— Я слышал, что ты отличный партизанский командир, что ты верен Республике и доказываешь это на деле и что ты человек серьезный и отважный. Генеральный штаб поручил мне передать тебе привет. — Где же ты все это слышал? — спросил Пабло. Роберт Джордан отметил про себя, что лесть на него не подействовала. — Об этом говорят от Буитраго до Эскуриала, — сказал он, называя весь район по ту сторону фронта. — Я не знаю никого ни в Буитраго, ни в Эскуриале, — сказал ему Пабло. — По ту сторону гор теперь много людей, которые раньше там не жили. Ты откуда родом? — Из Авилы. Что ты будешь делать с динамитом? — Взорву мост. — Какой мост? — Это мое дело. — Если он в этих краях, тогда это мое дело. Нельзя взрывать мосты вблизи от тех мест, где живешь. Жить надо в одном месте, а действовать в другом. Я свое дело знаю. Кто прожил этот год и остался цел, тот свое дело знает. — Это мое дело, — сказал Роберт Джордан. — Но мы можем обсудить его вместе. Ты поможешь нам дотащить мешки? — Нет, — сказал Пабло и мотнул головой. Старик вдруг повернулся к нему и заговорил яростно и быстро на диалекте, который Роберт Джордан понимал с трудом. Это было так, словно он читал Кеведо. Ансельмо говорил на старом кастильском наречии, и смысл его слов был приблизительно такой: «Ты животное? Да. Ты скотина? Да, и еще какая. Голова у тебя есть на плечах? Нет. Не похоже. Люди пришли с делом первейшей важности, а ты заботишься о том, как бы не тронули твое жилье, твоя лисья нора для тебя важнее, чем нужды всех людей. Важнее, чем нужды твоего народа. Так, так и перетак твоего отца. Так и перетак тебя самого. Бери мешок!» Пабло опустил глаза. — Каждый должен делать, что может, и делать так, чтоб это было правильно, — сказал он. — Мой дом здесь, а действую я за Сеговией. Если ты здесь устроишь переполох, нас выкурят из этих мест. Мы только потому и держимся в этих местах, что ничего здесь не затеваем. Это правило лисицы. — Да, — с горечью сказал Ансельмо. — Это правило лисицы, а нам нужен волк. — Скорей я волк, чем ты, — сказал Пабло, и Роберт Джордан понял, что он понесет мешок. — Хо! Хо! — Ансельмо поглядел на него. — Ты скорей волк, чем я, а мне шестьдесят восемь лет. Он сплюнул и покачал головой. — Неужели тебе так много лет? — спросил Роберт Джордан, видя, что все пока улаживается, и желая этому помочь. — Шестьдесят восемь будет в июле. — Если мы доживем до июля, — сказал Пабло. — Давай я помогу тебе дотащить мешок, — сказал он Роберту Джордану. — Второй оставь старику. — Он говорил теперь уже не угрюмо, но скорей печально. — У старика сил много. — Я свой мешок понесу сам, — сказал Роберт Джордан. — Нет, — сказал старик. — Дай этому силачу. — Я понесу, — сказал Пабло, и печаль, которая теперь слышалась в его голосе, заставила насторожиться Роберта Джордана. Он знал эту печаль, и то, что он почувствовал ее в этом человеке, встревожило его. — Тогда дай мне карабин, — сказал он, и когда Пабло протянул ему карабин, он перекинул его за спину, и они двинулись вверх, старик и Пабло впереди, он за ними, карабкаясь, подтягиваясь, цепляясь за выступы гранитной скалы, и наконец, перебравшись через нее, они очутились на зеленой прогалине среди леса. Они пошли стороной, огибая этот зеленый лужок, и Роберт Джордан, который теперь, без ноши, шагал легко, с удовольствием ощущая за плечами прямизну карабина вместо изнурительной и неудобной тяжести рюкзака, заметил, что трава местами выщипана и в земле остались ямки от кольев коновязи. Дальше виднелась тропка, протоптанная там, где лошадей водили на водопой, и кое-где лежали кучки свежего навоза. На ночь они пускают сюда лошадей пастись, а днем держат в чаще, чтобы их не могли увидеть, подумал он. Любопытно, много ли лошадей у этого Пабло. Ему вспомнилось, что штаны у Пабло вытерты до блеска на коленях и с внутренней стороны ляжек, он заметил это сразу, но как-то не придал значения. Любопытно, есть ли у него сапоги, или он так и ездит в этих альпаргатах, подумал Роберт Джордан. Наверно, у него полная экипировка есть. Но мне не нравится в нем эта печаль, подумал он. Это нехорошая печаль. Так печальны бывают люди перед тем, как дезертировать или изменить. Так печален бывает тот, кто завтра станет предателем. Заржала лошадь впереди, в чаще, куда солнце едва проникало сквозь густые, почти сомкнутые верхушки сосен, и тогда между коричневыми стволами он увидел огороженный веревкой загон. Лошади стояли, повернув головы в сторону приближавшихся людей, а по эту сторону веревки, под деревом, лежали кучей седла, прикрытые брезентом. Когда они подошли совсем близко, старик и Пабло остановились, и Роберт Джордан понял, что он должен повосхищаться лошадьми. — Да, — сказал он. — Просто красавцы. — Он повернулся к Пабло. — У тебя тут своя кавалерия. В загоне было всего пять лошадей — три гнедых, одна буланая и одна пегая. Роберт Джордан окинул взглядом их всех и затем стал присматриваться к каждой в отдельности. Пабло и Ансельмо знали им цену, и Пабло стоял рядом, гордый и уже не такой печальный, и любовно глядел на них, а у старика был такой вид, словно это он преподнес Роберту Джордану неожиданный сюрприз. — Что, нравятся? — спросил он. — Все — моя добыча, — сказал Пабло, и Роберту Джордану приятно было, что в голосе у него звучит гордость. — Вот этот хорош, — сказал Роберт Джордан, указывая на одного из гнедых, крупного жеребца с белой отметиной на лбу и белой левой передней ногой. Это был красавец конь, словно сошедший с картины Веласкеса. — Они все хороши, — сказал Пабло. — Ты знаешь толк в лошадях? — Да. — Тем лучше, — сказал Пабло. — Видишь ты у них какие-нибудь недостатки? Роберт Джордан понял; это проверка его документов человеком, который не умеет читать. Лошади по-прежнему стояли, подняв головы, и смотрели на Пабло. Роберт Джордан пролез под веревкой и хлопнул пегую по крупу. Прислонившись к дереву, он внимательно смотрел, как лошади кружат по загону, еще раз оглядел их, когда они остановились, потом нагнулся и вылез. — Буланая прихрамывает на правую заднюю, — сказал он Пабло, не глядя на него. — У нее в копыте трещина. Правда, если подковать как следует, это дальше не пойдет, но долго скакать по твердому грунту ей нельзя, копыто не выдержит. — Мы ее так и взяли, с трещиной в копыте, — сказал Пабло. — У самой лучшей твоей лошади, у гнедого с белой звездой, на бабке оплыв, который мне не нравится. — Это пустяки, — ответил Пабло. — Он зашиб ногу три дня назад. Было бы что-нибудь серьезное — уже сказалось бы. Он откинул брезент и показал седла. Два седла были простые, пастушеские, похожие на седла американских ковбоев, одно очень нарядное, с цветным тиснением и тяжелыми закрытыми стременами, и два — военные, черной кожи. — Мы убили двух guardia civil[1], — сказал он, объясняя происхождение военных седел. — Это серьезное дело. — Они спешились на дороге между Сеговией и Санта-Мария-дель-Реаль. Они спешились, чтобы проверить документы у крестьянина, который ехал на телеге. Вот нам и удалось убить их так, что лошади остались целы. — И много патрульных вы убили? — спросил Роберт Джордан. — Несколько человек, — ответил Пабло. — Но так, чтоб лошади остались целы, только этих двух. — Это Пабло взорвал воинский эшелон у Аревало, — сказал Ансельмо. — Он взорвал, Пабло. — С нами был один иностранец, он закладывал динамит, — сказал Пабло. — Ты знаешь его? — Как его зовут? — Не помню. Чуднoе такое имя. — Какой он из себя? — Светлый, как и ты, но не такой высокий, большие руки и нос перебит. — Кашкин, — сказал Роберт Джордан. — Наверно, Кашкин. — Да, — сказал Пабло. — Чуднoе такое имя. Похоже на то, что ты назвал. Где он теперь? — Умер в апреле. — И этот тоже, — мрачно сказал Пабло. — Все мы так кончим. — Так все люди кончают, — сказал Ансельмо. — И всегда так кончали. Что это с тобой, приятель? Что это на тебя нашло? — У них сила большая, — сказал Пабло. Казалось, он говорит сам с собой. Он мрачно оглядел лошадей. — Вы никто и не знаете, какая у них сила. У них раз от разу все больше силы, все лучше вооружение. Все больше боеприпасов. Сам видишь, какие у меня лошади. А чего мне ждать? Изловят и убьют. Вот и все. — Бывает, что и ты ловишь, не только тебя, — сказал Ансельмо. — Нет, — сказал Пабло. — Теперь не бывает. А если мы уйдем отсюда, куда нам податься? Отвечай, ну! Куда? — Мало ли гор в Испании. Чем плохо в Сьерра-де-Гредос, если уж придется уходить отсюда? — Для меня плохо, — сказал Пабло. — Мне надоела травля. Здесь нам спокойно. А если ты взорвешь этот мост, нас начнут ловить. Если узнают, что мы здесь, и выпустят на нас самолеты, они нас выследят. Если пошлют марокканцев ловить нас, они нас выследят, и придется уходить. Надоело мне это все. Слышишь? — Он повернулся к Роберту Джордану. — Какое право имеешь ты, иностранец, указывать мне, что я должен делать? — Я не указываю тебе, что ты должен делать, — сказал Роберт Джордан. — Ну так будешь указывать, — сказал Пабло. — Вот. Вот оно, зло.