Я вздохнула. – Каждый делает, что может, Паулина. Ты терпелива и снисходительна к промахам, но порой это бывает не на пользу. А у меня, и тебе это известно, выдержка, как у рассерженной кошки. И это – хотя бы изредка – может оказаться кстати. Я смиренно развела руками, отчего Паулина усмехнулась и продолжила: – А с чего ты взяла, что вырвать мне все волосы – значит вернуть долг? – Я спасаю тебя от тебя же. Я же видела тебя с ними вчера вечером. – Подруга опустила руки мне на плечи и снова тихо заговорила. – Хочу, чтобы ты перестала бояться. Хорошие парни не убегают, Лия. Я заерзала от неловкости и хотела отвести взгляд, но Паулина смотрела мне в глаза пристально и неотступно. Она слишком хорошо меня знала. Я всегда умело прятала свои страхи от окружающих, острый язык и решительные поступки помогали мне в этом. Но только не от Паулины: слишком часто ей приходилось видеть, как я пытаюсь выровнять дыхание, стоя в темном коридоре цитадели после очередной стычки с книжником, который обвинял меня в нерадивости, скверном поведении и нарушении множества правил, исполнения которых от меня ждали. А сколько раз она заставала меня у окна спальни – там я часами стояла неподвижно, уставившись в пространство и смахивая слезы, после очередного резкого отцовского выговора. Наверняка, помнила она и случаи, когда я пряталась в гардеробную и запиралась изнутри. Я знала: Паулина слышит, как я плачу. В последние годы я все меньше отвечала требованиям – и чем больше меня одергивали, отчитывали, заставляли замолчать, тем больше я мечтала быть услышанной. Паулина убрала руки. – Полагаю, они оба в равной мере приятны на вид, – я старалась говорить равнодушно, но и сама услышала притворство в своем голосе. Правда же была в том, что оба они привлекали меня, каждый по-своему. Я ведь не мертвая. Но вчера, когда они вошли в таверну, хотя сердце мое и забилось учащенно, прежде всего я почувствовала, что их следует опасаться. Паулина ждала, что я скажу что-то еще. Казалось, она не удовлетворена моим признанием, и я добавила еще кое-что, понимая, что буду об этом жалеть. – Возможно даже, что я отдаю предпочтение одному из них. Но я и сама не была в этом до конца уверена. То, что один из них показался мне более необычным, даже таинственным, еще не означало, что я отдала ему свое предпочтение. И все же… прошлой ночью он назойливо преследовал меня во сне. Его лицо исчезало, таяло и снова появлялось, как призрак во мраке дремучего леса на стенах полуразрушенных руин, а его глаза горели огнем. Он шел за мной по пятам, следил за мной, как будто я похитила его тайну. Это были тревожные сны, совсем не похожие на грезы Паулины о Микаэле, какими я их себе представляла. Впрочем, возможно, причиной моих беспокойных снов было поварское искусство Берди, но и утром, когда я проснулась, мои первые мысли были о нем. Паулина улыбнулась, перевязывая мою косу простой бечевкой. «Ваше высочество, вас ожидает ежевика». * * * Пока мы седлали наше ревущее трио, из таверны показался Каден. Утром Берди сервировала для постояльцев простой завтрак: твердые сыры, вареные яйца, копченая рыба, каша, лепешки, а в качестве питья вдоволь горячего цикория – все это раскладывалось на буфете. Гости вольны были взять, что хотят, и поесть здесь же или захватить с собой в дорогу. От Берди никто не уходил голодным – ни нищие попрошайки, ни принцессы, приблудившиеся к ней на черное крыльцо. Я подтянула подпругу у Отто и стала проверять, как запряжен Нове, но сама незаметно из-под ресниц посматривала на Кадена. Паулина вдруг громко закашлялась, будто что-то попало ей в горло. Я бросила на нее сердитый взгляд. Она глазами указала на Кадена, который направлялся прямо к нам. У меня внезапно пересохло во рту, и я сглотнула, пытаясь хоть чуть-чуть смочить его. На постояльце была белая рубашка, он приближался к нам, ступая сапогами прямо в грязь. – Доброе утро, дамы. Вы сегодня поднялись спозаранку. – Как и вы, – откликнулась я. После краткого обмена любезностями Каден сообщил, что встал рано, чтобы уладить кое-какие дела, из-за которых, вероятно, еще на несколько дней задержится на постоялом дворе – но что это за дела, объяснять не стал. – Вы и в самом деле торговец пушным товаром, Гвинет не ошиблась? – спросила я. Он улыбнулся. – Вообще-то, она совершенно права. Шкурки мелких зверьков. Обычно я торгую южнее, за Пьядро, но хочу попытать удачи на севере – может, цены там повыше. Наблюдательность вашей подруги достойна похвалы. Значит, я ошиблась. Он все же торгует мехами. До чего же обманчива бывает внешность. – Да, – кивнула я. – Гвинет удивительно догадлива. Каден отвязал лошадь от коновязи. – Надеюсь, когда я вернусь ближе к вечеру, у вас освободится комната получше. – Вряд ли, скоро ведь праздник – вступила в разговор Паулина. – Но в других гостиницах в городе могут найтись номера. Он помолчал, будто мысленно перебирая остальные возможности, а его глаза задержались на мне на миг дольше, чем можно было выдержать, не смутившись. При свете дня его пшеничные волосы блестели, а темно-карие глаза оказались насыщенного теплого цвета недавно вспаханной земли с бронзовыми крапинками – и все же под видимой безмятежностью определенно проглядывало беспокойство. Короткая щетина на подбородке Кадена зазолотилась на солнце, и я сама не заметила, что рассматриваю его красиво очерченные губы, пока на них не появилась довольная усмешка. Я поспешно переключила внимание на Нове, чувствуя, что покраснела. – Я останусь здесь, – ответил он наконец. – А ваш друг? Тоже остается здесь? – спросила я. – Его планов я не знаю, но уверен: у него слишком чувствительный нос, чтобы надолго задержаться по соседству с хлевом. Постоялец галантно распрощался с нами, и вот я уже смотрю, как он скачет прочь на своем могучем вороном жеребце – у этого черного, как ночь и норовистого коня даже дыхание было шумным и зловещим, как у огнедышащего дракона. Такой и впрямь мог разрушить стойло – и его просто невозможно было принять за кобылу. Я улыбнулась воспоминанию, удивляясь, зачем Рейфу понадобилось дразнить приятеля. Странная парочка друзей, ничего не скажешь. Когда Каден окончательно скрылся из виду, Паулина улыбнулась: – Значит, это Рейф. Я промолчала и уселась верхом на Отто. Кажется, сегодня Паулина твердо решила посвятить день обсуждению моих отношений, сначала с Берди, а потом с… кем-то еще. Уж не потому ли, что ее саму мучило желание поскорее соединиться с Микаэлем? Я не любила беспокоить богов сверх обязательных обрядов, но сейчас прижала к губам два пальца и вознесла молитву о том, чтобы Микаэль возвращался поскорее. * * * Терравин был мал, и именно в этом заключалась немалая часть его очарования. От постоялого двора Берди, прижавшегося к горам на южном конце городка, до первых торговых кварталов на северном можно было добраться минут за пятнадцать – а если не связываться с тремя невозмутимыми ослами, которые вообще никуда не торопились, и того быстрее. Я вертела головой, изучая разноцветные яркие домики и магазины. Паулина рассказала, что эта традиция зародилась много веков назад. Женщины в рыбацкой деревушке выкрасили свои хижины разными красками, чтобы мужья, ушедшие в море, издалека могли узнать стены своего дома и вспомнили, что их возвращения дожидаются жены. Женщины верили, что таким способом они оберегают своих любимых, чтобы те не заплутали в море. Можно ли уплыть в море так далеко, чтобы не найти дорогу к дому? Мне самой не доводилось заходить в море дальше, чем по колени – в обжигающе холодную воду Шафранного моря во время редких семейных пикников. Мы с братьями гонялись друг за другом по пляжу и собирали красивые ракушки с … моим отцом. Давнее воспоминание ворвалось, как порыв ледяного ветра. Так много других воспоминаний громоздилось поверх, что оно казалось давно потерянным. Я была уверена, что отец никогда не вспоминает тех поездок. С тех пор он слишком сильно изменился, стал другим человеком. Что ж, я тоже стала другой. Мы с Паулиной понемногу продвигались на север по узкой верхней тропе, шедшей параллельно с широким трактом, проходившим ниже. Солнечный свет пробивался сквозь деревья и неровными пятнами падал на дорогу перед нами. Таких неприметных тропок здесь было немало – они шли через Терравин, петляли по склонам окрестных холмов, поход по каждой из них сулил удивительные открытия. Когда по одной из них мы спустились к центру городка, стала видна Сакриста – непомерно громадное сооружение для такого небольшого селения. Видимо, терравинцы особенно истово поклоняются своим богам, подумала я. С одной стороны лежало кладбище, такое древнее, что от некоторых надгробий были видны только плоские каменные плиты. Украшения, надписи, знаки заслуг давно стерлись, а люди, лежащие в могилах, потерялись в истории, и все же перед некоторыми камнями и теперь светились алые стеклянные фонарики со свечами поминовения. Я наблюдала, как взгляд Паулины скользит по камням и свечам. Даже Отто сбавил шаг и прядал ушами, будто кого-то приветствовал. Ветер с моря гулял между надгробьями, тянул меня за незаплетенные прядки, обматывал их мне вокруг шеи. Умер… умер… У меня побежали мурашки по коже. Страх сдавил мне горло с неожиданной яростью. Микаэль. Что-то случилось. Что-то пошло не так, безнадежно и необратимо. Ужас наполнил меня до краев. Я заставила себя вспомнить факты: Микаэль всего лишь был в дозоре. Вальтер и Реган, мои старшие братья, десятки раз ходили в дозоры и иногда возвращались позже обещанного срока из-за непогоды, перебоев с провиантом и всевозможных непредвиденных обстоятельств. Дозоры никогда не были опасными. Иногда случались стычки, но чаще патрульным не доводилось даже встречаться с нарушителями границ. Единственное ранение, какое я могла припомнить, был раздавленный палец ноги, когда лошадь наступила Регану на босую ногу. Дозоры были простой предосторожностью, патрули присматривали за тем, чтобы никто не переходил границу, чтобы не устраивали постоянных поселений в Кам-Ланто, разделительной зоне между королевствами. Они преследовали шайки варваров, выдворяя тех на их собственные территории. Вальтер всегда говорил, что это не более чем демонстрация силы. Самое неприятное во всем этом, смеялся брат, это запахи от немытых мужских тел. На самом деле, я была почти уверена, что варвары вообще не представляют серьезной опасности. Да, они были дикарями, но судя по тому, что я слышала от придворных и военных, веками не переходили наших границ. Неужели они так уж свирепы и кровожадны? С возлюбленным Паулины все хорошо, твердила я себе, но чувства почему-то подсказывали другое. Я никогда не встречала Микаэля. Он не был уроженцем Сивики и лишь приписан к нашим войскам при плановой переброске войск, Паулина же хранила все в секрете – настолько, что ни разу даже не упомянула о нем до самого нашего побега. Теперь я опасалась, что возможно никогда не увижу юношу, который так любил Паулину и при упоминании имени которого она вся начинала светиться. – Хочешь, устроим остановку? – крикнула я неестественно громко, глядя на нее. Я потянула Отто за поводья. Паулина остановилась, обеспокоенно хмуря лоб. – Если ты не против. Это займет пару минут. Я кивнула, и моя подруга соскочила с Нове, сжав в кулаке монету. Почти бегом она направилась к Сакристе. Свеча. Молитва. Надежда. Трепещущий огонек, зажженный ради Микаэля. Маяк, чтобы ему благополучно добраться до Терравина. Это поддержит и утешит ее до следующего раза, когда зловещий ветерок далекой смерти снова тронет сердце. Паулина, как всегда, сдержала слово, она вернулась через несколько минут, и к этому времени беспокойство почти исчезло с ее лица. Паулина отдала свои тревоги богам. И у меня на сердце тоже стало легче. Мы выехали на главную дорогу и по указаниям, полученным от Берди, нашли дом, в котором Гвинет снимала комнатку над аптекой. Точнее, это был крохотный домик, зажатый с двух сторон между большими магазинами. По одной стене поднималась узкая лестница на второй этаж – который, как я предполагала, занимала Гвинет. Это была надстройка, уходившая уступом вглубь от линии домов, шириной всего в размах рук. В ней наверняка не было водопровода и даже таких элементарных удобств, как туалет. Меня очень интересовала жизнь Гвинет за пределами таверны. Она никогда о ней не рассказывала, а если расспрашивали, отвечала туманно, неопределенно и тут же переводила разговор на другие темы – от чего мое воображение лишь пуще разгоралось. Мне представлялось, что она живет в каком-то куда более необычном или таинственном месте, чем каморка над аптекой на многолюдной улице. Мы спешились, и я дала Паулине подержать поводья Отто, сказав, что сбегаю наверх за Гвинет, но та вдруг показалась из сапожной лавки напротив, с ребенком лет шести или семи, очаровательной девочкой с темно-рыжими кудряшками по плечи и россыпью солнечных искр на носу и щеках. В руках в нее был маленький сверток, который она любовно прижимала к груди. – Спасибо, госпожа Гвинет! Я пойду поскорее покажу маме! Девчушка бросилась бежать и скрылась в одном из переулков. – До свидания, Симона! – крикнула Гвинет и, хотя девочки уже не было видно, продолжала стоять, глядя ей вслед. Ласковая улыбка в глазах, нежность во всем облике. Такой Гвинет я еще не видела. – Она очень хорошенькая, – выкрикнула я, чтобы привлечь ее внимание. Гвинет, вздрогнув, разом выпрямилась и обернулась к нам. «Вы сегодня рано», – бросила она. Она перешла на нашу сторону улицы, придирчиво осмотрела кривые зубы Дьечи, шумно высказывая сомнение в том, что этому существу когда-либо доводилось ходить под седлом. Мы и правда этого не знали, но в упряжи ослик выглядел недурно. Когда Гвинет наклонилась проверить подпругу, мимо с грохотом проехала телега с обедами для портовых рабочих, и воздух вокруг наполнили волны аромата жирного копченого угря. Хотя я не слишком жаловала этот местный деликатес, но запах нельзя было назвать неприятным – однако Паулина зажала рукой рот. С ее лица сбежала краска, девушка согнулась пополам, и ее завтрак оказался на мостовой. Я хотела поддержать ее, помочь, но Паулина меня оттолкнула, и ее снова вывернуло на мостовую, так что брызги разлетелись во все стороны. Теперь ее желудок наверняка пуст, подумала я. Паулина выпрямилась, прерывисто вздохнула, но ее руки были прижаты к животу в защитном жесте. Я поглядела на этот жест, и на миг весь мир вокруг нас исчез. О, боги благословенные. Паулина? Догадка прошила меня, как удар кинжала. Неудивительно, что она в последнее время такая бледная и так быстро устает. Неудивительно, что она так растеряна и встревожена. – Паулина, – прошептала я. Она тряхнула головой, не позволяя мне продолжать. – Я в полном порядке! Все будет отлично. Просто эта каша что-то не впрок пошла. И она виновато взглянула на меня мокрыми от слез глазами.