— Если ты хочешь посмотреть на это именно так, тогда все в порядке. — Я свирепо смотрю на нее. — Но это то, что мне нужно, и так оно и будет. Это не переговоры, Катерина. Клятвы даны, твою киску трахнули, этот брак скреплен печатью. Я говорю тебе, как твой хозяин и твой муж, чего я от тебя требую. — Никто не является моим хозяином, — шипит Катерина. — Я не собака Братвы. — Это не то, что я слышал о твоем последнем муже. — Я жестоко улыбаюсь ей. — И если Лука может сказать тебе, к чьему брачному ложу идти, то это два хозяина, которые были у тебя до меня. Катерина выглядит так, словно хочет влепить мне пощечину за это. Ее щеки пылают, глаза пылают, но она сдерживается. — Мы поговорим подробнее после того, как я покажу тебе, как управлять домом и чего я от тебя ожидаю, — говорю я ей холодно, как будто она не смотрит на меня так, будто предпочла бы увидеть мою голову, предложенную ей на блюде. — Но пока… — У меня есть условие, — шипит Катерина, и я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. — Я же говорил тебе, что это не переговоры. — Я смотрю на нее, наполовину пораженный тем, что она все еще борется со мной. — Ты ничего не можешь сказать, что… — Ты также сказал Луке, что не причинишь мне вреда. — Катерина почти плюется. — Я полагаю, это было условием нашего брака. — Ничто из того, что я сказал до сих пор, не предполагает причинения тебе вреда каким-либо образом. — Я смотрю на нее с любопытством. — На что именно ты намекаешь? Катерина пристально смотрит на меня. — Что если ты затащишь меня в свою постель без моего разрешения, в то время как я активно говорю тебе, что не хочу тебя и не буду охотно трахаться, то это изнасилование. И я полагаю, что это само определение причинения вреда кому-либо. — Она холодно улыбается мне. — Хочешь, я скажу Луке, что ты насилуешь женщину, которую он тебе доверил? Только усилием воли мне удается удержать свою челюсть от того, чтобы она не отвисла. В этот момент я понимаю, что Катерина не тот человек, с которым можно играть, и не тот, кого можно недооценивать. Но что ей нужно понять, так это то, что я тоже. Хотя она не ошибается. Если я затащу ее в свою постель, а она вернется к Луке с жалобами на изнасилование, это может разрушить тот бережный мир, который мы заключили, особенно если он примет ее сторону. Если бы ее отцом все еще был Дон, я бы ожидал, что он сам устроил бы ей выговор и отправил ее обратно ко мне с уроком о том, как вести себя как подобает настоящей жене. Но Лука по-прежнему непредсказуем, и у него слабость к нуждающимся женщинам. То, как он вел себя со своей собственной женой, является наглядным доказательством этого. Я совсем не уверен, что он снова не начнет кровопролитие из-за нее, и, хотя я не против войны, мои люди верят, что у нас мир. Некоторые из них довольны этим, некоторые предпочли бы продолжать разбивать головы и отрывать ногти, но есть немало таких, кто увидел бы, как Катерина возвращается к Луке и нарушает мир из-за моей слабости, моей неспособности держать свою жену в узде, моей неспособности сдержать свое слово. Это может подорвать все, над чем я так усердно работал. Не говоря уже о том, что у меня нет особого вкуса принуждать женщин. Возможно, подчинять своей воле, не больше, но принуждать ее, когда она ясно дала понять, что ее ответ нет, заставляет меня чувствовать себя больным. Я могу торговать плотью в течение дня, но у меня нет желания превращать свою жену в свою секс-рабыню. — Что же тогда ты предлагаешь нам делать? Что за волнение? — Я выдыхаю, прищурив глаза. — Ты ставишь меня в неловкое положение, Катерина. Это недобросовестно. Ты вышла за меня замуж, чего ты ожидала, что произойдет? Что мы трахнемся один раз, чтобы все было легально, и тогда я больше никогда к тебе не прикоснусь? — Я вижу выражение, которое появляется на ее лице, прежде чем она успевает это остановить, и громко смеюсь. — Блядь, это то, что ты подумала. И здесь я думал, что твой предыдущий опыт научил тебя лучшему. — Я качаю головой. — Возможно, ваши итальянские джентльмены готовы терпеть холодную постель, но мужчины из Братвы ожидают, что у них будет тепло. Хотя, насколько я слышал, твой первый муж тоже этого не хотел. — Прекрати говорить о нем, — шипит Катерина. — Прекратите устраивать сцены, — возражаю я. — Персонал может видеть нас, и я гарантирую, что они смотрят. Это не то, что я здесь терплю. Так что, если тебе есть что мне сказать, говори. Или пойдем со мной внутрь, и я покажу тебе твой новый дом. Губы Катерины сжимаются. — Я понимаю, что тебе нужен сын, — медленно говорит она. — Но я не хочу снова спать с тобой, Виктор. Мы сделали это законным. Я предполагала, что от меня может потребоваться. Но есть другие способы зачатия. И я бы предпочла изучить их. Мне требуется секунда, чтобы понять, что она предлагает. — Ты хочешь сделать ЭКО. — Я этого не ожидал. — Это, безусловно, креативное решение, но и дорогостоящее, что является моим первым аргументом против него. — Ты хочешь сказать, что у тебя нет денег? — Катерина ухмыляется. — Я в это ни на секунду не поверю. — Я говорю, что, по-моему, такие вещи лучше делать старомодным способом. Она неэлегантно фыркает. — Конечно, ты бы хотел. Ты мужчина. Ты хочешь этого. — Катерина складывает руки на груди, выражение ее лица по-прежнему упрямо вызывающее. — Я не вступала в этот брак вслепую, Виктор. Я знала, что от меня будут чего-то ожидать. Я думаю, ты мог бы проделать лучшую работу, заранее сообщив мне, что это такое, или дав знать Луке, чтобы он мог рассказать мне. Но опять же, ты, вероятно, не хотел, чтобы я знала все, с чем столкнулась. — Она вздыхает, выглядя почти такой же усталой, как я себя чувствую. — Я вышла за тебя замуж, и пути назад нет. У меня также нет желания заходить так далеко и разрушать мир между нашими семьями. Но я не буду ложиться в постель ночь за ночью с мужчиной, которого ненавижу. — Ну и что? Ты просто получаешь то, что хочешь? — Я чувствую, как во мне поднимается упрямое негодование, воспоминание о похожих словах, слетевших с моих губ во время ссоры с покойной Катей. Я не хочу, чтобы мой новый брак с Катериной закончился таким же образом. Но я также не хочу начинать его, чтобы она чувствовала, что может требовать все, что захочет. Я управляю своим домашним хозяйством и намерен, чтобы так оно и оставалось. — Мы оба получим то, что хотим. — Катерина вздыхает. — Я буду матерью твоим дочерям. Я буду заботиться о них, помогать Ольге с ними, делать все необходимое. Я буду носить твоего ребенка и буду хорошей матерью и для него тоже. Если у нас родится дочь, я выношу другого, пока не подарю тебе сына. Я буду матерью для всех твоих детей. Но я уже трахалась с одним мужчиной, который не смог быть мне хорошим мужем и никогда не собирался. Я не сделаю этого снова. Если это означает, что я нарушу свое слово и пойду к Луке, так тому и быть. Но я больше не приду к тебе в постель добровольно. Я вижу, что она говорит серьезно. Я могу бушевать, кричать и показать ей, как она меня разозлила, но что-то глубоко внутри меня знает, что она не уступит. Стоит ли бороться с ней? Нужна ли победа в этой битве? Если я сдамся, по крайней мере сейчас, это будет означать, что я позволю ей выиграть первую настоящую битву между нами. Тихий голос в моей голове, каким бы нежеланным он ни был, шепчет, что она уже кое от чего отказалась, чтобы выйти за меня замуж ради мира. Возможно, настала моя очередь. — Хорошо, — говорю я сердито, стиснув зубы. — Будь по-твоему. Я прослежу, чтобы встреча была назначена. Но я не буду тратить время. Чем раньше ты забеременеешь, тем лучше. — Согласна, — говорит Катерина с натянутой улыбкой. — Мы входим? КАТЕРИНА Мое сердце бешено колотится, когда Виктор открывает мне дверь, чтобы я вошла в свой новый дом. Я не ожидала, что выиграю этот бой. Я даже не знала, что бы я на самом деле сделала, если бы он отказался отступать, если бы он приказал мне лечь с ним в постель. Действительно ли я пошла бы к Луке и угрожала хрупкому миру, чтобы спасти себя от того, чтобы снова переспать с Виктором? Смогла бы я жить с собой и всем кровопролитием, которое последовало бы, если бы я это сделала? Теперь это не имеет значения, говорю я себе, заходя внутрь, потому что Виктор сдался. Мы сделаем ЭКО, и моя жизнь не будет такой, на какую я надеялась после смерти Франко, но я не буду проводить ночь за ночью в постели мужчины, которого, по крайней мере, презираю. Я люблю детей, я могу по-матерински ухаживать за его дочками. Мне понравится иметь собственных детей, и, надеюсь, мне не потребуется много времени, чтобы забеременеть. Если повезет, первым ребенком будет мальчик, и мне больше не придется терпеть Виктора. Мужчины в любой криминальной семье не известны как примерные отцы, и я сомневаюсь, что Виктор будет иметь какое-либо отношение к ребенку, пока он не станет достаточно взрослым, чтобы научиться отцовскому бизнесу. В течение нескольких драгоценных лет мой ребенок будет полностью моим, а Виктор, скорее всего, будет лишь поверхностным присутствием в нашей жизни. По крайней мере, я на это надеюсь. Он уже был намного добрее со своими девочками, чем я ожидала. Мне кажется, он проявляет к ним некоторый интерес, когда начинает вести меня в основную часть дома. Но, может быть, это просто потому, что их мать мертва. Я до сих пор не знаю, что случилось с первой женой Виктора. Я даже не знаю, как ее звали. Он не производит впечатления человека, который убил бы ее, но все это по-прежнему вызывает у меня беспокойство. Что, если она была неверна? Что, если он потерял терпение по отношению к ней? Что будет со мной, если я не буду действовать осторожно? Виктор немногословен, когда показывает мне дом. Это вряд ли можно назвать гостеприимством, и любопытные взгляды, которые я ловлю от персонала, когда мы проходим мимо, тоже не помогают. Но сам дом прекрасен. Снаружи здание было каменным, с арочным дверным проемом и плющом, вьющимся по серому и белому камню, а внутри оно выдержано в том же старомодном, почти деревенском стиле, но с определенной элегантностью. На потолках имеются выступающие стропила из темного дерева, и повсюду дорогие ковры, покрывающие блестящие паркетные полы. — В доме есть многое, о чем тебе какое-то время не нужно будет беспокоиться, — коротко говорит он, показывая мне главную гостиную. — Я не часто устраиваю вечеринки или ужины, но я ожидаю, что теперь, когда у меня есть жена, чего-то из этого будут ожидать от меня и, следовательно, от тебя. Но со временем тебе удастся исследовать весь дом самостоятельно. Мебель в главной гостиной, которая огромна и увешана произведениями искусства, которые все выглядят дорого, с массивным каменным камином в центре, выглядит более уютно, чем я могла себе представить. Все это элегантно и дорого, не совсем подходит для детей. Темно-зеленый бархатный диван выглядит так, как будто я бы с удовольствием свернулась калачиком. Он глубокий и завален подушками, и я абсолютно уверена, судя по этому и остальной мебели, что Виктор обставлял это место не сам. Что заставляет меня задуматься, украшала ли его покойная жена? Действительно ли я живу в ее доме? И если да, то что я при этом чувствую? Мне должно быть все равно. На самом деле это место никогда не предназначалось для того, чтобы чувствовать себя моим домом. Я здесь, потому что, в конце концов, это был мой единственный реальный выбор. Не по любви не для того, чтобы создать дом. Но часть меня печалится при этой мысли. Если у меня не может быть любви, разве у меня не должно быть хотя бы места, где я чувствую себя хорошо? Где я чувствую себя в безопасности? Я выбрасываю эти мысли из головы, пока Виктор показывает мне остальную часть дома. Он проводит меня на быструю прогулку по кухне, где знакомит с Хелен, домашним поваром. Она достаточно приятная, хотя и дает понять, что не хочет видеть меня часто на кухне, “копошащийся”, как она выразилась. Он указывает на свой кабинет, в который демонстративно просит меня не заходить, и где находятся комнаты Аники и Елены. Здесь больше гостевых спален, чем даже в моем старом доме, а библиотека, которую я вижу с того момента, как мы входим, станет для меня настоящим убежищем. Это мечта: книжные полки от пола до потолка, камин и шезлонги. У меня замирает сердце, когда я слышу, как Виктор говорит, что ему нравится проводить там вечера. Я надеюсь, держаться как можно дальше от Виктора, не проводить вечера с ним в одной комнате. — Ты будешь спать со мной в моей комнате, — говорит Виктор, и прежде, чем я успеваю открыть рот, чтобы возразить, он поднимает руку. — Если мы будем спать отдельно, пойдут сплетни. Мне лично придется иметь дело с неодобрением Ольги по поводу этой заминки в нашем новом браке, и тебе тоже. И поскольку ты будешь проводить с ней дома значительно больше времени, чем я, я предупреждаю тебя сейчас, неодобрение Ольги — вещь не из приятных. — Ты говоришь так, как будто она тебе нравится. — Я смеюсь, когда говорю это, потому что в том, как он говорит о ней, есть определенная нежность. Это удивляет меня, потому что я действительно не думала, что Виктор может испытывать такую нежность к кому-либо, не говоря уже о пожилой экономке. — Она очень помогла мне с Еленой и Аникой с тех пор, как умерла их мать, — говорит Виктор. — Она очень усердно работала, чтобы моими девочками не пренебрегали, в дополнение ко всему остальному, что она должна делать, чтобы поддерживать этот дом в рабочем состоянии. Теперь, когда ты здесь, я ожидаю, что ее нагрузка значительно уменьшится. И это начинается с того, что мы не вызываем ненужных сплетен среди слуг. Ты меня понимаешь? Я хочу сразиться с ним за это. Больше всего на свете я хочу собственную комнату, место, где можно спать одной, чтобы не засыпать рядом с Виктором каждую ночь. Больше всего на свете я хочу тишины и покоя, чтобы меня оставили в покое. Но инстинктивно я знаю, что это не та битва, в которой я должна сражаться. Если я это сделаю, я рискую проиграть битву, которую я уже выиграла, ту, которая для меня важнее всего. Действительно ли имеет значение, если мне придется спать в постели Виктора, если мне не придется заниматься с ним сексом на самом деле? — Отлично, — выдавливаю я. — Все, чтобы поддерживает мир, верно? — Именно. — Виктор вежливо улыбается мне. — Вот мы и пришли. Главная спальня, как и все остальное в доме, оформлена таким образом, что можно предположить, что Виктор к этому не приложил руки. Вся мебель из глубокого темного дерева, кровать с балдахином на четырех столбиках с бархатными подушечками и тяжелым темно-синим бархатным одеялом, а также стеганые, накрахмаленные белые накладки в тон простыням и бархатные подушки с защипами. Она выглядит как спальня из журнала, вплоть до кобальтового, серого и кремового ковра на полу рядом с ней и синих бархатных кресел рядом с камином. — Ванная вон там, — говорит Виктор, кивая головой в сторону полуоткрытой двери. — Там есть ванна для купания, я уверен, тебе понравится. Если дверь будет закрыта, я обещаю, что не буду вторгаться. Это самое доброе, что он сказал мне с тех пор, как мы вернулись домой, и я выдавила легкую улыбку. — Спасибо, — тихо говорю я, бросая взгляд на дверь. Правда в том, что я на самом деле не хочу ссориться со своим новым мужем. Я тоже хочу чего-то вроде мира. Но я также боюсь потерять себя в этом новом браке. Однажды я уже почти потеряла себя, с Франко. Я очень боюсь, что это повторится. — Скоро подадут обед, — говорит Виктор. — Обычно меня нет дома, но сегодня я поужинаю с тобой и девочками. А потом… — он пожимает плечами. — Я полагаю, ты можешь занять свое время, как тебе нравится, до обеда. Завтра будет более нормальным. Полагаю, начало нормального. Я осматриваю спальню, это новое пространство, которое я буду делить с ним. Здесь пока нет ни одной из моих вещей, завтра их все привезут из моего старого дома, но даже когда мои вещи будут здесь, я не ожидаю, что они окажут большое влияние на эту комнату. Я приношу одежду, несколько книг, украшения. Никакой мебели, никаких украшений. Эта комната никогда не будет казаться мне моей собственной. Однако я не могу позволить этому добраться до меня. Я заставляю себя не думать об этом, пока Виктор ведет меня показывать улицу, сады за домом, бассейн и оранжерею, и к тому времени, как он заканчивает оставшуюся часть экскурсии, наступает время обеда. На обед очень вкусный запеченный лосось, свежий салат и хрустящий хлеб, и я впечатлена качеством приготовления Хелен. Я также впечатлена тем фактом, что Аника и Елена едят ту же еду, что и мы, только порциями детского размера. После того, как они уходят, я говорю об этом Виктору, пока я все еще сижу с ним за столом. Ни одна из девочек не разговаривала со мной во время обеда, хотя Елена смотрела на меня полуприкрытыми, застенчивыми глазами. Аника упорно игнорировала меня, что я могу уважать. — Я всегда верил в то, что к детям нужно относиться как к взрослым, насколько это возможно, — говорит Виктор. — В этом доме не было стаканчиков для питья. Мы относились к ним как к способным с раннего возраста, поэтому они выросли вполне способными детьми. Это распространяется и на их пищевые привычки. Они научились наслаждаться настоящей, качественной едой, и Хелен усердно работает, чтобы убедиться, что все это хорошо приготовлено. — Все было восхитительно, — соглашаюсь я. Затем я замолкаю, понимая, как мало я на самом деле знаю о двух детях, которым мне суждено стать матерью сейчас, кроме их имен. — Сколько им лет? — Анике девять, а Елене семь, — говорит Виктор. — Аника, однако, довольно взрослая для своего возраста. Она та, с кем тебе, вероятно, будет сложнее всего. Она достаточно взрослая, чтобы помнить свою мать лучше, чем Елена. — Как долго…? — Я замолкаю, беспокоясь, что могу расстроить его, спросив о его покойной жене, но у Виктора, кажется, улучшилось настроение после еды. — Три года назад, — тихо говорит он. — Елена была еще очень маленькой. Аника, конечно, всего на два года старше, но это имеет значение. — Он делает паузу, избегая встречаться со мной взглядом. — Я знаю, что оба твоих родителя скончались. Возможно, ты сможешь нащупать связь через это. Они мертвы из-за тебя и из-за Франко. Я не ожидаю внезапной горечи, которая поднимается, но она есть, обжигая заднюю стенку моего горла, как кислота. Мне вдруг захотелось быть где угодно, только не здесь с ним, за длинным обеденным столом, слишком большим для нас двоих и двух маленьких детей. Он чувствуется слишком близко, слишком сильно, сидит справа от меня, смотрит на меня так, как будто не понимает выражения моего лица. Как будто он понятия не имеет, что моя мать погибла из-за нападения на отель, которое было его ошибкой, частью его гамбита с ирландцами, чтобы свергнуть Луку. Что махинации моего отца, их борьба за Софию и настойчивое желание Луки жениться на ней привели к смерти моего отца. Что продолжающаяся война с Братвой стала причиной смерти отца Луки, а также родителей Софии и его матери. Из-за всего этого погибло так много родителей, и я до сих пор даже не знаю, почему умерла первая жена Виктора. Я не собираюсь спрашивать прямо сейчас. Вот почему ты это сделала, напоминаю я себе, пытаясь дышать. Чтобы больше не умирали родители. Чтобы больше такие дети, как София, не росли без своих отцов. Таким образом, матерям больше не придется в одиночку растить детей. Вот в чем причина. — Я очень устала, — тихо говорю я, отодвигая свой стул. — Я бы хотела пойти прилечь, если ты оставишь меня ненадолго в покое. — Все в порядке, — говорит Виктор, наконец поднимая на меня взгляд. — Я не буду тебе мешать. Я устала. Но когда я захожу в спальню и плотно закрываю за собой дверь, я понятия не имею, как я собираюсь спать. Я захожу в ванную, плещу холодной водой на лицо, оглядываю это роскошное место, которое я теперь называю домом. Ванная комната великолепна, с полом из белой ячеистой плитки с подогревом и мраморными столешницами, огромной фарфоровой ванной и душевой кабиной с двумя насадками для душа. В окне растут эвкалипты, тянущиеся вдоль выложенной плиткой стены, и все прохладно и свежо, как в спа-салоне моего собственного дома. Я просто хотела бы на самом деле расслабиться. Мне не привыкать к роскоши, как Софии. Я прожила в ней всю свою жизнь. Дом Виктора прекрасен, но это не меняет моего отношения ко всему этому, которое заключается в том, что я решительно не хочу здесь находиться. Но, в конце концов, у меня нет выбора. Что сделано, то сделано. Я переодеваюсь в штаны для йоги и свободную футболку и ложусь, но кровать кажущуюся незнакомой и непривычной, и я не могу устроиться поудобнее. В итоге я лежу на спине, смотрю в потолок и думаю о прошлой ночи, о Викторе и о том, как все отличалось от того, что я себе представляла, каково это будет спать рядом с ним сегодня ночью, зная, по крайней мере, что он не прикоснется ко мне. Но я все еще буду спать рядом с ним, вспоминая, как это было приятно, все еще униженная тем, что мне это понравилось. Зная, что он знает, что мне это понравилось. Что только усиливает мою решимость не допустить, чтобы это повторилось. Это правильный выбор, я знаю, что это так. Прошлая ночь была хороша в том смысле, что могла бы стать опасной, если бы я позволила этому. Я не хочу, чтобы меня поймал другой мужчина, который в конце концов только причинит мне боль. Я не буду повторять одни и те же ошибки дважды. КАТЕРИНА