Вот атакующие накатили и схлынули, обагрив землю кровью. Некоторые, получив широким наконечником в живот, последним движением схватили древко копья, мертвым грузом повиснув на нем. Опытные воины, откинув уже ненужное копье с телом подальше, выхватили широкие тесаки. Плак добежал и с ревом швырнул камень, смахнув воина со щитом внутрь строя. Следивший за его передвижением Череп, перестав на время стрелять, подгадывая момент, посылал большой для его самодельной пращи снаряд в образовавшуюся дыру. Упал воин, не успев занять место раненого. Праща Коски порвалась, распадаясь. На Плака рухнул подрубленный тесаком раб. Плак, не останавливаясь, схватил тело раненого и, как живой таран, окончательно проломил строй дорожной стражи. Арратой видел сверху, как в глубине строя стражников от ворвавшегося Плака расходятся волны. – Амаран!!! – послышался рев неистового здоровяка. Упавшие – раненые и умирающие – колотили камнями по кожаным сандалиям обороняющихся, разбивая им пальцы в кровавую костную кашу. Они только что собственными руками бросали тела своих мучителей в огонь и не собирались умирать просто так, корчась с распоротым брюхом в пыли. Вооруженные кинжалами отряды Клопа и Егера ударили сбоку и сзади, завершая схватку. Началась резня. Восставшие одержали еще одну победу. Олтер Настроение было замечательное. Мои ноги уже не казались мне двумя безжизненными колодами. Казалось, что я чувствую, как по ним струится кровь и наполняет их силой. Глупость, конечно. Однако теперь я был уверен, что буду ходить, и место хмурой сосредоточенности и серьезности заняло жгучее детское любопытство. Меня несли в носилках к вчерашнему колеснику. Смог ли он смастерить для меня кресло-каталку? Откинув занавеси, я с удовольствием разглядывал город, в котором мне довелось оказаться. И который надолго заменит мне родные горы. Кайхур заскребся рядом и перелез на колени. Ему тоже стало интересно полюбоваться окружающим. Меня несли – или я ехал – по широкой улице. По приподнятым над дорожным полотном тротуарам шли по своим каждодневным делам горожане и приезжие. По обеим сторонам улицы высились один за другим двух-трехэтажные дома без единого просвета, стена к стене. Над головой возвышались консольные балконы – антресоли, украшенные живыми цветами. Все первые этажи занимали лавки с широкими проемами: кто-то приглашал посетителей вглубь здания, кто-то выносил прилавок прямо на тротуар, предлагая свой товар. Все стены домов пестрили корявыми надписями. Я успел выхватить «Берегись собаки» и «Попробуй новых девок». Реклама – как известно, двигатель торговли – была здесь везде. И в настенной живописи – граффити на стенах. И в вывесках над лавками: витой калач, бочка, кузнечные клещи с кованым гвоздем, распяленные на крестовине штаны, глиняный горшок… Надрывались зазывалы, соревнуясь, чей голос громче. Иногда они переходили на ругань, видя, как покупатели уходят к конкуренту. Люди толкались, стояли в очередях, ругались, спорили, торговались. Мои носилки проплывали сквозь разные запахи, настолько несхожие, что у меня слегка кружилась голова: облачко хлебного духа или пряный аромат благовоний сменялись смрадной вонью какой-то кислятины, конского навоза, немытых тел, жженого жира… И как я всего этого не заметил в первый раз, погруженный в свои переживания? Вот показались распахнутые настежь ставни лавки колесника. На втором этаже дома, над входом в лавку, незатейливо красовалось прибитое к стене тележное колесо. Носильщики остановились, и Барат легко вытащил меня из носилок, взяв на руки. Я едва успел схватить Кайхура. Хозяин ждал нас, стоя за прилавком, положив свои натруженные руки на столешницу. – Сдэлал? – без долгих разговоров спросил Остах, продолжая отыгрывать взятую на себя роль резкого горца. Колесник вытер враз вспотевшие ладони о фартук. Горцы определенно его нервировали. – Сделал. Что мог, сделал. Пожалуйста. – И он взмахом руки, чуть склоняясь, предложил нам пройти во внутренний дворик, где находилась мастерская под открытым небом. Первым прошел Йолташ, затем мы с Баратом (и Кайхуром, недовольно принюхивающимся). Остах пропустил впереди себя мастера и вышел из лавки последним. В честь нашего прибытия колесник разогнал всех работников – во дворе никого не оказалось. Напротив выхода из лавки стоял стул. Точнее было бы назвать его креслом или мини-троном. Меньше всего желая оскорбить гордых горцев и наследника правителя, мастер не поскупился достать самую вычурную мебель, на которую у него, видимо, хватило денег. Резные ножки и подлокотники, выкрашенные золоченой краской. Обивка пурпурного цвета. Сквозь ножки стула, просверлив их, мастер продел сквозной прут, на концы которого надел небольшие колеса. Как на телеге – две оси и четыре колеса. Колеса были из цельного дерева, оббитые каким-то металлом по ободу. Выглядел этот монстр ужасающе. Я ожидал увидеть нечто совсем другое. Но деваться было некуда, и я позволил Барату усадить меня в это чудовище. Что сказать? Первое впечатление оказалось верным, а внешний вид соответствовал содержанию. Сидеть в нем было неудобно, жестко и опасно. Как на жердочке. Конструкция с высоким центром тяжести грозила опрокидыванием, и я клял себя последними словами, что не подумал об этом. Барат, разделяя мои опасения, вцепился в подлокотник и не отпускал стул ни на мгновение. Кайхур громко затявкал, протестуя, и я выпустил его из рук. Щенок спрыгнул на землю, покрутился и направился к Остаху, который сел на каменную лавку в тени свеса крыши. Из всего окружения, кроме меня, он признавал только Остаха, позволяя ему изредка себя гладить. И удивительно спокойно реагировал на незнакомца Тумму. – Как ты, Оли?.. – шепотом спросил меня Барат. – Снять тебя? – Вот еще! – возмутился я. Взялся за гуж… – Вставай сзади, берись за спинку и вези меня… Только стул не отпускай! Барат послушно выполнил приказ. В отличие от госпиталя, где двор был вымощен идеально ровно, земляное покрытие мастерской оставляло желать лучшего. Плотно утоптанная глина; мое средство передвижения ехало по ней, накреняясь, медленно переваливаясь на ухабах. Во время преодоления одного из них я почувствовал, как скольжу по сиденью вниз, схватился крепче за подлокотники и невольно пискнул. Барат тут же прекратил движение и схватил меня сзади, как котенка, за шкирку. – Хватит! – сказал он мне, привычно взяв на руки. – Баловство это, убьешься! «Как мне тебе, дылде, объяснить, что малолетний наследник дана Дорчариана на руках у взрослого дядьки – это не то, что мне нужно?» Но в отношении этого чуда мебельного автопрома было трудно не согласиться с моим охранником. Я вздохнул. – Я сделал в точности то, что вы просили… – сказал колесник. Он опять мял в руках свой злосчастный кожаный фартук. – Но мне показалось, что конструкция неустойчива. И я взял на себя смелость… Я сделал еще один… Я захлопал в ладоши, чтобы подбодрить волнующегося мастера, и закричал: – Здо?рово! И где он? – Вези! – крикнул мастер кому-то в глубине двора. М-да… Соображалка у мастера работала, это надо признать. Во всяком случае, центр тяжести у данного средства передвижения был занижен донельзя. Перевернуться и опрокинуться на нем мне не грозило, если только специально не стараться. Но выглядело это… Как унитаз на колесах. Мастер сколотил небольшую дощатую прочную платформу. К платформе приделал колеса – такие же, как и на стул. На платформу установил низенькое мягкое креслице. Признаться, сидеть в нем было удобно. Местные ухабы наша чудо-повозка преодолевала с трудом, иногда застревая на них днищем. Но в условиях идеального пола и дорожек госпиталя кресло должно неплохо показать себя. – Как ты, Барат? – в свою очередь спросил я тяжело дышащего над ухом охранника. Извернуться, чтобы посмотреть назад, у меня не получалось. Движение прекратилось, и Барат вышел вперед. Он раскраснелся и упарился, но выглядел довольным и радостным. – Едет, Оли! Вот уж не думал… Едет! – расплылся в улыбке он. «Да уж, едет. Унитаз и луноход в одной сборке». Барат подхватил меня на руки и посадил рядом с Остахом, повинуясь властному взмаху учителя. И встал в сторонке. Кайхур зло тявкнул на парня и ткнулся мне в ноги. Барата щенок почему-то невзлюбил. Я наклонился и взял альбиноса на руки, потрепав за ухом. Тот блаженно прикрыл глаза. – Что скажешь, Оли? – спросил меня Остах. – Пусть посадит кого-то вроде меня, а Барат кружок сделает. Вокруг ореха. – Я показал на раскидистое дерево посреди двора. – Хочу со стороны посмотреть… – быстро ответил я дядьке. Остах кивнул, встал и двинулся к мастеру. – Это, – Остах ткнул пальцем в стул, – плохо. Мастер сжался. – А это, – пришел черед лунохода, – хорошо. Олтеру нравится! Остах и мастер повернулись ко мне, и я расплылся в самой широкой и счастливой улыбке, которую только мог изобразить. «Ну, Остах! Какой актер пропадает!» Дядька приобнял мастера за плечо. – Найди малчыка и посады. Барат пусть возит. Олтэр смотрит! – Остах поднял перед носом колесника указательный палец. Мастер завис на какое-то время, осмысливая сказанное. Потом что-то пробормотал, вывернулся из-под тяжелой руки горца и по лестнице вдоль стены бросился наверх, в дом. Вскоре он спустился оттуда с чумазым мальчишкой чуть старше меня. Его усадили в кресло, в котором паренек сжался, ожидая неприятностей. Видимо, слуга или раб, которому толком ничего не объяснили. Барат встал сзади и покатил чудо инженерной мысли перед собой. Платформа мешала ему ступать, не позволяя сделать нормальный шаг, упираясь в ноги. Кресло было низким, и потому парню пришлось сильно нагнуться и вытянуть руки. Так он и вез кресло перед собой – нагнувшись, отклячив зад и вытянув руки вперед. Йолташ, контролирующий дверной проем, хрюкнул от смеха, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в голос. Выглядел гордый горский воин и вправду комично. Остах вопросительно на меня посмотрел. Я очертил рукой круг вокруг дерева. Кайхур недовольно завозился, и я опустил руку обратно ему на голову. – Круг вокруг дерева, – на дорча бросил Остах Барату. Барат пыхтел, напрягался, но круг сделал. Благодаря легкости конструкции и своей физической силе: передняя и задняя оси, жестко прикрепленные к платформе, не давали ему сделать поворот. Внешние колеса проворачивались и буксовали. Барат просто слегка приподнимал внешний край конструкции, поворачивая на одних внутренних. Учитывая, что делал он это из неудобного положения, далось ему это с трудом. А как все казалось легко! Я вспомнил большие колеса инвалидных колясок и маленькие подвижные колесики на штырьках впереди и мысленно застонал. Почему бы не вспомнить это раньше! – Что скажешь? – спросил подошедший дядька. – Ужас… – прошептал я, глядя на тяжело дышащего Барата, навалившегося на кресло. Мальчишка сидел в кресле ни жив ни мертв. Наверно, он думал, что участвует в каком-то ритуале. И грозные горцы его сейчас принесут в жертву у подножия дерева. Сначала покатают вокруг, потом прирежут. – Какой ужас? – удивился Остах. – Все работает! Сейчас пустим два бруса по бокам кресла. Жестко закрепим и выпустим назад, как оглобли задом наперед. Чтобы удобно браться и везти… Дядька повернулся и направился к мастеру. Кайхур недовольно завозился. «Вот беспокойный кролик», – только и успел подумать я. Кайхур вскочил, приняв стойку, прямо на моих коленях. Белая шерстка у него на загривке вздыбилась, вздернулась верхняя губа, обнажив маленькие острые зубки. Щенок поднял голову и зло затявкал. Я посмотрел на него, не понимая, чего он хочет. Протянул руку, чтобы погладить и успокоить разошедшегося не на шутку щенка. И он меня цапнул! За палец, до крови! Кайхур зарычал, глядя куда-то вверх. Я начал поднимать голову… Успел увидеть смазанную фигуру человека с ножом, летящего на меня с лестничного пролета. Я отпрыгнул подальше от стены и покатился в пыли двора. Заскулил отброшенный Кайхур. Саднило ободранное плечо, остро дергал болью прокушенный щенком палец. Застыл соляным столбом хозяин лавки, ко мне несся Йолташ, вытащив меч. Откинутый вместе с креслом, молился на коленях у корней ореха чумазый мальчишка. Остах, точным броском любимого ножа остановивший убийцу, цепко осматривал окна и крыши. А я смотрел на хрипящего и пускающего кровавые пузыри, сползающего по стене человека. На своего несостоявшегося убийцу. Смотрел в его полные ненависти глаза. Смотрел на широкую налобную повязку с синим вышитым орнаментом. Смотрел на этого гворча с улыбкой, благодарностью и любовью. Я отпрыгнул! Ножки мои, ноженьки! Я отпрыгнул! Сам! Теперь я знал – и чувствовал – я точно буду ходить! Подбежавший Йолташ заслонил меня своим телом от возможных угроз. Затопал подбегающий Барат. – Барат, в лавку! Проверить! – раздался зычный голос Остаха. Дядька тоже вытащил свой страшноватый тесак и подошел ко мне. Наскоро осмотрел меня и подхватил одной рукой. – Йолташ! По лестнице! – и он указал тесаком на лестницу, по которой недавно поднимался и спускался хозяин. Остах приблизился к дереву в центре двора, пинком откинул молящегося мальчишку и усадил меня на землю, оперев спиной на ствол ореха. Поставил на бок платформу с креслом слева. Таким образом, чтобы широкое днище прикрыло меня. Сам с обнаженным тесаком встал с правой стороны. В лавке послышался жуткий грохот, и из проема выбежал Барат. – Никого. Лавку закрыл! – крикнул Барат, направляясь к сучащему ногами нападавшему. Кайхур вцепился в его ладонь с ножом, стараясь отгрызть обидчику хозяина палец. – Оставь! – крикнул Остах. Барат остановился. – Сюда, бегом! – Два тела! Теплые, кончаются, – выглянул на лестницу Йолташ. Барат занял место Остаха, а тот, схватив ничего не понимающего хозяина за шкирку, поволок его вверх по лестнице. Спустя время я сидел на передвижном кресле под сенью грецкого ореха, в центре двора. Удивительно, но крепкая конструкция от грубого обращения не пострадала. Прошла краш-тест, так сказать. Слуги, рабы и работники, обыскивающие все подсобные помещения и квартиры, ко мне не приближались, стараясь даже не смотреть в мою сторону. Картина стала ясной: убийца был один. Все указывало на то, что он гворча. Телосложение, строение лица, одежда указывали на горца, а налобная повязка с родовым рисунком-вышивкой – на гворча. Как он оказался в столице провинции, как отыскал меня – на это мы пока не могли ответить. В квартирке хозяина над лавкой обнаружили двух зарезанных слуг. Все говорило о том, что убийца слез с крыши в квартиру, прирезал случайных свидетелей и с лестницы спрыгнул на меня, выбрав удобный, как ему показалось, момент.