— Сказав Павельскому, что он ошибается. — Ах, вы имеете в виду наивное предположение Павельского, что Зарембу застрелили по ошибке, вместо Висняка? Да ведь мы выяснили этот вопрос в самом начале следствия. — Да, но сегодня помреж доказал, что для такого убийства мог быть повод. Тогда мы лишь мимоходом рассматривали эту версию, поскольку все улики неопровержимо указывали на бывшего тенора. — Верно. Но и теперь версия Павельского вряд ли подтвердится. Не в том ценность показаний арестованного. При составлении обвинительного акта вам, пан прокурор, все равно пришлось бы заняться этой версией. А то адвокат Кравчик сразу же обвинил бы нас в одностороннем характере следствия, потребовал отложить дело и вернуть на доследование в прокуратуру. Поэтому, собирая данные на шестнадцать возможных подозреваемых, я распорядился обратить внимание и на других актеров «Колизея», в том числе Висняка. — Есть что-нибудь на него? — Ничего особенного, хотя характеристика этого господина совпадает с той, которую мы слышали. Кроме того, он хорошо известен среди наркоманов. Отсюда и вечное безденежье. — Вы, капитан, по-прежнему считаете помрежа организатором преступления, а соображения Павельского отвергаете? — Павельский остается одним из главных подозреваемых, хотя сегодня его положение решительно улучшилось. Для него вот что важно: на него ли одного падают подозрения и улики или он только второй в списке возможных убийц? До сих пор у него была сольная партия, а теперь добавился партнер, который даже оттеснил бывшего певца на второй план. — Показания Павельского, должен признаться, поколебали мою уверенность. Сказанное им вполне логично. Нового он не сообщил, но кое-что добавил к ранее известному. Считаю, что пренебречь его заявлением нельзя. — Разумеется, — согласился капитан. — Если Зарембу действительно не хотели убивать, то Павельский невиновен. Тогда его надо вычеркнуть из списка подозреваемых и выпустить на свободу. — Однако я вижу, — рассмеялся капитан, — что вы, пан прокурор, под сильным впечатлением от показаний певца. Видно, здорово умеет убеждать, если его слова так действуют на представителя обвинения. — Не под впечатлением, но признаю, что в словах Павельского есть какой-то заряд эмоциональной правдивости. У меня десятки лет юридической практики. Я допрашивал тысячи людей и, кажется, могу уловить, когда говорят правду. — Павельский, — согласился капитан, — безусловно, сообщил одну очень важную вещь. Такую, которая, может быть, распахнет перед ним двери камеры. — Значит, и вы согласны, что надо расширить рамки следствия и изучить дело в плане покушения на Висняка? — Это лишнее. — Почему? — удивился прокурор. — В любой момент, на основании уже известного и зафиксированного в документах, я могу доказать, что убийца про Висняка и не думал. — Доказывайте. — Висняк — это мелкий пакостник. Всем стал поперек горла, но никому до такой степени, чтоб родилась мысль его прикончить. Планируя преступление, убийца не только учитывал, что подозрение падет на Павельского, но и сознательно этого добивался. Одним выстрелом хладнокровно убивал двоих. В том числе и того, к кому не имел претензий. Чтоб на такое решиться, надо очень сильно ненавидеть свою жертву, быть законченным мерзавцем и идти по трупам. Такое чувство можно испытывать к Зарембе, но никак не к Висняку. Покушение на дублера было б устроено иначе. — Как? — Убийца хорошо знал жертву. Это ясно, не так ли? Чтоб кого-то ненавидеть и пойти на преступление, надо его знать. Павельский не знал, что Висняк наркоман. Дублер это скрывал. Но кто-то должен был знать про эту слабость. Пообещав наркотик, наркомана можно было заманить в уединенное место и там прикончить. Или добавить в наркотик яд, чтобы он постепенно уморил актера. Смерть объяснили бы чрезмерной дозой кокаина. — Вы упрощаете, капитан. Достать наркотик и яд! Этих вещей не купишь в ближайшей аптеке! — Пистолетов системы «вальтер» там тоже не продают. А все-таки убийца, зная, что в «Мари-Октябрь» актриса стреляет из пистолета, раздобыл точно такой же. Не будем обманываться, пан прокурор, с тех пор, как финикийцы придумали деньги, все остальное — только вопрос цены. — Речь идет о больших деньгах. — Кто ненавидит и хочет чьей-либо смерти, торговаться не станет. — Интересная версия. Но, настаивая, что целью было убийство Зарембы, вы возвращаетесь к Павельскому как к единственному виновнику. — Нет. — Нет? Вы же отвергаете показания помрежа. — Не отвергаю. Они весьма важны для дела. И для подозреваемого. Могут стать ключом, который откроет перед ним ворота тюрьмы. То, о чем только что говорил Павельский, логически связано с показаниями двух женщин, врача и медсестры. Как их там… — Доктор Данута Малиновская и сестра Мария Вартецкая, — подсказал прокурор. — Вот именно. Их показания и «открытие», о котором сообщил сегодня помреж, на первый взгляд меж собой не связаны. А на самом деле согласуются. Теперь и я готов допустить, что Заремба ненадолго пришел в сознание и был в своем уме. Умирающий ни минуты не думал, что в него стреляли по ошибке, не сомневался, что покушались на его жизнь. Знал своего палача и понимал, какая опасность грозит Павельскому. Во что бы то ни стало хотел его выгородить. Я напрасно думал, что актер, умирая, бредил. Ошибкой было считать, что слова Зарембы означали прощение убийце. Нет. Они были сказаны в полном сознании. Умирающий передал нам то, что знал: убийца — не Павельский. — Значит, вы все же предполагаете, что помреж невиновен. — С этого момента я отодвинул его на второе место среди подозреваемых. Естественно, еще предстоит собрать улики против того, кто открывает список. Заремба был убежден в невиновности Павельского, но и у него не было доказательств против убийцы. Потому он не назвал фамилии. Он не решался выступить с обвинением и возложил на милицию обязанность найти преступника. — Жаль, что нельзя подкрепить это фактами. Малиновская решительно отказалась подтвердить, что умирающий произнес свои слова в сознании. — Это не имеет значения. Ее показания следует, на мой взгляд, рассматривать как указание следствию, а не как доказательство для суда. Таковых у нас будет более чем достаточно. — Вы оптимист, капитан. Жаль, что доказательств я не получил раньше. — Пан прокурор, я доставлю улики, не вызывающие сомнений. — Против Павельского? — Против убийцы. — На вашем месте я был бы предельно осторожен и тщательно рассмотрел предположение помрежа насчет попытки убийства Висняка и случайной гибели Зарембы. — Это действительно лишнее, пан прокурор. В деле есть еще одно доказательство, что все было не так. — Какое? — Прежде всего показания Голобли. Они непреложно доказывают, что пистолет был подменен до начала спектакля. — Но ведь это значит, что убить намеревались Висняка? — Предположим, что так и было. Убийца подменил пистолет и спокойно ждал момента, когда Барбара Па-вельская застрелит Висняка, исполняющего роль предателя Ружье. А тут произошел несчастный случай. Висняк упал с лестницы, вывихнул ногу и не мог играть. Вместо него на сцену вышел Заремба. — Теперь убийца не мог опять заменить пистолет. Павельский показал, что с момента происшествия и до открытия занавеса за сценой толпились люди и нельзя было подойти к столику с реквизитом. — Убийца мог снова поменять пистолет, — ответил Лапинский. — Тот же Павельский долго и терпеливо доказывал, что пистолет подменили, вероятно, во время антракта. Оружие лежало на сцене, где горела лишь одна лампочка. За кулисами нет никого, даже электриков и машинистов. Преступник — а им был кто-то из театра — превосходно об этом знал. Если б он хотел пощадить Зарембу, он не один, а десять раз мог бы поменять оружие. Да и не надо было менять. Достаточно было взять пистолет и удалить пулю из ствола. Тогда в кульминационный момент прозвучал бы только тихий щелчок. Актер Лисовский, который однажды уже выручил в подобной ситуации, громко хлопнул бы в ладоши, имитируя выстрел. Убийца Висняка не допустил бы, чтобы пуля, предназначенная этому мелкому соглядатаю, угодила в Зарембу. — Да… Может, вы и правы. — Пан прокурор, убийца превосходно знал, что делает и кто погибнет от этой пули. Не Висняк, а Заремба был намечен в жертву. — Вы, капитан, говорите так, словно знаете преступника. — Может, знаю, а может, нет, но мне уже ясно, где его искать. Павельский об этом сказал. Надо только выяснить несколько дополнительных подробностей. — А именно? — Еще раз допросить Павельскую. — Снова бередить рану, которая и так не заживает? — Думаю, что превосходно зажила. Когда я допрашивал актрису по поводу этого фрукта, который таскал не только котлы, но и записки, она долго расспрашивала про мужа. Была очень обеспокоена его положением. О покойном даже не вспоминала. И неудивительно. С того дня прошло почти три месяца, а французская пословица гласит, что лишь старая любовь не ржавеет. Наша беседа актрисе особого удовольствия не доставит, но и старых ран не растревожит. — А что вы хотите из нее вытянуть? Боюсь, что Павельская откажется дать показания. Так она заявила на последнем допросе. Адвокат Кравчик сообщил ей, что у нее есть такое право. — На этот раз то, что она скажет, может сыграть решающую роль в изобличении убийцы и освобождении ее мужа. Я так ей представлю дело и надеюсь, что она согласится побеседовать. — Вероятно, она все сказала на первых допросах. Сразу после преступления. Вот протоколы. — Тогда ее никто не спрашивал, почему Заремба оказался в театре. А это обстоятельство теперь наиболее важно. — Наверное, провожал любимую женщину. — Быть может. Но надо проверить. Мы выясним, всегда ли он провожал Павельскую и наблюдал за ее игрой в день, когда Висняк заменял его в роли Ружье. — Желаю успеха. — Спасибо. Кроме того, надо допросить дежурного и, может быть, кое-кого из билетеров и рабочих сцены. — А с какой целью? — Надо установить, был ли один человек в этот день на спектакле. Особенно на втором акте. Нужно побывать в «Скорой помощи», заглянуть в книгу регистрации несчастных случаев и поговорить с врачами. Боюсь, впрочем, что этот след, как выражаются охотники, уже остыл. Работники «Скорой помощи» могут не помнить того, что случилось пару месяцев назад, но, если хоть чуточку повезет, мне удастся из них что-нибудь вытянуть. До сих пор счастье было не на нашей стороне, надеюсь, что теперь пойдет полоса удач. — А все-таки показания Павельского… — Не будем их переоценивать. В главном они ошибочны. Тем не менее помреж указал направление, в котором следует вести следствие, тропку, которой мы до сих пор не замечали. Только это важно. — Выходит, спасибо помощнику режиссера? — Без сомнения. Надо сказать, я всегда чувствовал к нему симпатию. Даже тогда, когда в моих глазах он был преступником. Я желал ему выйти из этого дела живым. Потому и уговаривал сознаться.