Лиля невольно согнула пальцы когтями. Да, повезло Джесу, что Мири свидетельствовала в его пользу. С этого дня, дорогой супруг, ты попал. Есть один замечательный рецепт против супружеских измен. Стопроцентно действенный. В любые века и при любых нравах. И упаси Альдонай, никаких скандалов, ссор, ревности и прочих трат времени и сил. Надо выматывать мужчину в постели так, чтобы на других женщин у него сил уже не оставалось. Вот так Лиля со своим супругом и поступит. Нечего тут по другим бабам бегать, самой мало! Да, ситуация идиотская. Но… это с ее точки зрения. А будь она тем, кем ее представлял Джес? Истеричной безмозглой идиоткой? Что было бы в результате? А вот то самое. Она бы обиделась. Устроила истерику, раскричалась, возможно закатила бы безобразный скандал, может, убежала… побежал бы Джес за ней? За той Лилиан? Нет. И тут на сцену выходит барон-утешитель. А что может быть опаснее ядерной боеголовки? Только обиженная женщина. Опасна, коварна, особо цинична и непредсказуема. На что она способна? На все, дорогие мои. На все и немножко больше. А чего от нее хотели добиться? Если барон не полный идиот – этого Лиля уже никогда не узнает. Он просто отстанет. Или…? Вот именно – или. Если у вас какие-то планы на человека, вы просто так от них не откажетесь, это уж точно. Тогда – как? Могут их подкараулить, или похитить Миранду, или… да что угодно? Глядя на барона Фремонта, Лиля и не сомневалась. Но делать-то с ним что? Спустить на него Джерисона? Нет, не вариант, муж ей самой нужен, а барон производит впечатления грязной твари, которая не брезгует столь же грязными приемчиками. Не пойдет. И что она еще может сделать? Только вывести завтра барона из себя. Вести себя, как сволочь, но не подставлять Джеса под удар. Разозленный противник – уже половина врага. А еще попросить служанок. Пусть попробуют собрать сведения. Сколько им еще оставаться в Дорсане? Два дня? Том что-то говорил о профилактике, коней к кузнецу загнали, кареты, опять же… Это понятно. Два дня. Один уже прошел, остался еще один – и в путь. Если барон что-то предпримет, то именно завтра. Лиля вздохнула. Эх, опять риск, опять проблемы – вы мне не скажете, как другим женщинам удается ни во что не вляпаться? Не скажете? Ну и храните свои секреты дальше, вот. А она спать будет. Завтра предстоит тяжелый день, так что баиньки. Лиля уткнулась носом в плечо Джерисона, поправила ногой Нанука, который неудобно положил лапу, и уснула. И снились ей только хорошие сны. Уютные и теплые. Вирма, земли клана Хардринг. – Мамочка, уже скоро-скоро. Время пришло! Труди смотрела на свою дочку, и едва сдерживала слезы. Чему радуется малышка? Новой кукле? Платью? Замужеству? Ах, если бы! Она радуется тому, что скоро ей предстоит воинское посвящение. Что она станет не госпожой, а господином Эллейга, хозяйкой своей судьбы. Кирией. А ей, Труди – что останется ей? Ждать свою малышку. Ждать, как некогда мужа, молить всех богов, надеяться, что попадется Тире достойный мужчина… или уже попался? Все же дочку Труди знала достаточно, чтобы уловить признаки влюбленности. И сияющие глаза, и легкость движений, и… да мало ли признаков, доступных взгляду любящей матери? – Совсем ты у меня выросла, дочка. Что ж, воин – так воин. А замуж потом не захочешь? Тира медленно покачала головой. И взгляд у нее был нехорошим. Тоскливым таким, безнадежным… для понимающего человека такой взгляд, что расписка. Не тот к сердечку припал, ой, не тот. – Детка? Тира еще раз покачала головой. – Не надо, мам… просто – не надо. – Он женат? – Нет. Труди прикусила губу. Дурой она не была, а потому и догадалась легко. – Ативернец? Кто-то из них, да? Тира вздохнула. А потом опустилась рядом с матерью на колени, ткнулась лицом в старое платье со следами штопки, позволяя родной теплой руке гулять по серебристым косам. – Да, мам. Он из Ативерны. И слезы хлынули потоком. Труди скрипнула зубами – убила б негодяя, который решил, что дочка для него нехороша, просто убила бы, и принялась уговаривать, словами выводя боль. – Ну и пусть его… тебе замуж за него надо? А то ведь можно и просто ребеночка родить, воспитаем… Тира задумалась. Явно, потому что тяжело дышать перестала, и плакать, кажется, тоже. – Думаешь, мам? – Уверена. Ты только роди, а уж остальное – мое дело. – Он не согласится. Никогда… – Главное, чтобы Флейна благословила, а остальное – ерунда, – Труди и не сомневалась. – Ты у меня девочка красивая…. – Да не в красоте дело. Он мне жизнь испортить не хочет. И себе тоже! – А что плохого в любви? – У него такое уже было в семье, мам. И большим горем обернулось. Потому и не рискнет никогда… – Вот оно что… Неведомый ативернец оборачивался другой стороной. Да, любовь – это замечательное чувство, но как часто оно несет боль и горе? Сколько потом подушек изгрызено, сколько глаз от слез ослепло? И если он это понимает, значит неплохой человек-то. А тогда – тем более. – Тира, доченька, тогда у тебя только один выход. – Какой, мам? – Ты его любишь? – Да. – Тогда будьте вместе. Вот сколько вам отмерено, столько и будьте. Считай, что я вас благословляю. А если дите случится – вырастим. Только в радость будет… Тира прерывисто вздохнула.