. – Да кто в это поверит? – Да, волки, – повторил Атлатль. – Саблезубая тигрица погибла, а я спасся. Если бы этого не произошло, то как бы мне удалось взять детеныша, который спас мне жизнь, когда его мать загнала меня в ловушку? Атлатль опустился на колени, положив перед собой сверток, и развернул безрукавку. Все ахнули от удивления, а крохотный саблезубый тигренок сощурился от яркого света. – Ты просто где-то нашел зверенка, больного и умирающего, – заявил Пауоу. – Мать бросила его. Пауоу наклонился, собираясь ткнуть детеныша, но тот, зарычав, хлестнул наглеца по пальцам лапой. Пауоу вскрикнул и затряс рукой. Из глубоких порезов закапала кровь. – Я убью его! – воскликнул он под хохот детей. – Нет, не убьешь, – ответил Атлатль. – Он спас мне жизнь. Теперь я его защищаю. Если увижу, что ему как-то навредили… – Ты ничего не можешь мне сделать, – заявил Пауоу. – Если ты ударишь меня, я вынесу это на Совет старейшин. В нашем возрасте так решаются эти проблемы. Соплеменники сражались вместе и не выступали друг против друга. Людей осталось слишком мало, а выживать было слишком трудно. Если один человек из племени причинял вред другому, то Совет старейшин выслушивал обоих и выносил решение. Самым жестоким наказанием было изгнание, ведь люди не выживали в одиночку. – Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, – сказал Атлатль. И засмеялся: – Хотя, может, когда-нибудь ты проснешься и обнаружишь, скажем, змею у себя под покрывалом. Пауоу отшатнулся, как будто Атлатль действительно протянул ему змею. Все в племени знали, что Пауоу боялся змей, даже самых безобидных. – Саблезубые тигры убивают людей! – не унимался тот. – Тигр не принадлежит племени! Женщины меня послушают. Вот увидишь! Он помчался обратно в стойбище так быстро, будто за ним гналась змея. Дети засмеялись и подошли ближе поглядеть на тигренка. Он снова зарычал, но уже потише. Когда он открыл пасть и оскалил зубы, все увидели два больших клыка, по которым стало понятно, что это действительно саблезубый тигр. – Поглядите на его лапку! – воскликнула Нуна. – Он ранен. – И еще ему нужна еда, – добавил Атлатль. – Мы найдем ему мать. Пойдемте со мной! Глава шестая В окружении детей Атлатль направился к самой окраине стойбища, где обычно блуждали собаки. Он знал, что среди них есть старая кормящая собака со щенками. Это животное было дружелюбнее всех остальных. Когда Атлатлю становилось одиноко, он иногда уходил на окраину стойбища и рассказывал этим животным предания. Часто, когда он угощал старую собаку объедками, она, не огрызаясь, брала еду прямо из его рук. Собаки лежали на вытоптанной траве лужайки. Некоторые из них подняли головы при виде приближающихся детей. Но они привыкли к людям племени, которые приходили сюда, и поэтому не проявили к гостям особого интереса. Был жаркий полдень, а значит, прекрасное время для того, чтобы лениво понежиться. Старая собака лежала на боку, а щенки копошились возле ее брюха. Они, попискивая, сосали молоко. Увидев Атлатля, собака застучала хвостом по земле в знак приветствия. Он присел напротив нее, а дети остались наблюдать позади. Один из щенков направился к ним неуверенным шагом, неуклюже пошатываясь. Атлатль осторожно вытащил саблезубого тигренка из своей безрукавки так, чтобы тот не смог его поцарапать. Он приподнял с земли щенка и провел его боком против шерсти тигренка, чтобы на нем остался собачий запах, затем повторил это несколько раз. Саблезубый детеныш так ослабел, что не мог сопротивляться. Он был ненамного крупнее щенка, которому, казалось, нравилось, что человек уделяет ему внимание. А вот со старой собакой Атлатлю нужно вести себя осторожнее. Он тихонько подошел к ней и положил тигренка среди щенков, кормящихся у брюха матери. Детеныш, должно быть, учуял запах молока, так как почти сразу же вцепился в сосок собаки и стал чмокать, зажмурив глаза от удовольствия. Атлатль отошел и сел поодаль вместе с детьми. Немного погодя старая собака повернула голову к своему брюху. Она обнюхала тигренка, а затем осторожно облизала его, очистив от крови рану на его передней лапе. Все это время детеныш урчал от удовольствия. – Видите, – торжествуя, сказал Атлатль своим маленьким обожателям, – мы нашли ему мать. Откуда-то сзади снова донесся голос Тахи, и, как всегда, услышав его, юноша почувствовал странную слабость. – Атлатль, – мягко произнесла она, – тебя зовет бабушка. Пауоу пытался убедить ее, что царапины на его руке появились из-за детеныша, которого ты защищаешь. Девушка засмеялась, и ее смех был подобен радостному щебетанию птиц. – А я-то думала, что это ты выдумываешь всякие истории – не Пауоу! – Гляди, Тахи, – вмешалась Нуна и показала на тигренка. – Это правда. Вон он. Со щенками! Тахи хлопнула в ладоши от восхищения. – О, Атлатль, он такой милый! Радуясь тому, что саблезубый тигренок так умилил ее, юноша подумал, как здорово было бы принести Тахи в подарок птичьих перьев. Тахи прекратила смеяться и забеспокоилась: – Но теперь тебе придется ответить на обвинения Пауоу. Вавацека и остальные женщины ждут тебя. * * * В долине, которую племя выбрало для зимовки, было много дичи. Холмы защищали эту землю от сильных ветров. Несмотря на то что река оказалась неглубокой, ее течение было быстрым, и она не замерзла, когда выпал снег. Поскольку племя не собиралось кочевать до самой весны, землю внутри палаток устлали шкурами животных для утепления. Между кострами стояли стулья-треноги, сделанные из связанных палок, на которые была натянута кожа. Весной, когда племя снова соберется переместиться всем стойбищем, в дорогу стулья разберут, а шкуры аккуратно сложат. Вавацека сидела на стуле в окружении женщин. Возле нее, ухмыляясь, стоял Пауоу. Когда голоса женщин затихли при появлении Атлатля, Вавацека повернула голову в его сторону. Ее лицо было изрезано глубокими морщинами, руки иссохли, а глаза затуманились. Единственное, в чем у нее еще оставалась сила, так это рассудок и голос. Атлатль подошел, ковыляя, и остановился прямо напротив нее. Он часто помогал Вавацеке собирать растения, необходимые для лечебных снадобий, и за этим делом они непринужденно беседовали, как старые друзья. Но здесь, на виду у женщин, он осознавал ее уважаемое положение в племени и почтительно ждал, когда она заговорит. Посреди этого молчания Атлатль заметил, что ноздри бабушки расширены. Несмотря на то что ее зрение сильно ослабело, слух и обоняние все еще были остры. Если бы Атлатль подсказал бабушке, что он пришел, она бы оскорбилась. Вавацека наверняка это знала сама. – Итак, – сказала она, – один из моих внуков обвиняет другого. Атлатль прекрасно понимал, почему в ее голосе сквозила грусть. Он понимал, как сильно ей хотелось, чтобы ее сыновья – отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау – вели себя как братья, а не как яростные противники. Оба они полагали, что их сила – Банти как шамана и Нутау как предводителя охотников – давала каждому из них право стать истинным вождем племени. Банти не скрывал своей обиды на то, что вождем считался Нутау.