«…и твой «Королевич» убьет их, – закончил вместо нее мерзкий голос. – Убьет с такой же легкостью, как выпьет минералки или выплеснет сперму на картинку мертвой женщины. Раскрошит их черепа молотком, и все дела» Жуткий голос продолжал нашептывать еще какую-то белиберду, но Светлана не слушала. Глотая слезы, она тихо плакала. * * * Из горячечно-липкого забытья ее вырвал приступ ошеломлящей боли в левом боку. Что-то острое, вроде тонкой спицы, пронзило плоть, царапнув ребро, и она пронзительно закричала, широко раскрыв глаза. Снаружи раздался квакающий смех, после чего Вячеслав, кривляясь, засюсюкал: – …Но ответили гномы: «Мы не отдадим тебе гроб с Белоснежкой даже за все золото в мире!» Тогда Королевич сказал: «Так подарите мне его. Я жить не могу, не видя Белоснежки…» Проткнутый бок неистово полыхал, по коже струйкой текла кровь, и Светлана не могла сдержать очередного стона. Впрочем, судя по всему, спицу уже убрали. Осталась лишь боль, раскаленными метастазами расползающаяся по телу. «Эта мразь специально проверяет, умерла я или еще дышу», – догадалась Светлана. Следующая фраза извращенца подтвердила ее мысль: – Я гляжу, ты еще жива, старушка… – сказал Вячеслав, и в его голосе проскользнули нотки уважения. – Повторюшка-Хрюшка, старая старушка… А старушке сорок лет, она ходит в туалет… Твои детки рассказывают подобные стишки в школе? У меня в саду рассказывали! Из тебя, Белоснежка, можно подковы делать! «Выпусти меня», – едва не вырвалось у пленницы, но она осеклась. Лишние мольбы только раззадорят безумца и предоставят лишний повод для дальнейших истязаний. – Пока что ты хорошо держишься, – добавил «Королевич» после небольшой паузы. – Наверное, твои несчастные легкие испытывают жжение, их словно заполнили битым стеклом, а голова раскалывается от головокружения и нехватки воздуха. Я приду через час, моя любимая. Посмотрим, как ты будешь себя чувствовать. Послышались удаляющиеся шаги. – Господи, помоги, – прошелестела Светлана. – Господи… Руки отекли и распухли настолько, что она перестала их чувствовать до самых локтей. Она отстраненно подумала, что еще немного, и начнется отмирание тканей. С другой стороны, что для нее некроз? Если она задохнется через несколько минут?! Тяжело дыша, Светлана широко раскрывала рот в тщетной попытке ухватить хоть частицу кислорода. Женщина напоминала пойманную в сети гигантскую рыбу, которую вытащили умирать на горячих камнях, и судорожное дыхание с хрипло-свистящим свистом вырывалось из ее пересохшей глотки. «Папа… Никита…» Знакомые лица близких загорались и угасали, как тусклая лампа старого маяка, и каждый раз она мысленно умоляла, чтобы столь дорогие сердцу образы родных не погружались во тьму. Ведь это так страшно – оказаться в темной бездне… совершенно одной… Она снова окунулась в беспамятство. Грязная, измазанная кровью и рвотными массами грудь тяжело вздымалась, изо рта пленницы доносился сиплый клекот. * * * «Мама» Она вздрогнула. Неужели ей показалось… Никита?! Светлана открыла глаза и тут же зажмурилась. «Я сплю», – подумала она потрясенно. Конечно, она еще спит. Иначе как объяснить, что вместо крышки гроба, отдающей прелостью и пылью, она видит темно-синее небо, на котором, бледнея, помаргивают сонные звезды. Гроб был открыт. Она села, с изумлением оглядываясь. На востоке, между вершинами исполинских гор небо медленно окрашивалось бледно-розовым. Краски неторопливо насыщались алым, и вот, наконец, сверкнул лучик проснувшегося солнца. Наступал рассвет. Светлана выбралась наружу, глубоко вдыхая утренний воздух. «Меня звал сын», – вспомнила она и нахмурилась. Откуда здесь Никита? Ведь он с ее сестрой, за тысячу километров отсюда… Мягко переставляя ноги, женщина подошла к обрыву, глядя на темнеющее вдали море. Ее лоб прорезали морщины. Что-то было здесь не так. Светлана подняла перед собой руки, молча разглядывая ссадины на распухших запястьях. Кто ее освободил? Вячеслав?! Она оглядела себя. Грязная с ног до головы, перепачканная пылью и потеками крови, на левом боку рана, покрытая засохшей корочкой, – дыра от спицы… Собственно, она выглядела так, как и должна выглядеть после того, что с ней приключилось. Но… «Щебень…» Она посмотрела себе под ноги. Странно, она стояла босиком на колкой каменистой крошке, но абсолютно не ощущала этого. Как не чувствовала боль от ссадин на руках… и от раны между ребер… «Что происходит?!» Она вытерла шелушащие губы, поймав себя на мысли, что больше не испытывает жажды. Это было более чем странным. «Я не хочу пить. Мне не больно. Ноги не чувствуют камней…» Ее пальцы судорожно прошлись по бедрам. До слуха Светланы донесся тихий шелест ветра. Но ее кожа даже не ощутила его дуновения. Ее распущенные, свалявшиеся паклями волосы тоже были неподвижны. Она была словно чужой в это раннее утро на Утесе Снов. – Где я? – шепотом спросила она. – Что произошло?! «Беги», – посоветовал внутренний голос. На этот раз он не ехидничал, а говорил с хмурой неохотой, словно впервые говорил искренне. – Бежать, – вслух произнесла Светлана. Действительно. Вячеслав может появиться с минуты на минуту. С острой спицей, чтобы проверить – жива ли она или отдала богу душу. Она сделала маленький шаг к краю вершины, вытягивая шею. Вдали порхали птицы, плавно рассекая крыльями прозрачный воздух. «Светлячок». Ее тряхнуло, как в поезде, в котором кто-то сорвал стоп-кран. – Папа? Она медленно повернулась. Отец, сгорбившись, стоял на самом краю обрыва. Седые волосы обрамляли высохшее лицо, в глубоко запавших глазах, окруженных темными кругами, застыла невыносимая скорбь. «Я не смог, Светлячок… – прошептал он. – Не смог тебя удержать, доченька…» – Я слышала Никиту, – с трудом выдавила из себя Светлана. Она сделала еще один шаг. – Он тоже здесь? «Я должен кое-что сказать тебе, – сказал отец, будто даже не слыша ее. Из его старческих глаз закапали слезы. – Не оглядывайся. Не оглядывайся, чтобы ты ни услышала». Он с теплотой посмотрел на нее.