Не прошло еще и часа, а у меня уже болело все тело: икры свело, ныли бедра, мозжило разбитую спину. За последние месяцы я отвыкла от быстрой езды – отец позволял мне лишь короткие прогулки тихой рысью. Онемевшие пальцы едва держали поводья, но Паулина не останавливалась, а я не хотела уступать. Белое платье развевалось за спиной, венчая меня с новой жизнью. Впереди маячила неопределенность, но она казалась куда менее страшной, чем та вполне определенная жизнь, с которой я столкнулась. Отныне моя судьба в моих руках. Больше никто не подчинит меня своей воле. Я потеряла счет времени: важен был лишь топот копыт, с каждым ударом которых мы удалялись от цитадели. Наконец, наши гнедые равианские скакуны начали всхрапывать и сбавили шаг – оба разом, будто сговорившись. Равианы были гордостью морриганских конюшен, и сегодня они показали нам все, на что способны. Взглянув на узкую полоску неба над вершинами деревьев, я поняла, что стемнеет часа через три, а значит, спешиваться рано. Мы продолжили путь спокойной рысью и, только когда солнце скрылось за горным хребтом Анделучи, стали искать безопасное место для ночлега. Мы ехали между деревьев, высматривая укрытие, и я прислушивалась к каждому шороху. Вдалеке тревожно закричали птицы, и у меня по спине побежали мурашки. Вскоре перед нами появились руины Древних: развалины каменных стен и колонн выглядели скорее частью природы, чем творением рук человека. Каменная кладка густо поросла мхом и лишайником – возможно, только одно это еще и скрепляло ее, не давая рассыпаться. Возможно, эти жалкие остатки были некогда величественным храмом, но сейчас в нем хозяйничали папоротники и лианы. Паулина поцеловала тыльную сторону ладони – жест-благословение и защита от духов, – и пришпорила коня. Я же не торопилась и не стала целовать ладонь, но с любопытством разглядывала покрытый зеленью остов родом из иного времени, размышляя о людях, его создавших. Через несколько минут мы выехали на небольшую поляну. Уже темнело, мы обе с трудом держались в седле от усталости, поэтому не сговариваясь мы приняли решение остаться здесь на ночь. Я мечтала об одном: упасть на траву и провалиться в сон, но лошадям требовался уход – ведь успех нашего побега зависел только от них. Сбросив на землю седла – на церемонии не было сил – мы развесили влажные попоны сохнуть на ветках и отпустили лошадей пастись, они направились прямиком к ручью, чтобы напиться. Наконец мы повалились без сил. О том, чтобы поесть, не было и мысли, хотя с самого утра у нас во рту не было и маковой росинки – слишком уж мы нервничали, боясь, что все сорвется. Я задумала побег почти за месяц, но вплоть до вчерашнего прощального ужина в Зале Альдрида не была уверена, что решусь на это. Именно тогда немыслимое вдруг показалось мне единственным выходом. Среди общего веселья, тостов и смеха, я задыхалась под взглядами самодовольных министров. Я нашла глазами Паулину, стоявшую поодаль с другими слугами, и едва заметно наклонила голову. Моя верная камеристка поняла: я не смогу сделать то, чего все от меня ждут. И кивнула в ответ. В тот же вечер, дождавшись, когда все уснут, мы встретились в моей спальне и обсудили план. Времени было мало, а сделать предстояло многое. Все зависело от того, раздобудем ли мы лошадей. На рассвете Паулина – тайком от главного конюшего, занятого подготовкой свадебной процессии, – отправилась в конюшни и нашла там младшего конюха, слишком молодого и неопытного, чтобы спорить с королевской служанкой. Появилась надежда, что наш скроенный наспех план будет осуществлен. Быстро смеркалось, и на смену усталости пришел страх. Мы собрали немного хвороста и разожгли костер: огонь отпугнет хищников, рыщущих между деревьев, или хотя бы позволит разглядеть их прежде, чем клыки вонзятся в тело. С наступлением темноты мир вокруг нас съежился до кружка трепещущего света, согревающего нам ноги. Я смотрела на языки пламени и наслаждалась треском сухих веток. Это были единственные звуки в тишине, но мы не теряли бдительности. – Как вы думаете, – спросила Паулина, – тут есть медведи? – Скорее всего, – ответила я, а сама подумала о тиграх. Мне довелось встретить одного, когда мне было десять лет. Он выскочил из зарослей прямо передо мной, и был так близко, что я чувствовала смрад из его пасти. Он рычал и капал слюной и был готов разорвать меня. Я приготовилась к смерти. Не знаю, почему зверь медлил и не бросился на меня сразу. Спас меня окрик брата, который пошел меня искать. Зверь исчез так же быстро, как появился. Никто не поверил моему рассказу. Считается, что тигры водятся в Кам-Ланто, но и там их немного, а вот в Морригане они не встречаются. Тяжелый взгляд янтарных тигриных глаз до сих пор иногда мне снится. Я вгляделась в темноту за языками пламени. Седельный вьюк вместе с моим кинжалом был всего в двух шагах, но все же за пределами освещенного круга. Какая досада, что мне не хватило ума подумать об этом раньше. – Бывают существа и пострашнее медведей, – я попыталась разрядить обстановку шуткой. – Дикари, например. Паулина охнула в притворном ужасе: – Еще бы! Они ведь плодятся как кролики и откусывают головы мелким зверушкам. – А вместо слов мычат и фыркают. Я тоже слышала эти истории. Дозорные, возвращаясь с объездов, сообщали, что свирепых варваров становится все больше. Именно поэтому Морриган и Дальбрек решили забыть о распрях, заключить мир и объединиться. Пожертвовав ради этого мной. Обширная страна свирепых варваров, границы которой расширялись, а население росло, страшила больше, чем достаточно цивилизованные соседи, с которыми мы, по крайней мере, происходили от общих предков, Выживших. Вместе Морриган и Дальбрек станут непобедимыми, порознь пропадут. Пока натиск варваров сдерживали лишь бескрайние просторы Кам-Ланто и бурные воды Великой реки. Паулина подбросила сухих веток в огонь. – Вам легко даются языки. Вы бы и варварскую тарабарщину быстро выучили. Тем более что половина придворных у нас тоже так изъясняются. Мы захихикали и принялись передразнивать лающий голос канцлера и вздохи надменного книжника. – Вы когда-нибудь видели варваров? – спросила Паулина. – Я? Варваров? Меня вот уже несколько лет держат на коротком поводке, где уж тут хоть кого-то увидеть. Мои вольная жизнь резко оборвалась, когда родители вдруг объявили, что я уже почти взрослая и мне не пристало носиться с братьями по холмам. Мы с Брином, Реганом и Вальтером, бывало, часто ездили к руинам Древних, устраивали скачки в лугах, охотились на мелкую дичь, проказничали. Но со временем стало ясно, что принцам позволено больше, чем принцессе. На их проделки закрывали глаза, меня же наказывали – словом, отныне ко мне подходили с другой меркой, чем к братьям. Несмотря на запреты, я удирала из дома – так же, как убежала сегодня. Родители вряд ли одобрили бы это, но я гордилась своим мастерством оставаться незамеченной. Книжник догадывался о моих проделках и пытался поймать, но я научилась обходить его ловушки. А еще он знал, что я наведывалась в хранилище священных писаний и рылась в древних манускриптах, что было мне строго-настрого запрещено. К сожалению, побегов из цитадели было недостаточно, чтобы почувствовать себя свободной в полной мере. Меня знала каждая собака в Сивике, и уже через час родителям становилось обо всем известно. Отдушиной для меня стали редкие ночные вылазки в дальние уголки дворца и азартные игры с братьями и их друзьями, которые не возражали против моего присутствия и умели хранить секреты. Братьям всегда нравилось наблюдать, как вытягиваются лица приятелей, когда маленькая сестренка Вальтера обставит их в карты. А я наслаждалась тем, что при мне они говорили обо всем, не стесняясь того, что я девушка, да еще и королевской крови. Эти беседы учили меня всему тому, что нельзя было узнать от придворного наставника. Приложив руку козырьком к глазам, я притворилась, будто вглядываюсь в темноту. – Эй, дикари, а ну-ка идите сюда, мы вас не боимся! – закричала я, подождала ответа и пожала плечами. – Вот видишь, они испугались. Паулина рассмеялась, но, как мы ни храбрились, нам обеим было не по себе. В наших лесах уже не раз видели варваров. Они добирались небольшими группами из Венды, в надежде попасть в запретные земли Кам-Ланто. Иной раз им хватало дерзости забредать даже в Морриган и Дальбрек, ускользая от погони с проворством волчьей стаи. О варварах беспокоиться было рано, поскольку мы с Паулиной только отъехали от столицы Морригана. Так близко дикари не подходили. Хотелось в это верить. Иное дело – вольный кочевой народ, с которым я не встречалась, но сразу узнала бы по описаниям. Эти бродяги нередко спускались с Кам-Ланто, чтобы пополнить свои запасы. Они путешествовали в расписных кибитках, продавали снадобья и амулеты, за монету-другую играли на музыкальных инструментах. Встречи с вольным народом я не боялась, куда страшнее было попасться отцу. А еще меня мучило чувство вины, что я втянула во все это Паулину. Слишком многое мы с ней не успели вчера обсудить. Я смотрела, как девушка задумчиво подбрасывает ветки в костер. Она была умна и очень находчива, но не отличалась храбростью, поэтому ей было куда труднее решиться на побег. От него выигрывала только я, Паулина же лишалась всего. – Прости, Паулина. Я втянула тебя в такой переплет. Паулина пожала плечами: – Я все равно собиралась уехать. – Но совсем по другой причине и при более благоприятных обстоятельствах. Девушка улыбнулась, не возразив. – Может, и так, – улыбка постепенно сходила с ее лица, Паулина посмотрела мне прямо в глаза. – Только не знаю, могла ли сыскаться причина важнее этой. Невозможно вечно ждать подходящего момента, надо на что-то решаться. Я не заслуживала ни такой чудесной подруги, ни такого сочувствия и добросердечия с ее стороны. – Нас будут искать, – сказала я. – За мою голову посулят немалый выкуп, целое состояние. Этого мы не обсуждали с ней утром. Паулина отвернулась, а потом с силой замотала головой: – Не может быть! Ваш отец не может так поступить! – Еще как поступит. Я совершила предательство и заслуживаю наказания, как дезертир, бежавший с поля брани. Вдобавок, я унизила его – а это даже страшнее. Он опозорен, министры этого не забудут. Теперь ему придется действовать, чтобы доказать, что он – сильный правитель. Только так можно спасти подорванный престиж. Паулине пришлось признать, что я права. С этим было трудно поспорить. С двенадцати лет я как член королевской семьи была обязана присутствовать на казнях изменников. К счастью, такое случалось очень редко: страх перед виселицей останавливал тех, кто иначе, возможно, решился бы на предательство. Но нам с Паулиной была известна печальная история, случившаяся еще до моего рождения: родная сестра отца выбросилась из Восточной башни. Ее сын дезертировал из полка, и она поняла, что это конец – прощения за такой проступок не было даже племяннику короля. Его казнили на следующее утро и похоронили без почестей в безымянной могиле рядом с матерью. Есть вещи, которых Морриган не прощает. Одна из них – измена. Паулина нахмурилась: – Но, Лия, вы же не солдат! Вы его дочь. У вас не было выбора, а значит, его не было и у меня. Никого нельзя принуждать к вступлению в брак. – Она откинулась назад, посмотрела на звезды и поморщилась. – Особенно с какой-то жирной старой развалиной. Мы расхохотались, и я в который раз обрадовалась, что Паулина рядом со мной. Мы болтали, глядя на мерцающие созвездия, и она рассказывала о своем Микаэле: о нежных словах, которые он ей нашептывал; о клятвах, которые они принесли друг другу; о том, что они будут вместе, когда, вернувшись из дозора в конце месяца, он навсегда оставит королевскую гвардию и выйдет в отставку. Ее глаза светились любовью, и его имя она произносила с особенной интонацией. Паулине очень не хватало возлюбленного, но девушка не сомневалась, что он сумеет ее отыскать. Они не раз мечтали с ним, как будут жить в Терравине, в домике у моря, с кучей ребятишек. Мне стало тоскливо от ее слов: в отличие от Паулины я не представляла, как сложится моя жизнь в будущем, у нее же был восхитительный план, да еще связанный с реальными местами и людьми. Точнее, с реальным человеком. Я задумалась: каково это встретить того, кто вот так, до конца, узнает тебя, кто заглянет тебе в душу и одним прикосновением заставит забыть обо всем? Может быть, есть на свете тот, кто захочет провести со мной всю свою жизнь – по своей воле, а не потому, что заключен бездушный договор на бумаге. Паулина пожала мне руку и привстала, чтобы подбросить веток в костер. – Надо постараться выспаться, на рассвете двинемся дальше. Она была права: впереди еще неделя пути, и то при условии, что мы не заблудимся. Паулина не была в Терравине с раннего детства и подзабыла дорогу, а я вообще никогда не выезжала к морю и могла рассчитывать лишь на подругу и помощь случайных встречных. Вытряхнув из волос хвоинки, я расстелила высохшие попоны на земле и кивнула Паулине, чтобы та ложилась. Но она смущенно спросила: – Вы не против, если я сперва прочту молитвы поминовения? Я тихонько. – Конечно, читай, – шепнула я, пытаясь показать, что уважаю ее желание, и смущаясь от того, что не разделяла его. Паулина искренне веровала, я же никогда не скрывала презрения к традициям, диктовавшим, как мне жить. Опустившись на колени, Паулина нараспев произносила слова молитвы: ее голос завораживал, напоминая нежные переливы арфы под сводами храма. Глядя на нее, я поражалась тому, как слепа бывает судьба. Это Паулине следовало бы стать Первой дочерью Морригана, о таком ребенке мечтали мои родители! Кроткая, сдержанная и терпеливая, верная устоям, чистая душой и сердцем, чуткая и проницательная – она во всех отношениях была истинной Первой дочерью, в тысячи раз более достойной дара. Мне никогда не стать такой. Лежа на спине, я вслушивалась в ее пение, рассказ о первой обладательнице дара богов и основательнице Морригана: после уничтожения она вывела Выживших из разоренных земель, построила новый мир и подарила надежду. В устах Паулины молитва поминовения звучала чарующе и прекрасно. Ее ритм заворожил меня, заставил раствориться во тьме, окутавшей лес, и волшебстве минувших времен. Мелодичные звуки уносили вдаль, к самому началу вселенной, и мне казалось, что я вот-вот найду разгадку тайны мироздания. Глядя на круг неба над соснами – далекий, недосягаемый, сияющий и живой, – я всем своим существом тянулась к его магии. И деревья тянулись навстречу магии, а потом вдруг все разом затрепетали, будто полчище призраков пронеслось по их верхушкам – целый мир, недоступный моему пониманию. Я припомнила раннее детство. Когда мне не спалось, я поднималась на крышу цитадели, самое тихое и укромное место, запрокидывала голову к небу и превращалась в крошечную песчинку вселенной. Тогда я тоже чувствовала единение с чем-то, чего не могла назвать. – Сумей я дотянуться до звезд, все бы узнала. Все поняла, – говорила я. – Что ты поняла бы, родная? – спрашивала мать. – Это, – отвечала я, прижимая ладонь к груди. Я не знала, какими словами описать томившую меня боль. – Нечего тут понимать, милое дитя, это просто ночной холод. – С этими словами мать брала меня на руки и уносила в кровать. Позже, когда мать поняла, что мои ночные вылазки продолжаются, на двери, ведущей на крышу, появился тяжелый замок. Так меня разлучили со звездами. Паулина прошептала последние слова молитвы: – И да будет так во веки веков. – Во веки веков, – повторила я, пытаясь представить, сколько же это – во веки веков… Паулина свернулась калачиком рядом, и мы укрылись моей свадебной накидкой. В наступившей тишине казалось, что лес, осмелев, подступает ближе, приглушая свет костра. Паулина уснула почти сразу, а во мне бурлили воспоминания о событиях дня. Я была измотана, каждая косточка болела и ныла, а мысли метались беспорядочно, словно несчастный кузнечик под копытами табуна. Глядя на мерцающие звезды, я утешалась лишь тем, что и принц Дальбрека, скорее всего, тоже не спит. Едет, должно быть, домой по тряской, разбитой дороге, один в неудобной карете, холод ломит старые кости – и нет рядом юной жены, чтобы его согреть.