Он подумал с минуту. – Пожалуй, так оно будет лучше! – Вот видишь, – победоносно проговорила Ингер, – меня тоже не так-то уж просто провести! – Верно. А что ты скажешь насчет клети при горнице? – Клеть? Тогда у нас будет совсем как у людей. Ох, если б все так вышло! Так оно и вышло. Исаак строил дом, рубил углы и вязал венцы, одновременно складывал очаг из подходящих камней, но эта работа ладилась плохо, и временами он бывал недоволен собой. Когда начался сенокос, ему пришлось оставить стройку, ходить по косогорам и косить траву, огромными копнами приволакивая потом домой сено. Однажды дождливым днем Исаак сказал, что ему надо сходить в село. – Зачем тебе туда? – Да я и сам хорошенько не знаю. Он ушел и пропадал двое суток, вернулся с кухонной плитой – словно тяжелогруженая баржа, проплыл он через лес с плитой на спине. – Да ты просто себя не жалеешь! – воскликнула Ингер. Исаак разобрал очаг, который так не подходил к новому дому, и поставил на его место плиту. – Не у всех есть такие плиты, – сказала Ингер. – Господи, помилуй нас, грешных! Сенокос продолжался. Исаак только и знал, что таскать сено, потому что лесная трава далеко не то, что луговая, а гораздо хуже. Поработать на стройке удавалось только в дождливые дни, она продвигалась медленно; к августу, когда все сено было уже убрано, новый дом был доведен едва до половины. В сентябре Исаак сказал, что так дальше не пойдет. – Сбегай-ка в село и приведи на подмогу работника, – велел он Ингер. Ингер в последнее время что-то раздалась вширь и уже не могла бегать, но, конечно же, тотчас собралась в дорогу. Но муж ее вдруг передумал, он снова впал в гордыню, решив, что все сделает сам. – Незачем беспокоить людей, – сказал он. – Я и один управлюсь. – Не сдюжишь ты. – Поможешь мне поднять бревна. В начале октября Ингер объявила: – Больше мне невмоготу! Что за досада, нужно ведь непременно поднять стропила, чтоб успеть покрыть дом до осенних дождей, а времени оставалось всего ничего. Что такое стряслось с Ингер? Уж не захворала ли? Изредка она варила козий сыр, но большей частью ее хватало только на то, чтобы по нескольку раз на дню переносить с места на место прикол Златорожки. – В следующий раз, как пойдешь в село, принеси большую корзину, или ящик, или что-нибудь такое, – как-то попросила Ингер. – На что тебе? – спросил Исаак. – Нужно, – ответила Ингер. Он поднял стропила на веревке, Ингер только подпихивала их одной рукой, но уже само ее присутствие как будто помогало. Дело шло медленно, и хотя крыша была совсем невысокая, но балки чересчур большие и толстые для маленького домика. Некоторое время держалась ясная осенняя погода, Ингер одна выкопала всю картошку, а Исаак успел покрыть избу до начала затяжных дождей. Козы уже переселились на ночь в землянку к людям, и это не мешало, ничего не мешало, люди не жаловались. Исаак опять собрался в село. – Принеси же мне большую корзину или ящик! – смиренным тоном снова попросила Ингер. – Мне надо захватить несколько оконных стекол, которые я заказал, – сказал Исаак, – да еще две крашеные двери, – добавил он важно. – Ну раз так, придется обойтись без корзины. – Да на что она тебе? – На что? Да где же у тебя глаза! Исаак ушел из дому в глубоком раздумье и вернулся через двое суток, притащив окно, дверь для горницы и дверь для клети, а сверх того, на груди у него висел ящик для Ингер, а в ящике – разные съестные припасы. Ингер сказала: – Дотаскаешься ты когда-нибудь до смерти! – Ха, до смерти? – Исаак был сейчас настолько далек от недавних мыслей о смерти, что вынул из кармана аптечный пузырек с нефтью и дал Ингер с наставлением усердно лечиться ею, чтоб поправиться. А к тому же теперь у него были окна и крашеные двери, которыми можно заняться, и он тотчас бросился их прилаживать. Ну что за двери: подержанные, правда, но заново выкрашенные красной и белой краской, они гляделись в доме, словно картинки. Они перебрались в новый дом, а скотина расселилась по всей землянке; одну овцу с ягненком оставили при корове, чтоб той было не так скучно. Да, много чего достигли поселенцы в этих пустынных краях, просто чудо как много. III Пока земля не промерзла, Исаак выбирал из нее камни и очищал от корней, ровнял луг на будущий год; когда ударил мороз, он стал ходить в лес и усердно рубил дрова. – На что тебе столько дров? – спрашивала Ингер. – Сам не знаю, – отвечал Исаак, но прекрасно все знал. Густой нетронутый лес подходил вплотную к строениям, не позволяя расширить площадь под сенокос, а кроме того, Исаак рассчитывал тем или иным способом доставить дрова зимой в село и продать тем, у кого их не будет. Задумка была толковая, Исаак верил в успех, продолжая расчищать лес и рубить его на дрова. Ингер частенько приходила посмотреть, как он работает, а он делал вид, будто ему все равно и вовсе он в ней не нуждается, но она понимала, что доставляет ему удовольствие. Изредка они перебрасывались несколькими словами. – Неужто тебе нечего больше делать, кроме как приходить сюда и мерзнуть? – говорил Исаак. – Мне не холодно, – отвечала Ингер, – а вот ты губишь свое здоровье. – На-ка надень мою куртку, вон она лежит! – И надела бы, да некогда мне тут рассиживаться, когда Златорожка собралась телиться. – Златорожка собралась телиться? – А ты не слышишь, что ли? Как по-твоему, оставить нам теленка? – По мне, делай как хочешь, я не знаю. – Не след нам есть теленка! Ведь тогда у нас останется только одна корова. – А я и не думал, что ты за то, чтоб мы съели теленка, – отвечал Исаак. Одинокие люди, некрасивые и грубые, но сколько доброты друг к другу, к животным, к земле! И вот Златорожка отелилась. Знаменательный день в безлюдной глуши, огромная благодать и счастье. Златорожке дали вкусного мучного пойла, и Исаак сказал: – Муки не жалей! – хотя притащил ее из села на собственном горбу. Рядом с коровой лежал хорошенький теленочек, красавица телочка, тоже красно-пегая, забавно удивленная чудом, которое только что пережила. Через два года она сама станет матерью. – Из этой телки выйдет чертовски красивая корова, – сказала Ингер, – а я даже не знаю, как бы ее назвать. – Ингер была ну чистое дитя, смекалки у нее всегда недоставало. – Как назвать? – повторил Исаак. – Сколько ни ищи, а лучше клички, чем Сребророжка, не найдешь. Выпал первый снег. Как только установился санный путь, Исаак отправился по деревням, ничего, по своему обыкновению, не объяснив Ингер. Вернулся он с большущим сюрпризом – с лошадью и санями! – Сдается мне, ты не иначе как колдуешь, – сказала Ингер, – ведь не отнял же ты у кого-то лошадь? – Отнял. – Может, нашел? Если б только Исаак мог сказать: моя лошадь, наша! Но он всего лишь взял лошадь на время, чтобы свезти на ней дрова. Исаак возил в село дрова и возвращался с припасами, мукой, селедкой. А однажды привез в санях быка; он купил его баснословно дешево, потому что в селе уже началась бескормица. Бык был худой, косматый, да и голосом не вышел, но не урод и от хорошего корма должен был оправиться. Племенной бык. Ингер сказала: – И чего только ты не притащишь! Да, Исаак притаскивал все, что можно: доски и тес, которые выменял на бревна, точильный камень, вафельницу, всякие снасти и инструменты, и все это в обмен на дрова. Ингер пыжилась от свалившегося на нее богатства, каждый раз приговаривая: – Никак еще что-то привез? Теперь у нас есть бык и все-все, что только можно придумать! И однажды Исаак ответил: