— Сегодня вечером ты выглядела бы еще лучше, если бы была усыпана изумрудами. — У меня их нет, — говорит Катерина, ее голос холодный и ровный, когда она бросает взгляд в мою сторону, проскальзывая в тусклый кожаный салон автомобиля. — Возможно, мне придется дать тебе немного. — Подшучивание удивляет даже меня, после первой жены я сказал себе, что больше не буду баловать другую жену так, как баловал ее. Но что-то в том, что сегодня вечером Катерина выглядит такой красивой, ее волосы зачесаны наверх и заколоты золотыми булавками с жемчужными наконечниками, ее лицо такое милое, что я не могу не думать, что каждый присутствующий мужчина будет мне завидовать, вызывает у меня желание подарить ей то, чего у нее никогда раньше не было. Нам могло бы быть хорошо вместе, если бы только она перестала бороться со мной. И сегодня вечером я хочу, чтобы она это увидела. Торжественное мероприятие проводится в Кремле, и я вижу, как расширяются глаза Катерины, когда подъезжает машина. Она, кажется, немного ошеломлена великолепием этого, когда мы выходим из машины, и я улыбаюсь ей, беря ее за руку. — Это сердце Москвы, — просто говорю я, когда мы начинаем подниматься по ступенькам. Я нечасто прилетаю в Москву. Обычно я посылаю нескольких своих доверенных людей, Алексея или Михаила, заниматься отправками. Меня попросили приехать и лично проследить за этим. Это не обязательно необычный запрос. Продавцам иногда нравится, когда им напоминают, кому именно они продают. Особенно таким поставкам, как эта, в которых несколько очень ценных девушек. То, что я здесь сегодня вечером, напоминает о том, как далеко продвинулась семья Андреевых. Было время, когда мой дедушка мог только мечтать оказаться в таком месте, как это, посещать торжественный прием с такой женщиной, как Катерина, рядом с ним. Она, как и все остальное, олицетворяет власть, которую создала наша семья. Когда-то давно семья Росси и другие члены итальянской мафии плевали в нас. Теперь я потребовал их принцессу, и они отдали ее. Сначала я задавался вопросом, как Катерина справится с гала-ужином. Она, конечно, не говорит по-русски, хотя большинство людей, с которыми она встретится сегодня вечером, говорят по-английски, а также на нескольких других языках. Но она более чем ясно показала мне свое отвращение к русским, и особенно к Братве. Интересно, сохранится ли ее упрямство, будет ли она злой и угрюмой, отказываясь играть ту роль, которая ей предназначена. Если это то, что произойдет, у меня не будет другого выбора, кроме как наказать ее. Мне досталась резвая кобылка, и, если мне придется сломить ее, именно это я и сделаю. Но я не хочу, чтобы сегодняшний вечер прошел так. Однако Катерина меня удивляет. С того момента, как мы входим на переполненный гала-ужин, и я начинаю представлять ее деловым партнерам и их женам, некоторые из них любовницы, она очаровательна и приятна, ее рука покоится на сгибе моего локтя, когда она рассказывает о нашей недавней свадьбе, моем прекрасном доме, моих прекрасных дочерях. Услышав ее речь, вы бы никогда не узнали, что только этим утром она набросилась на меня в частном самолете, поджав губы и обиженная. В ее лице или голосе нет и следа этого, только идеальная, улыбающаяся жена, на которой, как я надеялся, я женился. Она делает именно то, для чего была рождена, чему ее учили с детства. Это одновременно впечатляет и заводит меня… не в последнюю очередь потому, что в моменты между гостями я могу сказать, что она более чем немного напугана. Я хорошо разбираюсь в людях, и я замечаю, как ее взгляд скользит по комнате, выделяя людей, как быстро поджимаются ее губы, когда кто-то приближается к нам. На протяжении всего ужина она сохраняет невозмутимость, ведет светскую беседу между укусами и улыбается во время еды. Я уже достаточно ужинал с ней, чтобы знать, что то, как она ковыряется в еде, является признаком беспокойства, что весь этот вечер она на взводе. И все же, она играет свою роль в абсолютном совершенстве. — Я бы хотел потанцевать со своей женой, — говорю я ей, когда оркестр начинает играть медленную песню, напоминающую ту, что играла для нашего первого танца на нашей свадьбе, хотя это не совсем то же самое. Катерина грациозно встает, ее рука в моей, и я веду ее к танцполу, ее теплая ладонь касается моей. — Я надеюсь, ты доволен, — говорит она, ее взгляд холоден, когда моя рука скользит по ее талии, мои пальцы переплетаются с ее, и мы начинаем танцевать. Я остро осознаю, как мало пространства между нашими телами, как близко она ко мне, ощущаю аромат ее духов и ее волос, и я чувствую, как мой член начинает твердеть, мысли о том, что я хотел бы сделать с ней, когда мы вернемся вечером в квартиру, заполняют мою голову. — Сегодня вечером ты была образцовой женой, — искренне говорю я ей, покачиваясь на танцполе. — Все, на что я мог надеяться, правда. — Я бы не хотела, чтобы ты был разочарован. — Ее тон все еще резкий, но в нем есть что-то более мягкое, что-то, за что мне хочется зацепиться. — Ты была создана для этого, Катерина, — говорю я ей, притягивая ее ближе, когда музыка усиливается. — Если бы ты только увидела мою сторону вещей, поверь мне, нам могло бы быть хорошо вместе. Это мог бы быть настоящий брак, равноправный, если бы ты не сопротивлялась мне так сильно. — Я делаю паузу, мой взгляд прикован к ее темным глазам, ее идеальному, нежному лицу. — Я хотел тебя, потому что ты была воспитана как принцесса мафии. Ты была рождена именно для этого: стоять на стороне такого человека, как я. Ты не запугана, не сломлена, ублюдком Франко. Однажды тебе суждено было возвыситься и стать чьей-то королевой. — И ты вообразил себя королем? — Тон Катерины слегка насмешливый, но в нем больше поддразнивания, чем чего-либо другого. Я не слышу снисходительности, которая так часто звучала в нем. Я хватаюсь за это, надеясь, что она начинает смягчаться. — Я король на своей территории, — говорю я ей с улыбкой, поворачивая ее, а затем притягивая обратно в свои объятия. Я слышу ее тихий вздох, когда ее тело касается моего, и мой член пульсирует, брюки от моего костюма слишком узкие и неудобные, чтобы вызвать эрекцию здесь. — Я хотел тебя, Катерина. Я хочу, чтобы ты была больше, чем племенная кобыла, как ты сказала, больше, чем именитая няня. Я хочу жену. Даже когда слова слетают с моих губ, я не совсем уверен, откуда они берутся. Я говорил себе с точностью до наоборот, когда пошел на сделку с Лукой, и продолжал говорить себе это… что я хотел лишь мать для своих детей, наследника, и ничего больше. Не равную себе, не любовный союз, не партнера. Не женщину, от которой я не могу оторваться, которая сводит меня с ума от желания. Брак по расчету. Сделка, которую нужно заключить и поддерживать любыми необходимыми средствами. Это не брак по страсти. Я видел, чем это заканчивается. Но как я могу назвать чувства, которые я испытываю к Катерине, то, как я желаю ее, то, как я желаю ее прямо сейчас, если не страстью? Я ничего так не хочу, как вывести ее из этой комнаты, вернуться в свою квартиру и раздеть догола еще до того, как мы доберемся до спальни, покрыть поцелуями ее бледную кожу и попробовать ее сладкую сердцевину, доставлять ей удовольствие снова и снова, пока я, наконец, не вонжусь в нее и не получу свое собственное удовольствие, пока мы оба не будем насыщены и измучены. Я не хочу холодной постели или механического совокупления. Я хочу, чтобы Катерина со всем ее огнем и упрямством была привязана ко мне. Я не хочу отказывать ей в удовольствии и не хочу притворяться. Я хочу, чтобы мы вместе растворились в желании. И когда мы кончим, я тоже хочу, чтобы это было вместе. Я словно даю второй шанс на то, что, как я думал, я потерял навсегда. Непрошеные слова грозят слететь с моих губ, но я сдерживаю их. Здесь не место говорить что-то подобное или не время давать ей такую власть надо мной. Не раньше, чем я буду уверен в ней, не раньше, чем я буду уверен, что могу доверять ей в том, что она останется. Я был настолько уязвим только с одной другой женщиной. Второй раз мне будет нелегко. — Я знаю правду, — говорит Катерина, прерывая ход моих мыслей. — Ты не хотел меня. Ты хотел Софию, потому что она была наполовину русской, из-за родословной ее матери. Ты бы никогда больше не посмотрел на меня, если бы мог заполучить ее. В ее тоне нет ревности, только своего рода смирение. Но она не могла ошибаться сильнее. — Сначала так и было, — признаюсь я. — Но Катерина… — Я протягиваю руку, нежно приподнимая ее подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза. Я вложил всю искренность, на которую был способен, в свой голос, в свое выражение лица. — Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, насколько это было неправильно. Теперь, когда у меня есть ты… Глаза Катерины расширяются, совсем чуть-чуть, и я знаю, что не должен говорить то, что вертится у меня на языке дальше. Пока это слишком. Но я ничего не могу с собой поделать. Музыка звучит громко, ярко и интенсивно в красочном зале. Моя жена прекрасна, она в моих объятиях и танцует со мной, и на мгновение я переношусь в другое место, где слова, которые я должен сказать, никогда не могут быть неправильными. — Я знаю, Катерина, что, выбрав тебя, я сделал идеальный выбор. КАТЕРИНА Я знаю, я не должна позволять ему увлечь меня. Виктор хороший собеседник, он всегда был таким. Он должен был быть таким, чтобы подняться так высоко. Даже такой человек, как он, не может править с помощью насилия в одиночку, как бы этого ни хотелось Братве. Ему нужна моя уступчивость, и, возможно, он решил сменить тактику, вместо этого завести роман со мной. Соблазнив меня, чтобы я могла доверится ему, хотеть его, может быть, даже любить его. Это не сработает, говорю я себе. Но даже когда я так думаю, я знаю, что в какой-то степени это так. Как бы сильно я ни возмущалась тем, что меня всю жизнь считали мужским трофеем, я хороша в том, для чего меня воспитывали. Я хороша в разговоре, в развлечении, в том, чтобы гости чувствовали себя хорошо, в светской беседе. Я хорошо танцую, умею быть самой обаятельной женщиной в зале, владею всеми теми светскими манерами, которые прививались мне с юных лет. Может быть, это не самая прогрессивная вещь, но всем нам нравится быть в чем-то хорошими. У Софии есть ее скрипка…Я веду светскую беседу с набитыми до отказа членами криминальных семей. Каждому нужна цель в жизни. Я изо всех сил старалась подавить свое желание к Виктору. Но только прошлой ночью он распластал меня на кровати, заставляя кончать снова и снова, пока трахал меня всеми возможными способами. Только прошлой ночью он забрал то, что осталось от моей невинности, и заставил меня кричать от удовольствия, пока он это делал. Он хорош в постели. Слишком хорош, поэтому он может вызвать привыкание. Опьяняющий. Я уже жажду большего, и прикосновение его руки к моей талии и близость его тела, аромат его кожи и тепло, исходящее от него так близко, вызывают у меня желание умолять его отвести меня на крышу и снять с меня бархатное платье, провести языком по моему телу, умолять его лизать меня, пока я не кончу, а затем наполнить меня каждым дюймом своего члена. Я хочу своего мужа. Желание этого не должно казаться таким уж неправильным. И все же каждой клеточкой моего тела я чувствую, что мое желание к Виктору греховно. Когда он отводит меня обратно к столу, я допиваю свой бокал красного вина, а затем еще один. Гала-ужин кажется бесконечным, можно говорить с деловыми партнерами, их женами и любовницами, и легко определить, кто есть кто. Жены всегда немного более сдержанны, немного зажаты по краям, измотаны жизнью своих мужей. Любовницы ярче, блестяще, новее, как новенькие монетки, носят больше драгоценностей, разговаривают более оживленно. Они понятия не имеют, насколько они расходный материал, или, может быть, им просто все равно. Если, в конце концов, они получат драгоценности себе, почему их это должно волновать? Они также меньше интересуются мной, смотрят на меня с плохо завуалированной ревностью, как будто у меня могут быть виды на мужчин, которых они поймали. Жены интересуются, как я устроилась в доме, насколько у меня все по-другому, как дела у Аники и Елены, думаю ли я, что, возможно, уже беременна. Последнее вызывает во мне волнение чего-то между страхом и волнением несмотря ни на что, я все еще хочу собственного ребенка. Даже зная, что унаследует мой сын, когда вырастет, маленькая часть меня хочет верить, что все будет хорошо, несмотря ни на что. Хотя жены тоже ревностно кидают на меня взгляды, но меньше. Если уж на то пошло, они завидуют моей молодости, но никто из них не боится, что я вмешаюсь и заберу их мужей. Во всяком случае, я бы предположила, что они были бы рады отсрочке. Никто из них не выглядит счастливым в браке или влюбленным, и я вспоминаю то, что мне рассказывали о первой жене Виктора, о том, что это был брак по любви. Как это, должно быть, было необычно! Это заставляет меня еще больше задуматься о том, как она умерла. Но независимо от того, как часто затрагивается вопрос о доме или его дочерях, все старательно обходят тему первой жены Андреева. Это заставляет меня более чем немного бояться, пробуждая все те старые мрачные мысли о том, что мог сделать Виктор, как он мог быть связан с этим. Но по мере того, как ночь проходит, вино согревает мою кровь, а рука Виктора скользит к моему бедру, эти мрачные мысли ускользают, заменяясь чем-то другим. Только когда мы оказываемся в машине, я не могу больше сдерживаться. И сразу становится ясно, что Виктор чувствует то же самое. В тот момент, когда двери закрываются, я поворачиваюсь к нему и вижу, как он в то же мгновение движется ко мне, сокращая пространство между нами, и тянется ко мне. Это похоже на сон, его рука на моей талии, в моих волосах, притягивающий мой рот к своему. У него острый вкус, как у водки, и я знаю, что у меня сладкий вкус, как у вина, и я говорю себе на сегодняшний вечер: только в этом месте… ты можешь вернуться к тому, что было раньше, когда ты вернешься домой. На одну ночь я хочу раствориться в удовольствии, представить, что я замужем за мужчиной, который может быть моим во всех отношениях, которому я могу стать женой и никогда не испытывать противоречий по этому поводу, никогда не чувствовать, что я совершаю грех, просто желая мужчину, которому я дала клятвы на всю жизнь. Пока смерть не разлучит нас. Пройдет так много времени, так много дней, так много часов, так много ночей между настоящим моментом и тем, когда это исполнится. Это не должно быть целью, я слышала шутки раньше, и я не хочу, чтобы это было целью. Когда рот Виктора обрушивается на мой, а его рука сжимает мягкий бархат на моей талии, я больше всего на свете хочу любить своего мужа. Быть преданной ему. Чтобы не бояться и доверять ему. Почему это так трудно найти? — Катерина. — Он шепчет мое имя у моих губ, его рука скользит вниз, находит разрез на моей юбке, проскальзывает под него. Я чувствую его мозолистые пальцы на своем бедре и делаю пометку спросить его о них позже, о шероховатости его кожи, такой непохожей ни на одного мужчину, которого я когда-либо знала. Когда я поднимаю руку к его лицу, я чувствую легкий намек на щетину, царапающую мою ладонь, и как его кончики пальцев царапают внутреннюю поверхность моего бедра. Я притягиваю его рот обратно к своему для еще одного поцелуя, как раз в тот момент, когда его пальцы скользят вверх, нащупывая край моих шелковых трусиков. — Ты мокрая для меня, принцесса? — Спрашивает он, теперь уже на английском, и я должна солгать ему, сказать нет, но сегодня я не хочу. Я хочу дать себе все, чего я желала, и ничего не утаивать. Только сейчас. Только здесь. Только сегодня вечером. — Да, — шепчу я, мои бедра выгибаются под его пальцами, желая его прикосновений, желая большего. — Да. Он стонет, когда его пальцы скользят под мои трусики, чувствуя, что я говорю правду, какая я на самом деле влажная. Я сдерживаю стон, когда они обводят мой вход, скользя вверх по моим складкам к моему ноющему клитору, не желая, чтобы водитель слышал, чем мы здесь занимаемся. Когда он целует меня, я позволяю себе издать звук, который хотела, стон, переходящий в хныканье, заглушается, когда его пальцы надавливают на мой клитор. Я протягиваю руку, моя рука потирает твердый бугорок его члена, натягивающийся на его брюки. — Скажи мне, что ты хочешь меня, Катерина, — стонет Виктор грубым голосом. — Скажи это вслух. После всего, что он сделал, это кажется порочным, нечестивым, как будто слова исходят из самой темной части моей души. Но здесь, в темноте на заднем сиденье машины, я шепчу их вслух. — Я хочу тебя. Он издает звук глубоко в горле, что-то похожее на рычание, его пальцы проникают внутрь меня, когда он притягивает мой рот обратно к своему. — Хорошо, — бормочет он, а затем его губы снова на моих, когда мои руки лихорадочно тянутся к его ширинке, дергая за пряжку, пуговицу и молнию, желая почувствовать его горячую, твердую плоть в своих руках. — Я тоже тебя хочу. Что-то в этом признании в его грубом голосе с сильным акцентом сводит меня с ума. Я дотягиваюсь свободной рукой до его затылка, притягивая его к себе, прижимая его рот к моему. Моя рука проникает ему под брюки, пальцы обхватывают горячий, пульсирующий ствол, и Виктор стонет у моего рта, когда мой язык переплетается с его. — Моя маленькая принцесса такая нетерпеливая. — Его пальцы проникают в меня, изгибаясь, надавливая на точку, о существовании которой я даже не подозревала. Я знаю, что он собирается заставить меня кончить, я чувствую, как от этого напрягается каждый мускул в моем теле, и я хочу этого. Я так сильно этого хочу. Моя рука сжимается вокруг его члена, не столько поглаживая его, сколько удерживая, сжимая. Я чувствую, как большой палец Виктора касается моего клитора, трется, его пальцы входят в меня и надавливают на это незнакомое место, и я знаю, что не могу больше терпеть ни секунды. — Я…я собираюсь… — выдыхаю я, откидывая голову назад, и чувствую, как сотрясаюсь в конвульсиях за мгновение до того, как он обрушивается на меня, из моего рта вырывается крик удовольствия, который я не могу подавить, как бы сильно я ни старалась. — Правильно, маленькая принцесса, кончи для меня, — напевает Виктор, его пальцы все еще двигаются, доводя меня до оргазма, доставляя мне больше удовольствия, чем я думала, что это возможно. — Кончай на мои пальцы, это правильно. Отдай мне это. Черт возьми, да. Кажется, это длится вечно, пробегая рябью по моему телу, моя киска сжимается вокруг его пальцев, когда он толкается, и я все еще чувствую его горячую твердость под своей рукой. Мне все еще кажется, что я парю во сне, когда оргазм начинает угасать, Виктор вытаскивает руку из-под моей юбки, слизывает меня со своих пальцев, а я опускаюсь на колени перед его сиденьем, мои руки скользят вверх по его бедрам, когда я тянусь к его члену. — О черт, — стонет Виктор, его глаза расширяются, когда я обхватываю его рукой, поднося головку к губам. — Господи, да, Катерина, возьми его. Блядь. Это не первый раз, когда я даю волю эмоциям в лимузине, криво усмехаюсь я, но не говорю этого вслух. Вместо этого я сосредотачиваюсь на нем, на том, какой он толстый, на блестящем кончике, уже скользком от его возбуждения, на том, как он пульсирует в моем кулаке, когда мои губы скользят по головке, мой язык кружит вокруг нее, пока Виктор не издает гортанный звук, который вряд ли даже можно назвать человеческим. Сегодня вечером, выпив несколько бокалов вина, мне легче отдаться ему целиком, я более расслаблена и на этот раз беззастенчиво хочу этого. Я сосу и облизываю каждый дюйм его тела, погружаясь до самого основания, мышцы моего горла сжимаются вокруг него, когда я заглатываю его член, а рука Виктора перебирает мои волосы, его стоны вырываются из стиснутых зубов, когда его бедра неглубоко приподнимаются, желая большего. Я задыхаюсь к тому времени, как выныриваю, чтобы глотнуть воздуха, посасывая и облизывая головку, когда даю горлу передышку, а затем снова опускаюсь, вбирая в себя каждый дюйм его тела. Он тверже, чем я когда-либо чувствовала, его член набухший и напряженный, упирается в мои губы, когда я беру его снова и снова, моя рука, наконец, обхватывает основание, чтобы придать себе изящества на несколько дюймов, поглаживая его, пока я посасываю его твердый как камень ствол. Каждый стон пронзает меня вспышкой похоти, каждое его ругательство делает меня еще влажнее, пока его рука, наконец, не сжимается в моих волосах, и я слышу, как он бормочет: — Черт, я сейчас кончу, о боже… Я думала, что готова, но ничто не могло подготовить меня к его горячему порыву, его сперма заполняет мой рот быстрее, чем я могу проглотить, покрывая мой язык и горло, когда он проникает в мой рот, занимая каждый дюйм пространства, когда он стонет надо мной. — Черт, как же это хорошо, — ворчит он, и я продолжаю сосать, желая большего, желая всего этого. Он приятный на вкус, густой и солоноватый на кончике моего языка, и я проглатываю каждую каплю, глядя на его лицо и на то, как оно напрягается от удовольствия, когда он кончает, а его твердая рука на моем затылке. Когда последние капли спермы оказываются у меня на языке, и я чувствую, как его эрекция начинает ослабевать, он гладит мои волосы, его голова откидывается на спинку сиденья. — Черт, у тебя невероятный рот, — стонет он. Когда я пододвигаюсь, чтобы снова сесть рядом с ним, он притягивает меня ближе, запускает пальцы в мои волосы и лениво целует меня, казалось бы, не заботясь о том, что всего минуту назад я глотала его сперму. — Я не могу дождаться, когда трахну тебя, — шепчет он, его рука ласкает мою щеку. — Когда мы вернемся в квартиру, я собираюсь сорвать с тебя это платье и заставить тебя кончить снова, прежде чем мы доберемся до кровати. Когда водитель подъезжает, мы едва успеваем выйти, подняться по ступенькам и войти в лофт, как руки Виктора снова оказываются на мне, прижимая меня спиной к двери, его рот твердый и горячий на моем, когда он проводит пальцами по моим волосам, шпильки с жемчужными наконечниками разлетаются во все стороны, и он распускает мои густые кудри, рассыпая их по плечам, когда его рот пожирает мой. Он прикусывает мою нижнюю губу, его язык смахивает жжение, всасывает его в рот, прежде чем его губы находят путь к моей челюсти, моему горлу, вплоть до ключицы, где он снова кусает и сосет, его рука все это время запутывается в моих волосах.