– Та-а-ак… Курс прежний, ход задний. Даже не думай, друг ситный! Тема запущена, люди заряжены. – Они убьют меня. Если узнают. – Кто тебя убьет? – Барон с Хрящом. – Каким образом, если мы их обоих прихватим на этой хате?! Каждому по совокупности семерик маячит. И это самое малое. – Все равно. Найдут способ. Перешлют на волю маляву – и привет. – Да на фига ты им сдался?! Тем более я уже объяснял: если что, мы и тебя как бы подведем под задержание. Тогда у них и тени сомнения не останется, что палево не по твоей вине. Я и бумагу специальную отстучу. – Какую бумагу? – Из местной дежурной части. О том, что сигнал о проникновении в хату поступил от соседей по подъезду. И бумага эта будет засвечена – и Барону, и Хрящу. Сечешь поляну? – Секу. – А коли сечешь, чего менжуешь? – А ты стопудово уверен, начальник, что все именно так и завертится? Как ты мне тут цветными мелками расписываешь? – За точное количество пудов не скажу. Да и уверенность – это лишь полдела. Все остальное – удача. – 50 на 50 – расклад хреновый. – Оно как посмотреть. Тебя вон в свое время не очко сгубило, а всего-то двадцать два. Короче, прочь сомнения!.. Молчишь? Прекрасно, молчание – знак согласия. Когда думаешь с Хрящом пересечься? – Завтра у Валюхи, на Маклина, в честь ейных именин гулянка намечается. Может, Хрящ там и нарисуется. – Во-от! Отличный повод! За чужим хмелем всякое мелем… А что за Валюха? – Да ты ее не знаешь. Крановщица новая, из «Мутного глаза». – А, Валька Гуманистка? Знаю, конечно. – Почему Гуманистка? – Потому что сменщица ее, тетя Фрося, из расчета на пять кружек пива две чайные ложки стирального порошка сыплет. А Валька – всего одну… Ладно, Вавила, давай действуй. Завтра хорошенько погуляй на аменинах, а потом сразу мне отзвонись, как оно прошло. С учетом выходных – можешь смело жарить на домашний. Но в пределах разумного. Я к тому, что по ночам имею дурацкую привычку спать… Глава вторая – Владимир Николаевич! Просыпаемся! Кудрявцев с усилием открыл глаза и увидел перед собой лицо проводницы Машеньки. – Встаем-встаем. Прибыли. Ленинград. – Как?! А сколько времени? – Времени – строго по расписанию, – не сдержала ухмылочки проводница. Впрочем, тут же сочувственно добавила: – Я вам минералочки холодной принесла. Это Михаил Васильевич обеспокоился. За ваше самочувствие. – А где он сам? – Так ушел уже. Самый первый из вагона выкатился. И, между прочим, как огурчик. – А, черт! Кудрявцев спрыгнул с верхней полки, судорожно оделся, после чего сковырнул пробку боржому и жадно присосался к бутылке. Искренне в эту минуту сожалея, что не озаботился перед отъездом спуститься на этаж к химикам и разжиться антипохмельными таблетками. Секретнейшая, между прочим, разработка. И одна из тех немногих, что не во вред, а исключительно во благо человеку. – Что, товарищ генерал, морген гутен не бывает? В дверном проеме купе, насмешливо скалясь, стоял Яровой. Собственною персоною. – Пашка! Здорово, чертяка! Старые друзья синхронно шагнули навстречу и крепко обнялись. Затем, расцепившись, взялись жадно рассматривать друг дружку. – Забурел! Забурел, командор! Щечки наел, брюшко отпустил! – Так чем нам, пенсионерам, еще заниматься? Это вам, в генералитете, по статусу положено быть стройными да поджарыми. Хотя, если начистоту, видок у вас, товарищ генерал, неважнецкий. Оно и понятно. – Яровой выразительно скосил глаза на столик. – С двух-то бутылок коньяка. – С трех. Еще одна, пустая, под полку закатилась. – Ого! А сколько ж, стесняюсь спросить, было певцов? – Двое. – Обалдеть! Не стареют душой ветераны. Да ты, Володька, пей-допивай свою минералочку-то. Хотя в подобном состоянии пивко всяко пользительнее. Кабы знал, захватил бы из дома «Жигулёвского». Допивая боржоми, Кудрявцев продолжал разглядывать Пашу. Время его не пощадило: изъеденное морщинами одутловатое лицо, набрякшие мешки под глазами и обильная седина, почти целиком победившая былую чернь некогда шикарной шевелюры. В довершение к облику – оно, не брюшко, но самое натуральное брюхо. Кудрявцев был старше Ярового на несколько лет, однако в сравнении с ним, даже в нынешнем похмельном состоянии, выглядел чуть ли не плейбоем. – Я пока на вокзал ехал, пытался подсчитать: это ж сколько мы с тобой не виделись? Получается, почти двадцать лет? – Даже больше двадцати. С января 1942-го. – Одуреть! Так, ты мне главное скажи: у тебя на сегодня какой распорядок? – Да, собственно, никакой. Завтра, во второй половине дня, надо к вам на Литейный проскочить. Но это уже перед самым отъездом. А сегодня я в полном твоем распоряжении. Разве что с гостиницей определюсь. – Никаких гостиниц! У меня на даче заночуешь. – Так ты еще и дачник? – И дачник, и огородник, и садовод, – с гордостью подтвердил Яровой. – А еще автолюбитель. – Мужчины! Может, вы все-таки продолжите разговоры на перроне? – сунулась в купе проводница. – Состав вот-вот в депо двинется. Мне, конечно, не жалко, но… – Нет-нет, красавица. Хоть наш бронепоезд и стоит на запасном пути, в депо нам пока не требуется. Володька, у тебя, кроме портфеля, еще какая поклажа имеется? – Нет. – Тогда двинули. Машина у меня на кругу. Правда, заранее извиняюсь, что не ЗИМ. – Переживу как-нибудь. Кстати, портфель я еще в состоянии носить сам. – Нет уж, дружище! Сделай такое одолжение – позволь раз в жизни за ручку генеральского ридикюля подержаться… * * * Как и договаривались, в одиннадцать Валера заехал за Бароном. За десять минут они домчались до вокзальной площади, где и расстались, условившись, что вечером Барон самостоятельно доберется до тещиного дома и снова заночует там. К немалому удовольствию таксиста, условие было подкреплено трешкой задатка. На самом деле при идеальном раскладе Юрий не собирался проводить еще одну ночь в Перми, но, если бы до этого дошло, выбрал бы некий иной вариант ночлега. Валеру же он обнадежил сугубо по профессиональной, с годами выработанной привычке: негоже случайным людям выдавать творческие планы – так и тебе, и им спокойнее будет. Мало ли что? Человек предполагает, а мусора располагают. За минувшую бессонную ночь в голове Барона сложился окончательный план действий. И теперь он принялся исполнять его строго по пунктам, двигаясь от простого к сложному. Для начала Юрий пошел на вокзал, отстоял в очереди и купил два билета до Ленинграда на прямой поезд: один на сегодняшний вечер, второй – на завтрашний, на тот случай, если все задуманное сегодня совершить не удастся. Затем направился в ближайшую сберкассу, где открыл сберкнижку на предъявителя и положил на оную восемьсот рублей. Оставив на карманные расходы полторы сотни рябчиков. Дальше предстояло то, что посложнее. Спустившись на набережную, Барон догулял до павильона шашлычной, с террасы которой открывался изумительный вид на Каму. Несмотря на располагающую к чревоугодию погоду, клиентов здесь было совсем немного, а за стойкой откровенно скучал пожилой кавказец в грязном белом халате. – Добрый день, кацо! – Э-э-э… Какоэ там добрый? – скривился шашлычник. – Савсэм плахой. Да.