Лицо Айжи просияло, и мне показалось, что я победил. Но потом он снова скрестил руки на груди и уселся в кресле поудобнее. – Кресло и собаку! – перекрикнул он гудок, который уже надрывался без перерыва. Я и не знал, что в маленьких городках бывают такие злобные водители. – Айжа. Вон. Из. Машины. – Я так сильно сжал челюсти, будто они приклеились друг к другу. Он не двигался с места, просто смотрел на меня, его ничуть не заботило, что целая вереница родителей, сидящих в машинах, проклинает нас. И я знал, что я тоже должен стоять на своем. Хороший родитель всегда отстаивает свою точку зрения, не важно, как умело манипулирует им ребенок. Другие машины тоже начали сигналить. БИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИИП! К черту хороших родителей. Единственное, что мне было нужно, – чтобы эти клаксоны заткнулись. – Отлично! Кресло и гребаную собаку! И в этот же момент Айжа открыл дверь, выпуская мое ругательство прямо в школьный двор. Директор остановился, кустистые седые брови смотрительницы ползли вверх. Гудки замолкли, воздух замер, и все, кто был у входа в школу, уставились на меня. Айжа невозмутимо вылез из машины, набросил рюкзак на плечо и пошел ко входу в школу. Я сделал глубокий вдох, лицо мое побагровело от стыда. – Покажи им, тигр! – крикнул я ему вслед, после чего захлопнул дверь и переключил коробку передач. Дома я налил себе третью чашку кофе и сел за столик, где Айжа пытался поджечь взглядом коробку рисовых хлопьев всего часом ранее. От усталости – хотя не было даже и половины девятого – я тер щеку, против роста волос, уже чувствуя, как щетина пробивается из пор. Обычно к полудню щетину уже видно, не важно, какой продвинутой бритвой я бы ни пользовался (серьезно? продвинутые бритвы? кто их изобретает вообще, ученые НАСА, что ли?). До следующей недели мне не нужно ходить на работу, но я уже хотел в офис, там я хотя бы чувствовал, что в чем-то компетентен. Если судить по утренним событиям, воспитание детей – не моя сильная сторона. И раз хуже уже быть не могло, я вытащил телефон и набрал сообщение Элли. Она мне уже четыре месяца не отвечала, но это не значит, что я решил сдаться. Только что нечаянно крепко выругался на людях. Директор Айжи и бабулька, которая следит за транспортным движением у школы, в шоке. Думаю, тебя это позабавит. Люблю тебя, солнышко. Папа. Я знал, что не нужно подписывать сообщения: Элли научила меня этому два года назад, когда заглянула мне через плечо, – я набирал сообщение, заканчивая его подписью «Эрик». – Пааааап, – сказала она своим недавно изобретенным тоном, будто бы я – самый тупой человек на земле. – Ты же знаешь, что, когда ты отправляешь сообщение, твой телефон автоматически отображается? Все понимают, что оно от тебя. Примерно в это же время она начала заканчивать каждое предложение, чуть повышая голос, будто бы каждая фраза каким-то неведомым образом была вопросом. Я быстро понял, слушая ее разговоры с друзьями, что это типично для речи девочек-подростков. Я даже подумал, вдруг им в средней школе раздают специальные учебники по тому, как говорить, одеваться и снисходительно относиться к родителям. В любом случае, я не знал о том, что не нужно подписывать сообщения, и был благодарен за объяснение – даже если оно было немного унизительным. Но я все равно продолжал подписывать свои сообщения Элли, потому что так я мог представить, как она закатывает глаза от непонятливости своего папаши. Я надеялся, что она даже будет хихикать. Еще мне нравилась мысль о том, что так я напоминал ей, кто я. Ее отец. Даже если она не хотела со мной говорить. Я нажал «отправить». А потом налил себе еще кружку кофе. Завтра. Завтра я начну пить меньше кофе. Глава третья Джубили Почтальон опаздывал. Я изо всех сил пыталась не отрываться от сериала про Джека-потрошителя, но то и дело мой взгляд возвращался к часам на стене. Было тринадцать семнадцать дня. Почта приходила каждый день с двенадцати до половины первого. Я волновалась за него. За почтальона. Пусть даже я никогда с ним и не общалась. И не знаю, как его на самом деле звали. Я называла его Эрл, потому что однажды я услышала его через дверь, он приятным баритоном распевал песенку про какого-то Эрла. Может, он стал свидетелем ограбления, погнался за вором, сбил его с ног, прижал к земле, все ради того, чтобы вернуть сумочку. Эрл мог бы сделать что-то в таком духе, у него было такое вот лицо. Честное. Доброе. А что, если случилось что-то хуже? Например, его хватил удар. Или тромб пробрался из ноги и попал прямо в сердце? Может, он лежал беспомощный, посреди улицы, под ярко-синим небом, вокруг рассыпанных конвертов и посылок, будто ящик, колеблющийся на морских волнах. И как только я начала паниковать, я услышала его. Скрип несмазанной дверцы для почты на моей двери, водопад конвертов и рекламных листовок, сыплющихся на пол. Я вскочила с дивана, подкралась на цыпочках к двери, стараясь не поскользнуться на бумажках, что теперь покрывают пол гостиной, подбежала к глазку и увидела его спину, Эрла, увидела, как он уходит. Я была так невероятно рада, что он жив, цел и невредим, идет в этих своих шортах, носках до колена и ботинках, похожих на обувь врачей, и с сумкой, свисающей с левого плеча на правое бедро, что какая-то часть меня захотела выбежать наружу и обнять его. Но очевидно, что я этого не могла сделать. Я наклонилась собрать почту и увидела их – красные штампы, кричащие с конвертов. ПРОСРОЧЕНО ПОСЛЕДНЕЕ УВЕДОМЛЕНИЕ ОПЛАТИТЕ Я знала, что они придут. Конечно же, я знала. Ленни сдержал свое обещание и заплатил последний взнос по ипотеке, а также не прислал ни единого чека с тех пор, как умерла моя мать, вот уже как шесть недель назад. Я не оплатила ни одного счета, стараясь не тратить ничего из той крошечной суммы, что у меня осталась, я покупала только самое необходимое, вроде еды. Бoльшую часть дня я проводила, пытаясь выяснить, какую работу я могу выполнять, не выходя из дома. Я пыталась наняться онлайн-помощником, онлайн-репетитором, даже оператором колл-центра с ненормированным графиком, хоть и была не в восторге от того, что меня могли бы разбудить в три часа ночи. Но мне даже не перезванивали. Может, потому что в графе «Опыт» я писала «Нет опыта», но кому он нужен, чтобы отвечать на телефонные звонки? И вот я смотрела на письма, сообщающие о том, что мне отключат свет, воду и даже интернет. И как я тогда буду искать работу? Или заказывать еду? Или жить? Мне нужны были деньги. Для этого мне нужно было устроиться на работу. Для этого мне, видимо, надо было все же выйти из дома. При этой мысли гигантский кулак, что сжал мое сердце шесть недель назад, вернулся, и мне стало трудно дышать. Я всегда терпеть не могла, когда люди ставят сами себе диагнозы. Я наблюдала, как моя мать годами занималась этим – и у нее «было» все от бешенства (хоть ее и никогда животные не кусали), болезни Крейтцфельда-Якоба, и до сифилиса (ну это, если поразмыслить здраво, меня хотя бы не очень-то и удивило). Но после очень тщательного поиска в Гугле, думаю, можно было смело сказать, что я страдала от тревожного расстройства, которое может оказаться частью агорафобии. А еще во время поисков я выяснила, что Эмили Дикинсон не выходила из дома практически последние пятнадцать лет своей жизни, одевалась только в белое и заставляла гостей и друзей общаться с ней через входную дверь. От этого мне стало чуть лучше. По крайней мере, я не была такой, не была сумасшедшей. Чего я не понимала – почему никто не считал ироничным то, что самый первый совет при лечении агорафобии такой: выйдите из дома и запишитесь на прием к врачу. Я знала, что мне нужно выйти из дома, но знать что-то и делать это – зачастую совсем разные вещи. К счастью, Гугл меня вчера вывел на Технику эмоциональной свободы, или ТЭС, которая использует психологическую акупрессуру для снятия эмоциональных блоков, которые, возможно, у вас есть, если верить их веб-сайту. Вот почему этим утром я встала у двери, аккуратно постукивая по макушке кончиками пальцев. Потом я перешла к бровям, области вокруг глаз, области под глазами, подбородку, ключице, подмышкам, запястьям. Я смотрела на бумажку, которую вчера распечатала. Блин. Я забыла постучать под носом, прежде чем перейти к подбородку. Я начала все с начала, постукивая по всем необходимым частям тела, а потом снова заглянула в инструкцию. Во время похлопывания произнесите вслух эту фразу (заполнив пропуск): Даже несмотря на то, что у меня ____________________, я целиком и полностью принимаю себя. Во время?! Да я уже дважды себя обхлопала. И делать это все в третий раз я не хотела. Я скомкала бумажку и в гневе бросила. Она упала на пол с противно легким звуком. Так что я наступила на нее, сминая ее еще больше ногой. А потом посмотрела на стеклянную вставку во входной двери. Было облачно, и мир приобрел сероватый оттенок, будто бы облака наполнили воздух кусочками самих себя, накинув на город потрепанный шерстяной свитер. Была суббота. То есть я точно не могла столкнуться с мусоровозом, и это самую малость уменьшило хватку гигантского кулака, сжимающего мою грудь. Но что, если сосед мог выйти за газетой? Или с собакой погулять? Или Эрл пришел бы раньше обычного? Кулак снова сжался. Может, я была такой же сумасшедшей, как Эмили Дикинсон. Глубокий вдох. Я осознала, мне придется выйти из дома. Мне нужна работа. Еще один раз глубоко вдохнула, потрясла руками и снова начала постукивать по макушке средними пальцами. – Даже несмотря на то, что я боюсь говорить с мусорщиком, я целиком и полностью принимаю себя, – шептала я. Затем брови. – Даже несмотря на то, что я не хочу столкнуться с кем-то из соседей, я целиком и полностью принимаю себя. Я повторила фразу, на этот раз не забыв постучать под носом, и спустилась к запястьям.