Эта стерва учтиво подкинула мне яркие и реалистичные картинки того, как мой муж любил другую. Как он целовал её, ласкал, брал… А потом приходил ко мне и делал всё то же, но уже со мной. Внутри меня всё перевернулось и подкатило к горлу. Меня буквально затошнило настолько сильно, что я едва смогла сдержать это в себе. — Не могу, — мне хотелось оттереть свои губы наждачкой, только бы не чувствовать больше и не знать Серёжиных поцелуев. — Не могу! Думала, что смогу простить тебя и склеить всё заново, но… как представлю, что ты этим языком был во рту у другой… и не только во рту… Мне блевать хочется. Прям в рожу тебе. Я буквально сходила с ума. Хваталась за голову, металась по гостиной и всё ещё пыталась оттереть губы и выкинуть из головы картинки, увиденные мной в самый неподходящий момент. Серёжа закрыл дверь, отрезав нас от спящего сына. Включил свет и молча наблюдал за мной потупленным взглядом, как школьник смотрит на директора, который вызвал его на ковер. Хотелось упасть на колени и просто разреветься в голос. Но помимо слёз и отчаяния во мне накопилась огромная гора невысказанной злости, которая сейчас лавиной рвалась наружу. Я смотрела на мужа и мечтала вцепиться ногтями ему в глотку или выцарапать глаза. — Почему я должна наступать себе на горло? — спросила я, скрипя голосом через слёзы. — Почему все считают нормальным то обстоятельство, что женщина должна сломать себя об колено ради сохранения семьи? Почему мужское блядство — это нормально? И какого хрена женщина должна быть умнее? Ради чего? Ради кого?! — я брезгливо посмотрела на Серёжу, стоящего посреди гостиной в одних боксерах. Да, красив и подтянут, но внутри-то хоть что-нибудь осталось от того Серёжи, которого я любила? — Знаешь, что я сейчас хотела сделать? Я хотела переспать с тобой. Да! Переспать ради Стёпки, представляешь?! Потрахаться ради счастья сына — вот до чего я докатилась ради всех нас, — выплюнула я каждое слово ему в лицо. — Ты и тебе подобные, бегающие по малолеткам, вы хоть представляете через что проходят ваши жены? Через что прошла и прохожу сейчас конкретно я, ты понимаешь, Серёжа? Тебе плевать? Тебе всё равно, сраный ты камень?! А знаешь что? Я знаю, откуда у тебя были синяки. Я знаю, что твоя малолетка променяла тебя на парнишку помоложе. И знаешь что? — в момент, когда его брови сошлись, я почувствовала эйфорию и власть. — Мне было так хорошо. За последние годы лучшее, что я видела, — твоя кислая рожа в синяках. Так и будешь молчать? Ну, же! Скажи что-нибудь. Скажи, какая я идиотка и как я сама себя сейчас унижаю в твоих глазах. Что ты застыл, как истукан? Я хотела, чтобы он тоже кричал. Хотела, чтобы он тоже сыпал оскорблениями в мой адрес. Я хотела, чтобы мы хоть раз в жизни поругались по-настоящему громко и высказали друг другу уже всё. Что в нас накопилось. Но Серёжа продолжал молча смотреть на меня. На его лице не было ни капли злости. Он будто мысленно абстрагировался от всего, что я ему только что наговорила. — Я люблю тебя, — сказал вдруг Серёжа. И в этот момент мне показалось, что я долго-долго крутилась на карусели и меня резко выкинуло с неё. — Люблю и уважаю, как мать своего сына; как человека, с которым прошёл многое; возможно, люблю как друга. Но я больше не люблю тебя, как женщину. Прости, Наташа, я должен был сразу тебе это сказать, но… Я запутался и пустил всё на самотёк, шёл по течению, потому что так было удобно. — Как долго? — ответила я еле живая. Едва ли хоть одна женщина в мире может быть готова к тому, чтобы услышать от своего собственного мужа, что он любит её, как друга, но не как женщину. Желание убежать отсюда и отмыться буквально затапливало мой разум. — Года два, три… Я не помню… — То есть ты уже года два-три трахаешь кого-то на стороне? — Нет. Я всегда был тебе верен, Наташ. — Ну, да! Конечно! А с этой? — из моей груди вылетел издевательский смешок. — Хочешь сказать, что с ней у тебя тоже ничего не было, и она просто так к нам домой притащилась? — До её прихода ничего не было. — Тебе нимбом макушку не напекает, нет? Думаешь, я поверю в бред, что девчонка в мой дом просто так пришла, сидела за моим столом, пила мой чай и врала, глядя мне в глаза, но при этом между вами ничего не было? Ты в курсе, что от тебя её духами несло в ночь перед её приходом? — Наташ… — Было? — Мы целовались, — глухо произнес Серёжа, стараясь не смотреть мне в глаза. — Мерзость, — мне снова захотелось пройтись по своим губам наждачкой. — И это ты называешь верностью? Мразь… Именно в этот момент я поняла, что у меня ничего не осталось к этому к человеку. Абсолютная пустота и желание, чтобы он исчез из моей жизни. Я рванула в свою комнату, взяла из тумбочки бумаги на развод и ручку. Вернулась в гостиную и размашисто, чтобы он видел, поставила свою подпись в нужном месте. — Вот, — я буквально впечатала ему в грудь эти бумаги, ставшие теперь помятыми, и начала просто выталкивать Серёжу из квартиры. Пусть только попробует пикнуть! На кусочки разорву! — А теперь выматывайся. Видеть тебя не хочу! Знать не хочу! Вали! Вали отсюда! — В трусах? — пропищал он там что-то жалобно. — Сделай хоть напоследок мне приятно. Пусть скажет «спасибо», что я не настолько сильная, чтобы его тушу с лестницы или из окна выкинуть. Зато я в силах вышвырнуть его в подъезд, что я и сделала с большим удовольствием. А затем собрала его вещи, которые попались мне под руку в прихожей и вышвырнула следом. Наверное, еще никогда уборка не приносила мне столько удовольствия. — Я утром заеду за Стёпкой, — вякнул Серёжа в закрытую дверь. — Не опаздывай. Мудак, — выплюнула я каждое слово и, тяжело дыша, отошла в сторону. Запутавшись пальцами в волосах, едва чувствуя свои конечности, я ощущала себя на грани истерики. Мне хотелось и смеяться, и плакать. И сдерживать свои порывы сейчас я точно не хотела. И плевать, что от слёз не видно, куда я иду и уже болят глаза. Я сделала ровно то, что должна была сделать. Для себя, для сына. И момент, когда я поцеловала Серёжу, стал той самой подброшенной монетой, о которой говорил Славик. Он оказался прав: именно в тот момент, когда ты отдаешь судьбе право решать за тебя, ты уже знаешь, чего хочешь сам. Натужно быть счастливой и отдать этому остаток жизни? Это не то, ради чего я хочу жить. Глава 16. Славик Время подписывать бумажки с умным видом. Периодически поглядывая, то на дверь своего кабинета, то на наручные часы, я ждал, когда в кабинет войдёт Наталья и по её настроению я пойму хоть что-нибудь. Ромашка «помирились — не помирились» за эти дни выпустила из меня долбоёба-самодура, которого без Натальи никто обратно не запихнёт. Офис щемился от меня все три дня, что её не было. Наталья работала из дома, отправляя документы на почту поздно вечером или даже ночью. Было сложно даже примерно предположить, что у неё там происходит. В порядке ли она или все даже лучше, чем было? Наверняка, идеальный, сука, муж все эти дни старательно заглаживал вину. Сегодня она должна появится в офисе. По крайней мере, заранее мне никто не звонили не предупреждал об обратном. Наконец, за дверью послышался стук каблуков. Размеренный, уверенный, приближающийся ко мне. Тут главное успеть сделать ебало попроще и не пялиться на неё, пытаясь вычленить изменения, произошедшие с ней за эти три дня. Если она спрашивала у меня о том, как я пришёл к решению о разводе, то вряд ли этот вопрос был просто поводом для поддержания разговора. Спросить о таком, а потом три дня скакать на батуте? Едва ли… — Здравствуйте, Вячеслав Александрович, — произнесла она по-деловому. — Здравствуйте, — бросил я, едва шевельнув губами. Для более важного вида уставился в ноутбук. — На подпись, — выдохнула Наталья и положила передо мной бумаги. Нарочито тяжело вздохнув, я вновь почувствовал аромат её парфюма и понял, как меня бесили приторные духи помощницы, которая приходила в мой кабинет, пока не было Натальи. Строги черный брючный костюм. На запястье руки, которой она подкалывала мне документы, блеснула цепочка часов. Хоть где-то в этом мире стабильность. — Здесь, — шептала Наталья тихо и указывала аккуратный ногтем на нужную строчку. — Здесь. Я подписывал, даже не пробегаясь взглядом по строкам. Все эти секунды я пытался понять настроение, с которым Наталья пришла в офис и в мой кабинет. — Здесь, — шепнула она снова, едва слышно. Передо мной появился лист, в котором было что-то написано от руки. Почерк знакомый. Я почти подписал, но вовремя одернул руку, поняв, что передо мной лежит заявление на увольнение по собственному. — Федосеева, а ты куда собралась, разрешите поинтересоваться? — я откинулся на спинку кресла и посмотрел на её профиль. — Какая разница? Подпишите. Если вам принципиально, я могу отработать две недели. Но вы не можете меня не отпустить. Каждое слово, она произнесла, даже не посмотрев в мою сторону. Вытаращилась куда-то прямо перед собой и с упрямством барана требовала от меня то, что прямо здесь и сейчас я ей давать не собирался, потому что не понимал, какого хрена происходит и почему я должен её опять куда-то отпустить. Опустив взгляд на её руки, в которых она держала уже подписанные мной бумаги, я увидел то, отчего моторчик в грудаке сбился с такта. На пальчике, где должно красоваться золотое обручальное кольцо, осталась только тонкая белая полоска. И в одно мгновение всё встало на своё место. Наталья решила начать новую жизнь. Каре бы не ебанула. Это я точно не переживу. — Я всё ещё не услышал, куда ты собралась, Федосеева? К конкурентам? — Подпишите, Вячеслав Александрович. А что я буду делать дальше, касается только меня. К конкурентам не пойду, если вам интересно. Шило на мыло менять не собираюсь. — То есть у тебя нет альтернативы? Ты не знаешь, куда ты дальше, но спешишь избавиться от денежной работы? Я думал, ты умнее. — Слушайте, — вспылила Наталья и, наконец, соизволила посмотреть на меня режущим яйца взглядом. — Вы каждый месяц кого-то увольняете. И всегда говорите, что найдётся кто-то поумнее на то же место. Что сейчас изменилось? Увольняйте, — придвинула она заявление ближе ко мне. — Даже если я с моста захочу спрыгнуть после увольнения, это уже не ваше дело. Оно и сейчас, кстати, не ваше.