Часть первая Глава 1 Джексон окинул взглядом длинный коридор торгового центра, отметив измученных мамаш, катящих коляски, и группы пожилых людей, прогуливающихся по залу как для физических упражнений, так и для беседы. Одетый в серый в полоску костюм, коренастый Джексон внимательно следил за северным входом в торговый центр. Вне всякого сомнения, она воспользуется именно этим входом, поскольку автобусная остановка как раз перед ним. Джексон знал, что другого транспорта у нее нет. Пикап ее дружка отвезли на штрафную стоянку, четвертый раз за четыре месяца. Джексон мысленно отметил, что это уже должно ей надоесть. Автобусная остановка расположена на шоссе. Ей придется идти до нее около мили, но она часто так поступает. У нее что, есть другие варианты? Ребенок будет с ней. Она никогда не оставляет его на своего дружка, Джексон был в этом уверен. Хотя фамилия его во всех деловых предприятиях оставалась одна и та же — Джексон, в следующем месяце его внешний вид претерпит разительные изменения: он перестанет быть тем дородным мужчиной средних лет, каким был сейчас. Черты лица, разумеется, снова изменятся; скорее всего, он похудеет, рост увеличится или уменьшится, как и волосы. Мужчина или женщина? В годах или молодой? Нередко Джексон брал за образец тех, кого знал, или целиком, или отбирая по лоскутку у разных людей, сшивая их вместе в одно полотно. В школе его любимым предметом была биология. Больше всего он восхищался гермафродитами, редчайшим классом живых существ. Джексон улыбнулся, на мгновение задержавшись мыслями на этой величайшей в природе двойственности. Он получил первоклассное образование в престижной школе на Восточном побережье, в результате чего, сочетая любовь к актерскому мастерству с природным талантом к естественным наукам, добился успеха в двух, казалось бы, взаимоисключающих областях — драматическом искусстве и прикладной химии. По утрам он сидел за страницами, покрытыми сложными уравнениями, или работал со зловонными реактивами в университетской лаборатории, а вечерами увлеченно участвовал в постановке классических пьес Теннесси Уильямса или Артура Миллера. И эти увлечения очень ему пригодились. Да, если бы бывшие одноклассники увидели его сейчас!.. В полном соответствии с его сегодняшним образом — мужчина средних лет, излишне полный, потерявший форму вследствие малоподвижного образа жизни, — на лбу у Джексона неожиданно выступила капелька пота. Его губы скривились в усмешке. Эта физическая реакция безмерно обрадовала его — правда, ей в значительной степени поспособствовали теплоизоляционные свойства толстых накладок, которые он надел, чтобы скрыть свое собственное поджарое тело. Но было тут и нечто большее: Джексон гордился своим полным перевоплощением, как будто у него в организме происходили различные химические реакции в зависимости от того, кем и чем он себя представлял. Сам Джексон практически не посещал торговые центры: его личные вкусы были гораздо более утонченными. Однако клиентура более уютно чувствовала себя именно в такой обстановке, а в его ремесле это имело большое значение. Встречаясь с ним, люди обычно возбуждались, причем порой это возбуждение оказывалось негативным. Изредка встречи принимали настолько бурный характер, что Джексону приходилось реагировать мгновенно. Эти воспоминания вызвали у него новую усмешку. Однако с успехом не поспоришь. Результат стопроцентный. И все же достаточно было всего одного провала, чтобы все испортить. Улыбка быстро погасла. Убить человека — это никак нельзя назвать приятным впечатлением. Убийство редко бывает оправданным, но если это так, нужно просто сделать дело и двигаться дальше. У Джексона имелось несколько причин рассчитывать на то, что сегодняшняя встреча не приведет к подобному итогу. Он старательно вытер лоб носовым платком и поправил манжеты сорочки, после чего пригладил едва различимый выбившийся синтетический локон своего тщательно надетого парика. Его собственные волосы были туго стянуты латексной шапочкой. Джексон открыл дверь и вошел в офис, арендованный им в торговом центре. Внутри было чисто и аккуратно — слишком чисто и аккуратно, вдруг подумал он, оглядываясь по сторонам. Помещению недоставало ощущения настоящего рабочего пространства. Секретарша, сидевшая в приемной за дешевым стальным столом, подняла взгляд на Джексона. В соответствии с предварительно полученными инструкциями, она не сказала ни слова. Девушка понятия не имела, кто он такой и что она здесь делает. Ей было приказано уйти, как только появится посетительница. Уже совсем скоро она сядет на автобус, уезжающий из города, с удовлетворением ощупывая кошелек, слегка распухший за ее минимальные труды. Джексон даже не посмотрел на нее; она была всего лишь реквизитом в его последней постановке. Телефон на столе молчал, стоящей рядом с ним пишущей машинкой ни разу не пользовались. Да, несомненно, порядок чрезмерный, нахмурившись, подумал Джексон. Его взгляд упал на аккуратную стопку бумаг на столе секретарши. Одним резким движением он разбросал бумаги по столу, затем чуть развернул телефонный аппарат и вставил страницу в пишущую машинку, быстро прокрутив ее несколькими движениями пластмассовой рукоятки. Посмотрев на творение своих рук, Джексон вздохнул. Невозможно упомнить обо всем. Затем он пересек небольшую приемную, быстро достигнув ее конца, повернул направо, открыл дверь в крошечный кабинет и сел за потертый деревянный письменный стол. Маленький телевизор в углу смотрел на него своим погасшим экраном. Достав из кармана пачку сигарет, Джексон закурил и откинулся на спинку кресла, стараясь расслабиться, несмотря на постоянный приток адреналина. Он пригладил узкую черную полоску усиков — они также были из синтетического волокна, закрепленного на марлевой основе, приклеенной к коже спиртовым клеем. И нос подвергся существенному преобразованию: желтовато-серая основа, подчеркнутая и подправленная тенями, превратила его собственный изящный прямой нос во что-то массивное и горбатое. Маленькая родинка, поселившаяся рядом с измененной переносицей, также была ненастоящая: смесь желатина и семян люцерны, разведенная в горячей воде. Ровные зубы скрылись за акриловыми коронками, придавшими им нездоровый вид. Всю эту маскировку запомнит даже самый невнимательный наблюдатель. Соответственно, избавившись от них, он, по сути дела, перестанет существовать. Чего еще может желать тот, кто всерьез занят противозаконной деятельностью? Скоро, если дело пройдет как задумано, все начнется сначала. Каждый раз случались небольшие отличия, но это было самым волнующим: не знать наперед, что будет дальше. Джексон снова взглянул на часы. Да, очень скоро. Он ждал, что эта встреча будет крайне продуктивной — точнее, взаимовыгодной. Ему предстояло задать Лу-Энн Тайлер всего один вопрос, один простой вопрос, обладавший потенциалом очень серьезных последствий. Опираясь на свой опыт, он с достаточной долей вероятности предполагал, каким будет ответ, однако полной уверенности быть не могло. Джексон всем сердцем надеялся, ради ее же блага, что ответ будет правильным. Ибо «правильный» ответ был только один. Ну, а если она откажется? Что ж, ребенку так и не доведется узнать свою мать, потому что он вырастет сиротой. Джексон хлопнул по столу ладонью. Она согласится. Как и все остальные. Джексон тряхнул головой, продумывая свои действия. Он заставит ее понять, убедит ее в бесспорной логике союза с ним. В том, как это изменит всю ее жизнь. Так, как она не смела даже мечтать. Так, как не смела даже надеяться. Разве она сможет отказаться? Отказаться от подобного предложения просто невозможно. Если она придет… Джексон потер щеку тыльной стороной руки, затем медленно затянулся сигаретой, рассеянно уставившись на торчащий в стене гвоздь. Но, если честно, ну как она могла не прийти? Глава 2 Пронизывающий ветер гнал воздух прямиком вдоль узкой грунтовой дороги, зажатой с обеих сторон густыми зарослями. Внезапно дорога повернула на север, затем так же резко нырнула на восток. За небольшим подъемом снова открылись деревья, в том числе и умирающие, скрюченные в мучительные позы ветром, болезнью и непогодой; но большинство вытянулись в струнку, с мощными стволами и толстыми ветвями, покрытыми густой листвой. Слева от дороги внимательный взгляд заметил бы полукруг голой земли, раскисшей от талой воды, сквозь которую кое-где пробивались пучки весенней травы. Также на этом пустыре в единении с живой природой валялись ржавые двигатели, горы мусора, небольшая горка пустых банок из-под пива, сломанная мебель и прочий хлам; покрытое снегом, все это служило объектами изобразительного искусства, а когда зима отступала на север, становилось домом для змей и прочих тварей. Прямо посреди этого полукруглого островка покоился короткий приземистый жилой фургон, установленный на обвалившийся фундамент из шлакоблоков. Похоже, единственной его связью с остальным миром были электрические и телефонные провода, которые отходили от толстых покосившихся столбов вдоль дороги и утыкались прямо в стену фургона. Эта конструкция определенно была как бельмо на глазу в этой забытой богом глуши. Его обитатели согласились бы с таким определением: оно как нельзя лучше относилось и к ним самим. Находящаяся в фургоне Лу-Энн Тайлер посмотрела на себя в зеркальце, забравшееся на покосившийся шкаф. Она наклонила лицо под непривычным углом, не только потому, что видавший виды предмет мебели покосился набок из-за сломанной ножки, но и потому, что зеркало треснуло. По поверхности стекла разбежались извилистые линии, похожие на тонкие ветвящиеся побеги, поэтому если б Лу-Энн заняла место прямо перед зеркалом, она увидела бы в отражении не одно, а три лица. Изучая себя, Лу-Энн не улыбалась; она не могла вспомнить, чтобы когда-либо улыбалась тому, как выглядит. Внешность является ее единственным достоинством — это было вбито ей в голову с раннего детства. Впрочем, кое-какая работа ортодонта не помешала бы. Этому в значительной степени способствовала колодезная вода без фтора, которую Лу-Энн пила всю свою жизнь, и то, что она ни разу не переступала порог стоматологического кабинета. Конечно, голова пустая, снова и снова повторял ей отец. Пустая или же не было возможности ею воспользоваться? Лу-Энн никогда не заговаривала на эту тему с Бенни Тайлером, которого вот уже пять лет как не было на свете. Ее мать Джой, ушедшая из жизни почти три года назад, никогда не была так счастлива, как после смерти супруга. Это должно было бы полностью развеять мнение Бенни Тайлера о ее умственных способностях, однако маленькие девочки верят всему, что говорят им отцы, по большей части безоговорочно. Лу-Энн перевела взгляд на стену, на которой висели часы. Это была единственная вещь, оставшаяся от матери: в каком-то смысле семейная реликвия, поскольку часы подарила Джой Тайлер ее мать в тот день, когда она вышла замуж за Бенни. Сами по себе они не имели никакой ценности; такие можно купить в любом ломбарде за десять долларов. Однако для Лу-Энн они были самым настоящим сокровищем. Еще в глубоком детстве она засыпала под их медленное, размеренное тиканье. Зная, что в ночной темноте часы всегда будут рядом, всегда будут убаюкивать ее во время сна и встречать утром. Все детство и юность они были одной из немногих постоянных величин в ее жизни. И также это была ниточка, уходящая в прошлое, связывавшая Лу-Энн с бабушкой, которую она обожала. То, что часы были рядом, в каком-то смысле означало, что и бабушка рядом, и так будет всегда. С годами механизм часов сильно износился, и теперь они издавали весьма странные звуки. Часы были с Лу-Энн в горе и в радости, причем горя было гораздо больше. Прямо перед своей смертью мать подарила их ей, приказав заботиться о них. И вот теперь Лу-Энн хранила их уже для своей дочери… Откинув густые золотисто-каштановые волосы назад, она попробовала было забрать их в пучок, затем умело заплела тугую косу. Не удовлетворившись своим видом, в конце концов подняла пышные локоны вверх и закрепила их целым легионом заколок, поминутно вертя головой, чтобы проверить получившийся эффект. При своих пяти футах десяти дюймах Лу-Энн вынуждена была пригибаться, чтобы увидеть себя в зеркале. Она постоянно поглядывала на маленький сверток, лежащий на стуле рядом, и улыбалась, видя закрытые глазки, изогнутый ротик, щечки как у бурундука и пухленькие кулачки. Восемь месяцев от роду, и растет не по дням, а по часам. Девочка уже ползала, забавно покачиваясь из стороны в сторону. Вскоре она уже начнет ходить. Лу-Энн огляделась по сторонам, и ее улыбка погасла. Лизе потребуется совсем немного времени, чтобы освоить просторы фургона. Внутри, несмотря на прилежные старания Лу-Энн поддерживать чистоту, он очень напоминал то, что было снаружи, в основном благодаря темпераментным вспышкам мужчины, в настоящий момент лежавшего распростертым на кровати. Дуэйн Харви пошевелился два или три раза с тех пор, как в четыре часа утра завалился в дом, сбросил с себя одежду и забрался в кровать, однако в остальном он оставался неподвижным. Лу-Энн с нежностью вспомнила, как однажды на заре их отношений Дуэйн вернулся вечером трезвый: результатом этого явилась Лиза. В карих глазах Лу-Энн на какое-то неуловимое мгновение блеснули слезы. У нее не было времени на слезы, особенно на свои собственные. По ее подсчетам, в свои двадцать лет она выплакала их уже столько, что должно было хватить до конца дней. Лу-Энн снова повернулась к зеркалу. Одной рукой играя с крошечным кулачком Лизы, другой она вытащила все заколки, затем тряхнула головой, позволяя локонам естественным образом упасть на высокий лоб. Такую прическу Лу-Энн носила в школе, по крайней мере до окончания седьмого класса, после чего присоединилась к своим подругам, которые бросили учебу и принялись искать в своем бедном сельском округе работу и сопутствующую ей зарплату. Все они были уверены — ошибочно, как выяснилось впоследствии, — что регулярная зарплата в тысячу раз лучше любого образования. Но у Лу-Энн не было особого выбора. Половина заработанных ею денег уходила на помощь ее хронически безработным родителям. Вторая половина шла на то, что родители не могли ей дать, — в основном на еду и одежду. С опаской следя за Дуэйном, Лу-Энн сняла с себя свое поношенное платье, открывая обнаженное тело. Не увидев со стороны мужчины никаких признаков жизни, она поспешно натянула нижнее белье. В юности ее распускающаяся фигура открыла глаза многим соседским мальчишкам, ускорив их взросление. Лу-Энн Тайлер, будущая кинозвезда-супермодель. Многие жители округа Рикерсвилл, штат Джорджия, всерьез задумывались о Лу-Энн и награждали ее этим титулом, обремененным самыми высокими ожиданиями. «Она не долго будет жить такой жизнью, это же ясно как божий день», — провозглашали сморщенные толстые местные женщины, заседающие на просторных сгнивших верандах своих домов, и с ними никто не спорил. Красота, которой наградила Лу-Энн природа, непременно принесет ей грандиозный успех. Все местные, не надеясь добиться чего-либо сами, мечтали, что счастье улыбнется ей. Нью-Йорк или, быть может, Лос-Анджелес поманят к себе их Лу-Энн, дайте только срок. Но она до сих пор оставалась здесь, в том самом округе, где прожила всю свою жизнь. Несмотря на то что Лу-Энн только-только рассталась с юностью, ее уже считали полной неудачницей, и это притом, что у нее до сих пор так и не было возможности реализовать хоть какие-то свои планы. Она понимала, что жители городка несказанно удивились бы, узнав, что в ее честолюбивых замыслах не значится лежать голой рядом с очередной голливудской знаменитостью или расхаживать по подиуму в последнем творении всемирно известного модельера. И все же, надевая лифчик, Лу-Энн рассеянно отметила, что носить модные вещи и получать за это десять тысяч долларов в день не так уж и плохо. Лицо. И тело. Отец нередко высказывался о ее теле. «Пышное», «роскошное» — так он его называл, словно речь шла о каком-то обособленном существе. Скудный умишко, потрясающее тело. Слава богу, дальше слов отец никогда не заходил. Порой Лу-Энн ночами гадала, а что, если отец хочет ее, но ему просто недостает решимости или возможности. Иногда он так смотрел на нее. Изредка Лу-Энн отваживалась погрузиться в самые потаенные глубины подсознания, и тогда она чувствовала, подобно внезапному болезненному уколу иглы, разрозненные обрывки воспоминаний, заставлявшие ее задуматься, что возможность эта на самом деле была. После чего неизменно зябко ежилась и говорила себе, что думать подобные мерзости о мертвом плохо. Лу-Энн изучила содержимое маленького шкафа. На самом деле у нее было одно-единственное платье, подходящее для данной встречи. С коротким рукавом, темно-синее с белой отделкой по воротнику и подолу. Она вспомнила тот день, когда его купила. Зарплата, целиком выброшенная на ветер. Целых шестьдесят пять долларов! Это случилось два года назад, и с тех пор Лу-Энн больше ни разу не повторяла подобную безумную глупость; больше того, это было последнее купленное ею платье. С тех пор оно немного обносилось, но Лу-Энн отлично поработала иголкой. Нитка искусственного жемчуга — подарок на день рожденья от бывшего воздыхателя — обвила ее длинную шею. Лу-Энн засиделась допоздна, старательно закрашивая растрескавшуюся кожу своих единственных туфель. Туфли были темно-коричневые и не шли к платью, однако других у нее все равно не было. Шлепанцы и кроссовки, два оставшихся варианта, сегодня не подойдут, хотя для того, чтобы идти пешком целую милю до автобусной остановки, Лу-Энн предпочла бы кроссовки. Сегодняшний день может стать началом чего-то нового или по крайней мере другого. Как знать? Быть может, это куда-нибудь приведет — все равно куда. Возможно, их с Лизой унесет туда, где нет дуэйнов и иже с ним. Глубоко вздохнув, Лу-Энн расстегнула молнию внутреннего кармашка сумочки и аккуратно развернула листок бумаги. Она записала адрес и прочую информацию, полученную по телефону от мужчины, представившегося мистером Джексоном. Лу-Энн не собиралась отвечать на звонок, проработав смену с полуночи до семи утра официанткой в придорожном кафе. Когда телефон зазвонил, веки ее были словно наглухо запаяны; она сидела на полу на кухне и кормила грудью Лизу. У малышки уже прорезались первые зубки, и потому соски у Лу-Энн горели огнем, но детская смесь слишком дорога, а молоко закончилось. Сначала у Лу-Энн не было никакого желания отвечать на звонок. Работа в кафе на оживленной стоянке у съезда с автострады отнимала все ее время. Лиза сидела в колыбели, надежно спрятанная под стойку. К счастью, девочка уже умела сама держать бутылочку, а управляющий кафе относился к Лу-Энн с симпатией, поэтому закрывал глаза на подобные вещи. Телефонные звонки были большой редкостью. Звонили по большей части Дуэйну его дружки, чтобы пригласить его выпить или разобрать на детали разбитую в аварии машину. Они называли это «заработками на пиво и девочек», часто в глаза Лу-Энн. Нет, так рано приятели Дуэйна звонить не могли. Семь утра — они уже три часа как отсыпаются после очередной попойки. После третьего звонка рука Лу-Энн сама собой потянулась к телефону и сняла трубку. Мужской голос был профессиональным и четким. Казалось, незнакомец читает по бумажке, и затуманенный сном мозг Лу-Энн рассудил, что он пытается что-то продать ей. Это, должно быть, шутка! У нее нет ни кредитных карточек, ни дорожных чеков, просто немного наличных в пластиковом пакете внутри корзины с грязными подгузниками. Это было единственное место, где Дуэйн ни за что не стал бы искать. Наверное, мистер, вы просто хотите мне что-то продать. Номер кредитной карточки? Ну, я придумаю прямо сейчас. «Виза»? «Мастеркард»? «Американ экспресс»? Платиновая. У меня все есть, по крайней мере в мечтах. Но незнакомец назвал ее по имени и фамилии. А затем упомянул про работу. Он ничего не продавал. На самом деле он предлагал трудоустройство. «Как вы узнали мой номер телефона?» — спросила Лу-Энн. «Эти сведения общедоступны», — ответил мужчина таким убедительным тоном, что она ему поверила. Но у нее уже есть работа, сказала Лу-Энн. Незнакомец поинтересовался, сколько ей платят. Сначала она не хотела отвечать, но затем, открыв глаза и взглянув на Лизу, блаженно сосущую грудь, выложила все начистоту. Почему — она сама не могла сказать. Впоследствии Лу-Энн решила, что она наперед предчувствовала то, что произойдет дальше. А дальше незнакомец заговорил про деньги. Сто долларов в день в течение гарантированных двух недель. Лу-Энн быстро сосчитала в уме. Итого, одна тысяча долларов — и очень реальная перспектива дальнейшей работы по таким же расценкам. При этом неполный рабочий день. Мужчина сказал, максимум четыре часа. Это никак не скажется на ее работе в придорожном кафе. Получается, двадцать пять долларов в час. Никто из знакомых Лу-Энн никогда не зарабатывал столько. Подумать только, за целый год это будет двадцать пять тысяч долларов! И это только за полдня, то есть на самом деле ставки будут пятьдесят тысяч долларов в год. Такие огромные деньжищи получают врачи, юристы и кинозвезды, а не бросившая школу женщина с ребенком, живущая в безнадежных тисках нищеты с каким-то типом по имени Дуэйн… И словно в ответ на ее не высказанные вслух мысли, тот зашевелился и посмотрел на нее налитыми кровью глазами. — Черт побери, что ты делаешь? Голос Дуэйна был наполнен растянутыми гласными здешних мест. Лу-Энн показалось, что эти самые слова, произнесенные этим самым голосом, она слышит от самых разных мужчин всю свою жизнь. Вместо ответа она быстро схватила со стола пустую банку из-под пива и жеманно улыбнулась, озорно изгибая брови. — Как насчет еще одного пива, малыш? Ее полные губы соблазнительно обсосали каждый слог. Это возымело желаемое действие. При виде своего алюминиево-солодового божества Дуэйн застонал и повалился обратно в объятия грядущего похмелья. Несмотря на частые попойки, он так и не научился переваривать спиртное. Меньше чем через минуту Дуэйн уже снова крепко спал. Игривая улыбка быстро погасла; Лу-Энн снова перечитала записку. Работа, по словам неизвестного, заключалась в том, что ей предстоит пробовать новую продукцию, прослушивать рекламные объявления, высказывать свое мнение. Что-то вроде анкетирования. «Демографический анализ», — определил мистер Джексон, что бы это ни означало, черт побери. Все постоянно этим занимаются. Это связано с расценками на рекламу и тому подобное. Сто долларов в день просто за то, чтобы высказывать свое мнение, — Лу-Энн совершенно бесплатно занималась тем же самым почти каждую минуту своей жизни. На самом деле это слишком хорошо, чтобы быть правдой. После звонка эта мысль уже неоднократно приходила в голову Лу-Энн. Она совсем не такая тупая, как думал ее отец. Больше того, за ее привлекательной внешностью скрывался гораздо более сильный интеллект, чем мог предположить покойный Бенни Тайлер, и к нему добавлялась проницательность, вот уже несколько лет позволявшая ей жить, полагаясь лишь на саму себя. Однако лишь изредка люди заглядывали дальше внешности. Лу-Энн частенько грезила о жизни, в которой ее сиськи и попка не будут первым, последним и единственным, что в ней замечают и о чем говорят. Молодая женщина посмотрела на свою дочь. Девочка проснулась; ее взгляд метался по всей комнате и наконец радостно остановился на лице матери. Лу-Энн улыбнулась малышке. В конце концов, разве что-нибудь может быть хуже, чем их нынешнее жалкое прозябание? Как правило, ей удавалось продержаться на одном месте пару месяцев (если повезет, полгода), после чего ей давали расчет, с обещанием снова взять на работу, как только дела пойдут лучше, чего никогда не происходило. Без аттестата о среднем образовании она сразу же попадала в категорию тупиц. А из-за того, что она уже столько времени жила с Дуэйном, Лу-Энн уже давно решила, что заслуживает это клеймо. Однако Дуэйн был отцом Лизы, даже если у него не было никакого желания жениться на Лу-Энн, — впрочем, она его и не подталкивала к этому. И все же Лу-Энн, выросшая в далеко не самой счастливой и заботливой семье, была твердо убеждена в том, что прочная семья играет важную роль в благополучии ребенка. Она прочитала все журналы и просмотрела кучу телевизионных передач на эту тему. В Рикерсвилле Лу-Энн по большей части оказывалась чуть выше планки на получение пособия по безработице; на каждое даже самое плохое место приходилось минимум по двадцать соискателей. Лиза непременно добьется в жизни большего, чем ее мать, — Лу-Энн готова была посвятить всю свою жизнь тому, чтобы это стало действительностью. Но, имея тысячу долларов, возможно, она сможет добиться чего-нибудь и для себя самой. Эти деньги станут ее билетом в лучшую жизнь. На них можно будет жить до тех пор, пока она не найдет приличную работу; они станут той суммой, отложенной на черный день, в которой Лу-Энн так отчаянно нуждалась все эти годы, но которую так и не могла накопить. Рикерсвилл умирает. Этому фургону суждено стать для Дуэйна склепом. Он никогда не сможет подняться выше того, что есть у него сейчас, а возможно, опустится еще гораздо ниже, прежде чем земля поглотит его. И фургон мог бы стать и ее склепом, с ужасом осознала Лу-Энн, но только этого не будет. Только не после сегодняшнего звонка. Только не в том случае, если она придет на встречу. Сложив листок бумаги, Лу-Энн убрала его в сумочку. Выдвинув из шкафа ящичек, набрала в нем мелочь на автобус. Закончив с волосами, застегнула платье, подхватила Лизу и бесшумно покинула фургон и крепко спящего Дуэйна. Глава 3 Раздался резкий стук в дверь. Мужчина порывисто встал из-за стола, поправил галстук и открыл лежащую перед ним папку. В пепельнице валялись три смятых окурка. — Войдите, — твердым и четким голосом произнес он. Дверь открылась, в кабинет вошла Лу-Энн и огляделась по сторонам. Левая ее рука сжимала ручку переноски, в которой лежала Лиза, с нескрываемым любопытством озиравшаяся вокруг. Через правое плечо Лу-Энн была перекинута большая сумка. Мужчина задержал взгляд на толстой вене, спускающейся вниз по длинному накачанному бицепсу Лу-Энн до переплетения других вен на ее мускулистом предплечье. Несомненно, эта женщина обладала незаурядной физической силой. А какой у нее характер? Такой же сильный? — Вы мистер Джексон? — спросила Лу-Энн. Говоря, она смотрела ему прямо в лицо, дожидаясь, когда его глаза произведут неизбежную инвентаризацию ее лица, груди, бедер и так далее. Неважно, какое у него общественное положение; в этом отношении все мужчины одинаковые. Поэтому Лу-Энн крайне удивилась, заметив, что мужчина не оторвал взгляда от ее лица. Он протянул руку, и Лу-Энн крепко ее пожала. — Совершенно верно. Пожалуйста, садитесь, мисс Тайлер. Благодарю за то, что пришли. У вас очаровательная дочь. Не хотите поставить переноску вот сюда? — Мужчина указал в угол кабинета. — Лиза только что проснулась. На улице и в автобусе она всегда засыпает. Ничего страшного, я поставлю ее здесь. Словно в знак согласия, малышка в этот момент радостно загукала. Мужчина кивнул, выражая свое согласие, после чего снова сел за стол и еще раз просмотрел папку. Лу-Энн поставила переноску и большую сумку на пол рядом с собой, достала связку пластмассовых ключей и дала их малышке, чтобы та с ними играла. Выпрямившись, она с нескрываемым любопытством изучила Джексона. Дорогой костюм. На лбу бисеринки пота, похожие на ниточку мелкого жемчуга. Судя по всему, Джексон немного нервничал. В иной ситуации Лу-Энн списала бы это на свою внешность. Большинство мужчин, с которыми она встречалась, либо вели себя как полные дураки, пытаясь произвести на нее впечатление, либо, подобно раненым животным, замыкались в себе. Однако сейчас что-то подсказывало ей, что тут дело совсем в другом. — Я не увидела на вашем офисе таблички. Никто не знает, что вы здесь. — Лу-Энн с любопытством посмотрела на него. Джексон натянуто улыбнулся. — В нашем бизнесе мы не принимаем в расчет тех, кто случайно проходит мимо. Нам неважно, знают ли о нас посетители торгового центра. Мы ведем свой бизнес через телефонные звонки, назначенные встречи и тому подобное. — Похоже, сейчас у вас назначена встреча только со мной. В приемной никого. Джексон сплел руки. У него задергалась щека. — Мы стараемся разнести наших посетителей по времени, чтобы им не приходилось ждать. В этом регионе я единственный представитель фирмы. — Значит, вы ведете бизнес и в других местах? Он рассеянно кивнул.